Вирджиния Эндрюс - Хевен, дочь ангела

Я закрыла глаза, надеясь, что Логан будет говорить вечно и не даст мне возможности разрушить его и мои мечты.

– Мы поженимся, когда еще будут цвести розы, в год окончания мной колледжа. Перед тем как выпадет снег, Хевен.

Я кивнула, отчасти захваченная этой фантазией. Глаза у меня закрылись, дыхание слилось с его дыханием. Он гладил мне спину, руки, потом – очень осторожно – грудь. Я вскрикнула и отскочила от него, сев на траву. Потом дрожащим голосом произнесла:

– Нам пора идти. Тебе нужно знать, если, конечно, хочешь, кто я и что я.

– Я уже знаю, Хевен, кто ты и что. А почему у тебя такие испуганные глаза? Я тебя не обижу. Я же люблю тебя.

Если бы он знал правду! Только Кэл знал, через что мне пришлось пройти, и только Кэл мог меня понять. Я происходила из семейства Кастил, порочная от рождения, а Кэла это не интересовало, не то что чистюль Стоунуоллов. От Фанни Логан отворачивался потому, что та была необузданная и слишком свободно вела себя.

В ясном взгляде Логана появилось облачко беспокойства, словно он почувствовал, что у меня есть тайна, нерадостная для него. В этот момент я чувствовала себя такой незначительной, запачканной, одинокой.

– У меня есть одно желание, – объявила я дрожащим голосом. – Логан, если ты не против, мне хотелось бы еще раз сходить на могилу матери. После ее смерти у меня оставалась кукла, сделанная с нее, но я не смогла уберечь ее от огня, а она мне была нужна, чтобы доказать, кто я такая, когда вернусь в Бостон и найду семью моей мамы.

– Ты собираешься ехать туда?! – встревоженно воскликнул Логан. – Зачем? Когда мы поженимся, моя семья станет твоей семьей.

– Когда-нибудь мне придется туда поехать. Я считаю, что обязана это сделать, и не только ради себя, но и ради моей мамы. Она сбежала от родителей, и те ни разу о ней больше не слышали. Они сейчас не слишком старые и, вероятно, беспокоятся о ее судьбе уже много лет. Иногда бывает лучше узнать правду, чем думать и гадать.

Мы поднимались вверх по тропинке, и Логан шел со мной шаг в шаг, только чуть отстранившись.

Вскоре листва начнет играть обилием ярких красок осени, которая быстро охватит горы. Внизу, в долине, где не дуют осенние ветры, родители Логана будут негодовать по поводу девушки из Кастилов, недостойной их единственного сына. Я взяла его за руку, полная той любви, которую могут испытывать только молодые. Он сразу же улыбнулся и пошел поближе ко мне.

– Мне что, десять миллионов раз сказать тебе, что я тебя люблю, и тогда только ты поверишь? Может, мне встать на колени и сделать тебе предложение? Что бы ты ни говорила, я не перестану любить и уважать тебя!

Нет, было кое-что такое, и если я это скажу, то все переменится. Я крепче сжала его руку, ведя его вперед, временами круто вверх, между высокими соснами, вековыми дубами и кустами орешника. Потом пошли вечнозеленые растения, и – вот оно, кладбище. Места на нем осталось лишь для нескольких могил. Ниже были кладбища получше и поновее, там применяли машины для стрижки травы, там работал кладбищенский персонал.

Здесь же, где лежала моя мама, одиноко, в стороне, никто не стриг траву. На небольшом холмике, который начал оседать, мы увидели дешевое надгробие в форме креста и надпись:

Я отпустила теплую руку Логана и стала на колени. Склонив голову, я сказала в своей молитве, что когда-то, в чудесный и добрый день, увижу ее в раю.

Еще в саду преподобного Уэйленда Вайса я сорвала розу, которую поставила в стеклянную банку, врытую мной в могилу в давние времена. Воды здесь поблизости не было, так что красная роза скоро засохнет и превратится в коричневую. Так же засохла и умерла мама, до того как я смогла ее узнать.

Ветер раскачивал длинные ветви вечнозеленых деревьев и кустов. Я все стояла на коленях, собираясь с силами, чтобы сказать то, что хотела.

– Нам пора идти, – неуверенно предложил Логан, взглянув на заходящее солнце, которое стало быстро прятаться за вершины гор.

Что он почувствовал?

То же, что и я?

То здесь, то там нарастали звуки, раздаваясь эхом в долинах, разносясь ветром в каньонах, усиливаясь шелестом летней листвы и перешептыванием высоких трав, некошеных годами.

– Вроде бы дождь собирается.

«Нет, не могу пока сказать», – подумала я.

– Хевен, а зачем мы пришли сюда? Чтобы ты постояла на коленях, и поплакала, и забыла о радостях живых и любящих?

– Ты не слушаешь меня, Логан, или не понимаешь. Это могила моей родной матери, которая умерла при моем рождении, и умерла в нежном возрасте – в четырнадцать лет.

– Ты мне говорила об этом раньше, – стараясь быть терпеливым, произнес Логан, встал рядом со мной на колени и положил мне руку на плечо. – Неужели до сих пор что-то ноет? Ты ведь ее не знала.

– Зато теперь знаю. Иногда я просыпаюсь ночью и чувствую то, что чувствовала она. Она – это я, а я – она. Я люблю горы – и я ненавижу их. Они дают тебе много, но и обворовывают тебя. Здесь одиноко, но здесь и красиво. Господь благословил землю, но проклял людей, поэтому они чувствуют себя мелкими и ничтожными. Я хочу и остаться, хочу и уехать.

– Тогда я помогу тебе принять решение. Сейчас мы спускаемся в долину, а через два года поженимся.

– Ты не обязан этого делать, сам знаешь.

– Но ведь я тебя люблю. И всегда любил. У меня никогда никого не было, кроме тебя. Неужели этого недостаточно?

Теперь слезы ручьями потекли по моему лицу. Я бросила взгляд на быстро приближающиеся тучи и попыталась вновь заговорить. Логан прижал меня к себе:

– Хевен, пожалуйста, не говори ничего, что изменит мое отношение к тебе. Если ты хочешь сказать что-то, что принесет боль, то лучше помолчи.

А я все же сказала то, что намеревалась сказать здесь, где она меня слышала:

– Я не такая, какой ты меня считаешь.

– Ты та, которая мне нужна, – быстро возразил он.

– Я люблю тебя, Логан, – прошептала я, опустив голову. – Мне кажется, я полюбила тебя с первого дня, когда мы встретились. Но я позволила другому…

– Я не хочу об этом слышать! – с жаром воскликнул Логан.

Он вскочил на ноги, я тоже встала, и мы оказались лицом к лицу. Ветер раздувал мои длинные волосы, и они щекотали ему губы.

– Ты ведь знаешь, да?

– О том, что болтает Мейзи? Нет, я не верю всяким гадостям! Не хочу верить слухам! Ты моя, и я тебя люблю. И не пытайся убедить меня, что есть причина, почему я не могу тебя любить!

– Но она есть! – в отчаянии закричала я. – Кэндлуик был не таким счастливым местом, как я рисовала в письмах. Я многое лгала. И Кэл был…

Логан резко повернулся и бросился бежать. Он побежал по дороге на Уиннерроу, успев выкрикнуть:

– Нет! Нет! Больше не хочу слышать! Я больше не хочу слышать! Молчи, не говори больше! Никогда!

Я попыталась догнать его, но он, длинноногий, бежал очень быстро, а у меня каблуки впивались в мягкую землю и мешали бежать. Я направилась по тропинке к нашей старой хижине.

Она поразила меня своей убогостью. Вот светлое пятно на стене, где висел отцовский плакат с тигром. Вот здесь стояла наша с Томом детская кроватка. Я не могла отвести глаз от чугунной плиты, покрытой ржавчиной в тех местах, которые были свободны от зеленой плесени. Я не могла смотреть без слез на самодельные стулья, сработанные много лет назад каким-то безвестным Кастилом. Часть перекладин отвалилась, других вообще не было, а всякие мелочи, с помощью которых мы пытались украсить дом, исчезли. Надо же, Логан все это видел! Я долго и горько плакала о том, чего у меня никогда не было и чего я еще могла лишиться. Я услышала порывы и завывания ветра. Начался дождь. И только тогда я поднялась с пола и под дождем направилась в Уиннерроу, который никогда мне не был домом.

Кэл мерил шагами веранду дома Сеттертонов:

– Где ты была и почему такая мокрая, оборванная, грязная?

– Мы с Логаном ходили на могилу моей матери, – ответила я хриплым шепотом и устало опустилась на верхнюю ступеньку, не обращая внимания, что дождь все идет.

– Я так и думал, что ты с ним. – Он сидел рядом со мной, как и я, не обращая внимания на дождь, и опустил голову на руки. – Я был целый день с Китти и в полном изнеможении. Еды не принимает. Ее подкармливают через капельницу. Завтра начнутся сеансы радиотерапии. Она уверяла нас, что ходила к врачам, на самом деле ничего этого не было. Опухоль постепенно увеличивалась последние два-три года. Знаешь, Хевен, Китти скорее умрет, чем расстанется с тем, что в ее глазах олицетворяет женственность.

– Чем я могу помочь? – прошептала я.

– Останься со мной. Не покидай меня. Я слабый человек, Хевен, я тебе и раньше говорил об этом. Когда я увидел тебя с Логаном Стоунуоллом, я почувствовал себя стариком. Надо было мне понять, что молодость тянется к молодости, а я, старый осел, попался в собственную ловушку.

Он попытался сесть поближе, но я вскочила, охваченная невообразимой паникой. Он меня не любил. Во всяком случае, как Логан. Он просто хотел, чтобы я замещала Китти.

– Хевен! – воскликнул он. – И ты от меня? Пожалуйста, не уходи, ты мне сейчас так нужна!

– Ты не любишь меня! – закричала я. – Ты любишь ее! И всегда любил! Даже когда она била меня и измывалась, ты находил оправдания для нее!

Он устало поднялся, плечи его были опущены. Повернувшись, он направился в дом:

– Ты права в одном, Хевен. Я не знаю, чего я хочу. Хочу, чтобы Китти жила, и хочу, чтобы она умерла и освободила меня. Хочу тебя, но знаю, что этого нельзя. Мне не следовало соглашаться с тем, чтобы тебя взяли в наш дом!

Дверь хлопнула. Вечно у меня перед носом закрывают двери.

Прошла неделя. Каждый день я приезжала к Китти в больницу. С Логаном я не встречалась с того дня, когда он убежал от меня и бросил под дождем. Я знала, что через неделю ему ехать в колледж. Часто прохаживаясь мимо аптеки Стоунуолла в надежде увидеть его хоть издалека, я пыталась при этом убедить себя, что ему будет куда лучше без такой, как я, а мне – без такого, который никогда не простит мне несоответствия своему идолу. С брачком оказалась – думал, наверное, Логан. Как Фанни. Если Кэл и замечал, какой я хожу убитой из-за того, что не вижу Логана, то все равно ничего не говорил.