— Черт знает где застряла Екатерина, — недовольно сказал он Меншикову.

Князь почесал голову под париком и поморщился:

— Я тоже думаю, почему она заставляет тебя ждать — в конце концов, это она нас пригласила. Большинство здесь не слишком-то рады этому празднику: они считают, что праздновать стоит только тогда, когда мы разобьем шведов.

Царь засопел от гнева:

— Это была ее идея! Она думала, это поднимет боевой дух офицеров. Но если она сейчас не появится, я прикажу ее вытащить, даже если она будет в утреннем капоте и пеньюаре.

Меншиков представил себе эту картину и улыбнулся, в то же время надеясь, что Екатерина достаточно разумна и не зайдет слишком далеко. Если и было что-то страшнее Петра в плохом настроении — это Петр в гневе, а теперь, когда решающее сражение между шведским войском и Российской державой было не за горами, ссора царя с его фавориткой пошла бы не на пользу всему государству. Меншиков уже размышлял, как ему половчее отвлечь царя, чтобы послать кого-нибудь к Екатерине и предупредить ее, но тут музыканты заиграли туш.

Екатерина появилась в платье из голубого бархата, выгодно подчеркивавшем ее стройную полногрудую фигуру, волосы ее были скрыты под светлым париком. У входа в шатер она остановилась, подозвала слугу и взяла с подноса бокал вина. Пока Екатерина шла к царю, Меншиков следил за ней — ему показалось, что и она решила выпить для храбрости, она низко присела в реверансе, склонившись перед государем:

— Ваше величество, надеюсь, праздник совершенно в вашем вкусе.

Петр Алексеевич рубанул рукой воздух:

— Лучше был бы фейерверк в честь победы над шведами.

Екатерина оставалась спокойной:

— Устроить такой праздник в воле Вашего величества.

Меншиков улыбнулся находчивому ответу и посмотрел на царя. Долго сердиться Петр никогда не мог, он потрепал Екатерину по щеке и попытался похлопать ее по заду — из-за пышного турнюра это ему не удалось.

— Будет ли Вашему величеству угодно подождать, пока мы останемся одни, и я сниму этот проволочный каркас? — с улыбкой спросила Екатерина, лукаво прикрываясь веером.

— Может, прямо сейчас прогнать гостей ко всем чертям? — ухмыляясь, предложил царь.

Меншиков расхохотался:

— Нет уж, сначала напьемся!

— Я могу позаботиться, чтобы это произошло побыстрее! Эй, живо накрывайте на стол, и будем пить! — Царь с удовлетворением глядел, как у слуг тотчас же будто крылья выросли. Они засуетились, и через несколько минут каждый сжимал в руке большой стакан водки.

Царь произнес первый тост:

— За Россию и за матушку Екатерину, которая верит, что сегодня нам есть что праздновать, хотя шведы еще на нашей земле!

— За Петра Алексеевича Романова! Если он шведов не победит, никто этого не сделает! — ответила Екатерина.

— Ну, за нас обоих! — Царь стремительно поднял стакан к губам и опустошил его до дна.

Остальные присутствующие последовали примеру царя. Тиренко и Раскин выпили отличную водку с нескрываемым восторгом, Сергей пил через силу, надеясь, что окружающие напьются быстрее и, может быть, тогда он узнает что-нибудь о Бахадуре, можно попытаться использовать положение офицера и под покровом темноты освободить мальчика.

Екатерина подождала, пока шум в шатре немного уляжется, и одарила царя лукавым взглядом:

— Я для тебя кое-что подготовила, дорогой.

Царь хмыкнул:

— Ну-ка, ну-ка… Я узнал, кстати, что пленного еще не отвели обратно, надеюсь, ты не отпустила его из ложного сострадания.

Екатерина с улыбкой сделала книксен.

— Как ты мог подумать, дорогой. Я никогда не отпущу пленного, которого ты осудил, но мой сюрприз и в самом деле связан с Бахадуром. Я хотела показать тебе, какие бывают прапорщики в русском войске. Марфа, пора! — последние слова она произнесла так громко, что они перекрыли гомон пира и были слышны даже снаружи. В следующее мгновение часовые у входа откинули прикрывающий его полог, и вошла Марфа Алексеевна, на ней было изящное, хоть и не столь роскошное, как на Екатерине, платье. За руку она вела юную прелестную девушку, превосходившую ее ростом чуть ли не на полголовы. Незнакомка испуганно оглядывала присутствующих. На ней было светло-зеленое платье, в котором не раз появлялась на приемах Екатерина — наряд пришлось ушить под стройную девичью фигуру.

— Мужайся, дитя мое, увидишь, все будет хорошо, — прошептала Марфа. Но юная татарка выглядела так, словно вот-вот убежит.

Екатерина заметила, что ее подопечная потеряла самообладание, и пришла на помощь: она обняла Сирин и подвела ее к царю.

— Разреши представить тебе: княжна Сирин, дочь Монгур-хана и Натальи Алексеевны Нарышкиной, известная как Бахадур Бахадуров, прапорщик царской армии.

Царь застыл с открытым ртом, словно окаменев. Меншиков выругался словами, подобающими скорее конюху, чем придворному. Царь подошел вплотную к Сирин и ошарашено уставился на два маленьких, но вполне округлых холмика, подчеркнутые низким вырезом платья. Недолго думая, он запустил руку ей в декольте, словно не веря своим глазам.

— Ну если это одна из твоих шуточек! — пробормотал он Екатерине с угрозой в голосе. Она только улыбнулась, продолжая крепко держать девушку за руки. Когда Сирин ощутила на своем теле руки царя, показалось, что она вот-вот залепит ему пощечину или попытается выцарапать глаза.

Когда царь и впрямь нащупал то, о чем говорили ему глаза — юную женскую грудь, — вид у него был совершенно растерянный, почти с испугом он отдернул руку и несколько мгновений только беспомощно открывал рот, потеряв дар речи. Екатерина отпустила Сирин и успокаивающе погладила ее по голове.

Сирин хотела было оттолкнуть ее — сейчас девушка чувствовала себя униженной и испачканной, но в этот момент увидела человека, заставившего ее забыть о собственных проблемах. Это был молодой офицер в роскошном парадном мундире поручика Преображенского полка, только что вошедший в шатер, никто не заметил его — все смотрели только на Сирин.

Офицер буквально обжег Петра ненавидящим взором, а рука его скользнула за пазуху.

Это был Шишкин. Сирин поняла, что в любой момент он может выхватить пистолет и выстрелить. Даже закричи она сейчас — это не спасет царя, и она проклинала себя за прежнее упрямое молчание. Тут взгляд ее упал на рукоять пистолета, засунутого за пояс стоящего рядом офицера. В одно мгновение Сирин подбежала к нему, выхватила оружие и выстрелила в Шишкина. Нажимая на спусковой крючок, Сирин оставалось только надеяться, что он заряжен. Ударил выстрел. Шишкин успел выхватить пистолет, но остановился, словно налетев на стену, открыл рот, откуда вырвалось только хриплое клокотание, и непонимающе уставился на дыру в груди, из которой хлынула кровь. Поручик попытался было вновь поднять оружие, но пистолет выскользнул из руки, упал на пол и выстрелил от удара. Один из офицеров испуганно вскрикнул — пуля пробила его треуголку.

Правое веко и щека Петра судорожно дергались, когда он повернулся и подошел к Шишкину. Поручик упал на колени, пытаясь выговорить последнее проклятие, но сердце его остановилось, и он повалился на землю.

На мгновение стало так тихо, что частое дыхание царя было слышно в каждом уголке шатра. Взгляды всех присутствующих были направлены на Сирин, которая выронила разряженный пистолет, словно он был раскален докрасна, ее лицо побледнело, скулы напряглись — она не в состоянии была даже открыть рот и закричать, хотя крик бился у нее в горле.

Царь обернулся к ней и хлопнул по плечу.

— Кто этот человек? — спросил он.

Сергей, неверящими глазами взиравший на эту сцену, неловко поднялся со своего места и подошел к царю.

— Это Илья Павлович Шишкин из свиты царевича. Один из тех предателей, которые вместе с Кирилиным сбежали к шведам.

Сирин наконец-то обрела дар речи и смогла произнести то, что просилось с языка уже несколько дней.

— Это один из трех убийц, которых Кирилин послал убить Ваше величество. Я вернулась, чтобы предупредить, но поскольку вы приказали меня повесить, я сочла бесполезным что-то вам объяснять, — признание далось ей нелегко.

Однако царь только понимающе кивнул:

— Понимаю тебя, — сказал он со свойственной ему горькой усмешкой.

Екатерина наконец вышла из оцепенения, в которое ее повергло все происходящее. Бросив на убитого Шишкина полный ненависти взгляд, она обняла Сирин и прижала к груди.

— Спасибо тебе, дитя. Ты спасла Россию от очень большой беды.

Потом она повернулась к царю:

— Ну, мой добрый Питер, ты все еще хочешь повесить эту бедную девочку?

Царь растерянно смотрел на нее несколько секунд, а затем оглушительно расхохотался.

— Да, европейским газетчикам это бы понравилось — царь России приказал казнить женщину, которая дважды спасла ему жизнь. Мой бог, я ничего не понимаю, но девочка мне точно нравится.

Екатерина улыбнулась:

— Как дочь Натальи Алексеевны Нарышкиной, Сирин — твоя дальняя родственница.

— Ее зовут Сирин? Это языческое имя мне не нравится! Это дитя должно получить доброе русское имя, как мы ее назовем?

Царь вопросительно посмотрел на Екатерину. Но еще прежде, чем его фаворитка успела что-то сказать, Сирин сама ответила ему — ответила так тихо, словно боялась, что окружающие услышат ее.

— Мать звала меня Татьяной, но она не могла сказать этого при посторонних — отец наказывал ее за это.

Царь кивнул ей с улыбкой:

— Твой отец — великий хан?

— Теперь уже нет, — призналась Сирин, но царь только пренебрежительно махнул рукой.

— В любом случае он был ханом, то есть князем. Итак, мы приветствуем княжну Татьяну Монг… нет, Татьяну Михайловну Нарышкину! — Царь, распахнув объятия, подошел к Сирин, обнял ее и крепко расцеловал в обе щеки и губы. Сирин не попыталась уклониться, а только украдкой вытерла рот, когда Петр наконец отпустил ее.