– Фанни, у нас то же самое. «Старая дымила» стоит в центре дома и дает тепло.

– Том, – подала я голос, – я не думаю, что это и есть центральное отопление.

– А я считаю, что это именно оно.

Если я редко соглашалась с Фанни в чем-либо, то здесь я была солидарна с ней; действительно, было бы полным раем жить в крашеном доме из четырех или пяти комнат, иметь горячую и холодную воду – какую хочешь, стоит лишь повернуть ручку. И туалет со смывом.

Господи, размечтавшись о центральном отоплении, двойной раковине, туалете с водой, я поняла, насколько же мы бедно живем. Я не любила об этом думать, сразу становилось себя жалко, накатывали мысли о Кейте и Нашей Джейн. Хоть бы Фанни стирала собственные вещи – и то было бы полегче. Но она никогда ни за что не бралась, даже террасу не могла убрать. Ей нравилось подметать листву во дворе, но и то ради потехи, с грустью думала я. К тому же оттуда Фанни смотрела, как Том играет с друзьями в мяч. Работали же только, повторяю, мы с Сарой.

Бабушка свое отработала, чтобы теперь не вкалывать, как Сара. Ей и так досталось. Жизнь бросала бабушку с места на место, и она стремилась ничем не связывать себя, чтобы в любой момент сорваться налегке. Вот почему у нас было так мало мебели.

Как только я подросла, Сара научила меня многим работам по дому. Бабушка была слишком немощной, чтобы помогать, а Фанни вообще наотрез отказывалась делать хоть что-нибудь и в три года, и в четыре, и в пять. Я умела пеленать детей, кормить их, купать в металлическом тазике. К восьми годам я пекла, топила сало и делала подливу, смешивая муку с водой. Сара научила меня мыть окна и полы, пользоваться стиральной доской для стирки самых грязных вещей. Она и Тома приучила помогать мне по мере возможности, хотя другие мальчики дразнили его «девчонкой» за то, что он занимается «женской работой». Если бы Том так не любил меня, он не стал бы этого делать.

Наступила неделя, когда отец проводил дома каждую ночь. Сара чувствовала себя счастливой, бродила, напевая что-нибудь, то и дело поглядывая на папу, словно он пришел ухаживать за ней, а не был ее мужем, уставшим на своей непростой работе. Может быть, где-то на пустынном шоссе агент ФБР уже поджидал Люка Кастила, готовый упрятать его в тюрьму к его братьям.

В один из этих дней я отстирывала во дворе на доске грязное белье, в то время как Фанни прыгала через веревочку, а отец рукой подавал на Тома бейсбольный мяч, биту он не брал с детства. Кейт и Наша Джейн вертелись возле меня, чтобы помочь развесить белье, но никто не мог дотянуться до веревки.

– Фанни, ты чего не поможешь Хевенли? – прикрикнул на сестру Том, бросив на меня сочувственный взгляд (он единственный сочетал мои имена в такой приятной форме).

– Не хочу! – капризно ответила Фанни.

– Пап, почему ты не заставишь Фанни помочь Хевенли?

Отец так швырнул мяч, что Том, чудом увернувшись, упал.

– Не лезь в женские дела! – грубо выговорил ему отец и недобро улыбнулся.

Потом он повернулся и пошел к дому, откуда донесся голос Сары, сзывавшей нас на ужин:

– Всем за стол!

Ощущая боль во всем теле, бабушка стала подниматься со своего кресла-качалки, с трудом встал и дедушка.

– Оказывается, старость еще хуже, чем я думала, – проворчала бабушка, поднявшись на ноги и стараясь добраться до стола, пока на нем еще что-то было.

Наша Джейн подбежала к бабушке, чтобы та взяла ее за руку. Это было то немногое, что бабушка могла еще делать. Она снова проворчала:

– Вот и подумаешь, что смерть – это не так уж плохо, в конце концов.

– Хватит об этом! – взорвался отец. – Приезжаешь домой отдохнуть, получить удовольствие, а тут все о смерти да о смерти!

Не успели еще бабушка с дедушкой устроиться за столом, как отец уже разделался со своей едой, которую Сара готовила несколько часов, и вскочил из-за стола. Он впрыгнул в свой пикап и уехал бог знает куда.

Сара, надевшая новое платье, перешитое из старого, к которому она приделала новые рукава и карманчики из лоскутков, встала в дверях и начала тихо всхлипывать. Ее свежевымытые волосы пахли последними остатками сиреневого одеколона и отливали при свете луны рыжиной. И все-то зря! В «Ширлис плейс» девицы пахнут настоящими французскими духами, и макияж у них настоящий, а не рисовая пудра, которой Сара припудривала нос, чтобы не блестел.

Я твердо решила, что никогда не буду еще одной Сарой. Или еще одним ангелом, которого нашли в Атланте. Никогда. Ни в коем случае.

Школа и церковь

Утром нас разбудил петух – один на весь гарем из тридцати кур. Солнце в это время, словно роза из тумана, выглядывало краешком в восточной части неба. С криком петуха раздалось невнятное бормотание матери, заворочались бабушка с дедушкой, Наша Джейн начала плакать, потому что по утрам у нее всегда болел животик. Фанни, сев в постели и протирая рукой глаза, капризно объявила:

– Не пойду сегодня в школу.

Кейт немедленно вскочил и поскорее дал Нашей Джейн немного бисквита, чтобы успокоить боль в желудке от голода, досаждавшего ей куда больше, чем всем остальным. Затихнув, Наша Джейн села на тюфяк и начала клевать бисквит, а ее чудесные глазки поглядывали то на одного, то на другого в надежде получить молока, которое попозже она будет просить уже с плачем.

– Мама, ты слышишь? – раздался голос появившегося в двери Тома. – Коровы нет. Я встал пораньше, подоить, а ее нет.

– Вот проклятый Люк! – расстроилась Сара. – Знает ведь, что нам нельзя без молока, нельзя без коровы!

– Мама, может, папа не продал ее? Может, ее украли?

– Продал, – уверенно заявила Сара. – Вчера говорил, что надо продать. Иди, может быть, козу пригонишь.

– Молочка хочу, молочка! – заплакала Наша Джейн.

Я быстро подошла к ней и взяла на руки:

– Не плачь, маленькая. Не пройдет и десяти минут, как ты будешь пить вкусное свежее молочко, козочка даст.

Наш завтрак состоял из каждодневных горячих бисквитов, намазанных подливкой из сала. Сегодня была еще и овсянка. А Наша Джейн любила молоко – как ничто другое.

– Ну где оно, Хевли-и? – то и дело спрашивала она.

– Сейчас будет, – успокаивала я ее, надеясь и молясь, чтобы так оно и получилось.

Том обернулся за полчаса и принес ведерко молока. Лицо его пылало, будто он долго-долго бежал.

– Вот, Наша Джейн, возьми молочка, – с видом победителя сказал он, наливая ей молоко в стакан, а остальное перелил в кувшин, чтобы и Кейт мог полакомиться.

– Где ты взял? – спросила мама, подозрительно принюхиваясь к молоку. – Эта коза теперь принадлежит Москиту, сам знаешь… А он ух какой жадный и злой.

– Раз он не знает, то ему и дела нет, – ответил Том, садясь и принимаясь за еду. – Если Нашей Джейн и Кейту нужно молоко, я готов украсть. А ты права, мама: наша корова пасется на лугу у Москита.

Сара бросила в мою сторону озабоченный взгляд:

– Ох, рискованное это дело. И папа, как всегда, запропастился.

Отец был у нас заядлым игроком, и, когда он проигрывал, проигрывали мы все, и не только корову. В течение последних нескольких недель с нашего двора постепенно исчезала птица. Я пыталась убедить себя, что все вернется, как только отец попадет в полосу везения.

– Пойду хоть яйца пособираю. – Сара направилась к двери, в то время как я готовилась идти в школу. – Пойду, пока он всех кур не продул. В один прекрасный день мы проснемся, а у нас ни яиц, ни кур – ничего!

Сара уже потеряла всякую веру, а мы с Томом все время надеялись, что наша жизнь каким-то манером образуется и мы заживем хорошо даже без этих коров, коз, кур и уток.


Казалось, что Наша Джейн никогда не подрастет и не пойдет с нами в школу в Уиннерроу. Наконец-то к этой осени ей исполнилось шесть, и она начала ходить в школу. Точнее, мы с Томом каждый день тащили ее туда в буквальном смысле. Мы крепко зажимали в ладони маленькую ручку Нашей Джейн так, чтобы она не вырвалась и не убежала домой. Я старалась двигаться быстрее, прибавляя шаг, а сестричка еле волочила ноги, всячески упираясь. Кейт подбадривал со словами: «Не так уж там и плохо, не так плохо» – это все, что он мог сказать хорошего о школе.

Где Нашей Джейн хотелось все время быть, так это дома, с Сарой и своей потрепанной куклой, из которой уже вылезла половина набивки. Девочка с самого начала возненавидела школу: за «твердые», по ее словам, сиденья без всяких подушечек, за то, что на уроках приходилось тихо сидеть и быть внимательной. Однако ей нравилось играть на школьном дворе с ровесниками. В школу Наша Джейн ходила с пропусками – из-за своего хрупкого здоровья, а также желания посидеть дома с мамой.

Наша Джейн росла милой и славной куколкой, но нервы могла потрепать. Взять, например, и выплюнуть невкусную еду. Помню, по дороге я стала ее ругать, боясь опоздать в школу (там все над нами смеялись: мол, мы не знаем, что такое часы и время), а Наша Джейн улыбнулась, протянула ко мне свои хрупкие ручки, и сразу все строгие слова примерзли к языку. Схватив ее, я стала осыпать милое личико сестрички поцелуями:

– Ну как, лучше, Наша Джейн?

– Да, – прошептала она в ответ слабеньким голоском. – Только я не люблю ходить. Ножки болят.

– Давай я подержу тебя, – предложил Том и протянул руки.

Даже Том – горластый, дерзкий, резкий, очень гордый тем, что он мальчик, – становился милым и нежным с Нашей Джейн. Определенно моя младшая сестренка была наделена даром прибирать к рукам сердца и не отдавать их обратно.

Том взял ее на руки и стал с любовью смотреть на славную мордашку.

– Ты прямо как куколка! – восхитился Том, прежде чем возвратить ее мне. – Знаешь, Хевенли, хоть папа и не может дарить вам с Фанни кукол на Рождество или дни рождения, все равно у вас есть кое-что получше – Наша Джейн.

Я не была с ним согласна. Куклу можно забросить и забыть, а Нашу Джейн не забудешь. И она следила за тем, чтобы ее не забывали.