Агнес задумалась. Она обдумала его вопрос со всех сторон. Представила себе новый дом, возможно, на городской окраине, с одной или двумя комнатами, где будут жить ее дочери. С садовым участком; с выходящими на него окнами.

— Мне все равно, раз его здесь нет, — наконец печально ответила она.

Его рука замерла, перестав ласкать ее спину.

— Я искала его повсюду, — продолжила Агнес, стараясь говорить спокойно, но ее тоска невольно сквозила между словами, — все ждала и ждала. Ждала его знака. Не знаю, где он сейчас, но здесь его точно нет.

Он опять привлек ее к себе, мягко и осторожно укрыл одеялом, словно опасаясь сломать ее хрупкое спокойствие.

— Я позабочусь об этом, — сказал он.

* * *

Посредником в приобретении дома он попросил стать Бартоломью. «Я не могу, — писал он ему в письме, — просить об этом никого из моих братьев, поскольку они могут разболтать все отцу». И в заключение спрашивал, согласится ли Бартоломью помочь ему в таком деле?

Бартоломью обдумывал просьбу зятя. Он положил письмо на каминную полку и во время завтрака то и дело поглядывал на него.

Джоан, взволнованная появлением в доме этого письма, сновала взад-вперед по столовой, пытаясь выяснить, о чем говорилось в письме «этого парня», как она называла мужа Агнес. Она настаивала на своем праве узнать его содержимое. Неужели он хотел занять денег? Верно? Скорее всего, наделал долгов в Лондоне? Она всегда считала его никчемным. Она раскусила его подлую натуру с первого взгляда. И до сих пор горевала, что Агнес упустила свой шанс ради такого бездельника. Неужели он просил Бартоломью одолжить ему денег? Она надеялась, что Бартоломью даже не подумает расщедриться. Ему же надо заботиться о своей ферме, о детях, не говоря уже о многочисленных сводных братьях и сестрах. В таком деле он должен прислушаться к ее, Джоан, мнению. Но прислушается ли он? Прислушается ли?

Бартоломью продолжал молча есть свою овсянку, спокойно загребая ее ложкой и отправляя в рот, словно не слышал ни единого вопроса мачехи. Его жена, занервничав, пролила молоко, половину на пол, половину в огонь, и Джоан принялась бранить ее, опустившись с тряпкой на колени, чтобы вытереть лужу. Тут же захныкал ребенок. Жена пыталась оживить огонь, сгребая угли.

Бартоломью отодвинул миску с остатками каши. Он встал из-за стола и направился к выходу, а Джоан все трещала что-то ему вслед, как встревоженная сорока. Нахлобучив шляпу на голову, он вышел из дома.

Он обошел пастбища к востоку от «Хьюлэндса», где земля последнее время стала заболачиваться. Потом вернулся на ферму. Его жена, мачеха и дети опять собрались вокруг него, интересуясь, не получил ли он плохих новостей из Лондона. Пытались выяснить, что там случилось? Джоан, естественно, уже заглянула в письмо, и оно явно побывало в руках всех обитателей дома, но ни она сама, ни жена Бартоломью не умели читать. Кое-кто из детей уже научились грамоте, однако не сумели понять почерк их таинственного дяди.

По-прежнему оставляя без внимания вопросы женщин, Бартоломью достал бумагу и перо. Осторожно окунув кончик пера в чернила, он написал ответ своему зятю, сообщив, что согласен помочь ему.

* * *

Спустя несколько недель Бартоломью отправился на поиски сестры. Сначала заглянул к ней домой, потом на рынок, откуда — по совету жены пекаря — направился к сельскому дому, небольшой мрачноватой лачуге по дороге к мельнице.

Когда Бартоломью открыл дверь этой лачуги, Агнес как раз накладывала припарку на грудь старика, лежавшего на соломенном тюфяке. В комнате было сумрачно; он сумел разглядеть лишь фартук сестры да ее белый чепец; в нос ему ударила резкая вонь человеческих испражнений, сырого земляного пола и еще какой-то дряни — похоже, старой блевотины.

— Подожди немного на улице, — тихо сказала она брату, — я скоро выйду.

Он стоял на улице, похлопывая перчатками по ноге. Увидев приближение сестры, он отошел немного от двери дома этого больного старика.

Они направились в сторону города, Агнес пристально взглянула на брата; он почувствовал, как она изучает его, оценивая настроение. Выждав минуту-другую, он забрал у нее корзину. Ему хватило быстрого взгляда, чтобы заметить среди ее содержимого матерчатый сверток, из которого выглядывали какие-то сухие травы, закупоренную бутылку, немного грибов и наполовину сгоревшую свечку. Бартоломью подавил вздох.

— Не надо бы тебе ходить по таким трущобам, — сказал он, когда они подходили к рыночной площади.

Она поправила рукава, но промолчала.

— Не стоит, — повторил он, понимая, что его слова не воздействуют на сестру, — тебе нужно заботиться о своем здоровье.

— Он умирает, Бартоломью, — коротко пояснила она, — и у него никого нет. Ни жены, ни детей. Все умерли.

— Если он умирает, зачем ты пытаешься лечить его?

— При чем тут лечение, — блеснув глазами, она посмотрела на него, — я лишь пытаюсь облегчить его уход, облегчить мучения. Разве не все мы заслуживаем такой малости на пороге смерти?

Она попыталась забрать у него свою корзину, но Бартоломью не отдал ее.

— Почему ты сегодня в таком плохом настроении? — спросила она.

— О чем ты толкуешь?

— Из-за Джоан, — сказала она и, бросив наконец бессмысленные попытки забрать корзину, пристально взглянула на него, — верно?

Бартоломью вздохнул, взяв корзину в другую руку, подальше от Агнес, чтобы окончательно лишить ее возможности дотянуться до нее. Он искал сестру вовсе не для того, чтобы говорить о Джоан, однако глупо с его стороны было бы думать, что Агнес не заметит его испорченного настроения. Сегодня за завтраком у него с мачехой разгорелся очередной спор. Он давно копил деньги на перестройку дома, планируя пристроить верхний этаж и несколько новых комнат со стороны двора — ему осточертело спать вместе с оравой детей, вечно брюзжащей мачехой и беспокойными животными. Джоан с самого начала пыталась помешать его планам.

— Этот дом вполне устраивал вашего отца, — визжала она, выставляя утром на стол овсянку, — почему же он вдруг стал недостаточно хорош для вас? Чего ради вам взбрело в голову сдирать старую солому, лишая нас крыши над головой?

— Хочешь услышать мой совет? — спросила Агнес.

Бартоломью пожал плечами, мрачно поджав губы.

— С Джоан надо притворяться, — продолжила Агнес, когда впереди появились первые лавки рыночной площади, — делать вид, что ты вовсе не хочешь того, что на самом деле хочешь.

Бартоломью хмыкнул с явным сомнением.

Агнес задержалась возле прилавка с сырами и поздоровалась с женщиной в желтой шали.

— Пусть она уверится в том, что ты передумал, — пояснила она, немного обогнав его и прокладывая ему путь через суматошную рыночную толпу, — что больше не хочешь ничего перестраивать. Мол, ты решил, что это слишком хлопотно и дорого. — Агнес оглянулась на него через плечо. — И я тебе обещаю, не пройдет и недели, как она примется твердить тебе, что в доме стало слишком тесно, им давно нужны дополнительные комнаты, а ты не хочешь пристроить их исключительно потому, что слишком ленив.

Бартоломью обдумывал ее слова, пока они пересекали площадь.

— И ты думаешь, так и будет?

Агнес замедлила шаг, поджидая его, и дальше они опять пошли рядом.

— Джоан всегда чем-то недовольна и не может жить спокойно, если другим хорошо. Ее радует только, когда удается сделать других такими же несчастными, как она сама. Она предпочитает искать компанию своему вечному недовольству. Поэтому надо скрыть то, что может порадовать тебя. Убеди ее в том, что ты хочешь совсем другого. Тогда все будет так, как тебе хочется. Вот увидишь.

Агнес уже собиралась повернуть в сторону Хенли-стрит, когда Бартоломью вдруг решительно подхватил ее под руку и направился вместе с ней к другой улице, в сторону здания гильдии, по направлению к реке.

— Давай немного прогуляемся, — предложил он.

Она немного помедлила, недоуменно взглянув на брата, однако молча приняла его предложение.

Они прошли мимо окон новой королевской школы. Возможно, даже услышали, как ученики отвечали на вопросы учителя. Бартоломью толком не понял, что они произносили: математические формулы, спряжения глаголов или стихи. Из окон доносились ритмичные, мелодичные голоса, похожие на поющих вдалеке болотных птиц. Взглянув на сестру, он заметил, как она вдруг ссутулилась и опустила голову, словно пытаясь защититься от детских голосов. Почувствовав, как она сжала его руку, он понял, что ей хочется скорее уйти с этой улицы, что они и сделали.

— Ваш муж, — сказал Бартоломью, пока они пропускали лошадь, — прислал мне письмо.

— Правда? — заинтересовалась Агнес. — Когда?

— Он поручил мне купить дом для него и…

— Почему ты не говорил мне?

— Да вот говорю же.

— Но почему не говорил раньше, до того, как я…

— Так ты хочешь увидеть его?

Она поджала губы. Он понял, что ее желание отказаться соперничает с любопытством. Она предпочла с притворным равнодушием пожать плечами.

— Покажи, если хочешь.

— Нет уж, — возразил Бартоломью, — важно, хочешь ли этого ты?

— Возможно, в следующий раз, — она опять пожала плечами, — когда я…

Бартоломью поднял руку и показал на какое-то здание, стоявшее на противоположной от них стороне улицы. Огромный дом, пожалуй, самый большой в городе, с массивной входной дверью в середине фасада, с тремя этажами, громоздившимися друг над другом, высился на углу улицы, так что фасад был обращен к ним, а боковая часть уходила в глубину участка.

Агнес посмотрела, куда он показывал. Он заметил, что она увидела нужный дом. Видел, как она внимательно осмотрела его и озабоченно нахмурилась.

— Где? — спросила она.

— Там.

— Тот дом?