В общем, письмо мужа наводило на размышления. Несколько дней Агнес обдумывала все его подробности, вновь и вновь она мысленно повторяла новые слова, водя по ним пальцем, и теперь уже они прочно отложились в ее памяти. Самоцветы и бусины. Сцены из придворной жизни. Руки юных лицедеев. И мягкие дамские перчатки. Эти его обстоятельные описания и длинные пояснения о перчатках для актеров чем-то насторожили Агнес. Она пока не совсем поняла, чем именно. Стиль его писем изменился, что-то изменилось, видимо, и в его жизни, наверное, она вышла на новый путь. Никогда еще он не писал так подробно о подобных пустяках: заказе перчаток. Ведь это просто очередной заказ, как множество других, так почему же тогда какое-то звериное чутье подсказывает ей, что за ним таится нечто запредельное?

Наклонившись, она взяла склянку с настойкой звездчатки и уже собиралась добавить в мед несколько капель, когда почувствовала странное, но уже знакомое напряжение в нижней части живота. Появилась тянущая тяжесть: необычайно сильная и длительная. Агнес помедлила. «Странно, — подумала она, — для родов еще рановато». Ребенок должен появиться на свет не раньше чем через месяц. Должно быть, ложная схватка, одна из тех, что подготавливают организм к будущему. Она выпрямилась, опираясь рукой на камин. Ее живот стал настолько большим — намного больше, чем в прошлый раз, — что она опасалась, как бы не упасть прямо в горящую топку.

Ухватившись за каминную полку, она заметила с необычной отстраненностью, как побелели костяшки ее пальцев. Что же все-таки происходит? Она собиралась попросить Элизу — сегодня или завтра — написать брату, попросить вернуться к ним. «Мне хочется, — уверенно подумала она, — чтобы он присутствовал при родах». Ей хотелось видеть его перед собой, держать за руку в тот момент, когда их ребенку вздумается появиться на этот свет. Ей необходимо присмотреться и к нему самому, выяснить, что происходит в его жизни, расспросить об этих странных перчатках для королей, королев и актеров. Жизненно необходимо, осознала она, стоя у камина, убедиться, что он остался прежним, что Лондон не изменил его до неузнаваемости.

Агнес глубоко вздохнула, уловив сладкий, цветочный аромат меда, резкий запах валерианы, кисловатый мускус звездчатки. Боль, вместо того чтобы утихнуть, усилилась. Она почувствовала, что ее живот словно сдавил железный обруч. Нет, это вовсе не ложные схватки. Они будут постоянно терзать ее до тех пор, пока тело не выпустит этого ребенка. Возможно, придется терпеть много часов или несколько дней: она поняла, что не способна предсказать, долго ли еще ждать. Агнес медленно перевела дух, держась за камин. Какая неожиданность. Ведь не было ни малейших признаков приближения.

Она-то думала, что еще успеет послать ему весточку. Но оказалось, что не успела. Да, роды начнутся раньше времени. В этом она уверена. Однако она также уверена, что с такими схватками не поспоришь, их ничем не успокоишь.

Агнес обвела взглядом комнату. Все вокруг показалось внезапно совершенно незнакомым, словно она впервые увидела домашнюю обстановку, словно она ежедневно не мыла и не полировала этот стол и стулья, не подметала плиты пола, не выбивала пыль из гобелена и коврика. Кто здесь живет, в этой тесной узкой комнате с окнами в свинцовых рамах, с длинными полками, заполненными какими-то горшками с порошками и травами? Кто поставил в вазу ореховые веточки, так что теперь их набухшие почки готовы развернуть раньше времени свои яркие морщинистые листочки?

Ее начисто покинуло ощущение реальности. Все представлялось теперь в новом искаженном свете. Она думала, у нее еще много времени; думала, что малыш родится намного позже, но, очевидно, ошиблась. Странно, ведь прежде она всегда все знала, всегда заранее предчувствовала, что произойдет, спокойно и безмятежно жила в совершенно ясном для нее мире, а теперь вдруг ее мир изменился, застав врасплох. Как такое могло случиться?

Агнес мягко коснулась живота, словно пытаясь пообщаться с живущим внутри ребенком. «Прекрасно, — мысленно сказала она ему, — пусть будет, что будет. Я услышала тебя. И готова тебя принять».

Теперь надо поторопиться. Надо как можно скорее уйти из дома. Она не хотела рожать малыша здесь, под этой крышей. Она знала, что Мэри постоянно следила за ней. Надо действовать спокойно, тихо и скрытно. Нужно уходить немедленно.

Рядом с ней на полу сидела Сюзанна, держа за ножку куклу и о чем-то весело щебеча сама с собой.

— Вставай, милая, — произнесла она намеренно оживленным, веселым тоном, протянув дочке руку, — давай-ка, пойдем и посмотрим, во что играет наша Элиза!

Сюзанна, поглощенная игрой с куклой, с изумлением увидела чью-то вдруг упавшую сверху взрослую руку. Еще мгновение назад ее волшебно ожившая кукла умела летать, хотя никто не видел ее крылышек, и сама Сюзанна тоже летала вместе с ней в небе среди птиц, над деревьями. А теперь вдруг откуда-то сверху спустилась рука.

Закинув голову, она увидела маячившую над ней маму, сначала заметила ее большой живот, далекое лицо… Она что-то говорила про Элизу и про ее игры.

Лицо Сюзанны недовольно вытянулось, девочка нахмурилась.

— Нет, — ответила она, обхватив руками ножку куклы.

— Пожалуйста, — продолжила ее мать каким-то странным голосом. Сдавленным и сухим, словно выжатая после стирки рубашка.

— Нет, — уже сердито ответила Сюзанна, расстроившись из-за того, что голос матери помешал ей продолжить игру, и ощущение полета испарилось, исчезло, — нет-нет-нет!

— Не нет, а да, — возразила Агнес, и Сюзанна потрясенно почувствовала, как ее подняли на ноги, стащили с коврика у камина и запросто потащили дальше мимо пылающего огня к выходу из дома, не позволив даже забрать упавшую на пол куклу, протащили по двору к прачечной, где служанка отчищала какую-то лохань.

— Держи, — сказала она, вручая девушке ручку орущего ребенка, — пожалуйста, отведи ее к Элизе! — Склонившись, она поцеловала Сюзанну в щеку, потом в лобик, опять в щеку и добавила: — Извини, милая, я вернусь. Очень скоро.

И Агнес быстро, почти бегом, удалилась обратно по дорожке во флигель, подойдя к камину в тот самый момент, когда ее скрутил очередной приступ боли. Теперь она уже не сомневалась в том, что происходит. Она помнила все это с прошлого раза, хотя ощущения на сей раз несколько изменились. Схватки начались слишком быстро и рано и слишком часто следовали одна за другой. А она еще не дошла туда, где ей следовало быть одной, в лесу под деревом. Она пока не одна. Она еще здесь, в городе, в этом тесном жилище. Нужно уходить немедленно. Задыхаясь от боли, она невольно охнула и ухватилась за спинку кресла, ожидая ослабления схватки. Потом с трудом прошла к столу, где оставила собранные вещи.

Зажав в пальцах лямку мешка, она в считаные секунды оказалась у входной двери и незаметно вышла на крыльцо. Прежде чем закрыть за собой дверь, она прислушалась и удовлетворенно кивнула: вопли Сюзанны прекратились, значит, она уже играла с тетей.

Она как раз собралась перейти на другую сторону улицы, но помедлила, пропуская проезжавшую лошадь, и в этот момент кто-то остановился рядом с ней. Повернув голову, она увидела, что рядом с ней, ухмыляясь, стоял Гилберт, брат ее мужа.

— Куда-то уходите? — спросил он, удивленно подняв брови.

— Нет, — в замешательстве ответила Агнес, чувствуя, как ее волной окатывает страшная тревога. Она должна добраться до леса, должна. Она не представляла, что может случиться, если ей придется остаться здесь. Но это явно не предвещало ничего хорошего. Что-нибудь пойдет не так. Она в этом не сомневалась, хотя не могла объяснить причин такой уверенности.

— То есть да. Мне надо… — она попыталась сфокусировать взгляд, но лицо Гилберта, его борода, глаза, волосы, все выглядело расплывчато и туманно. В очередной раз ее поразило то, как он не похож на своего брата.

— Мне надо… — она оглянулась в поисках благовидного местечка, — в пекарню.

Он подхватил ее под локоток.

— Пойдем, — сказал он.

— Куда?

— Обратно домой.

— Нет, — запротестовала она, отдергивая руку, — я не могу. Мне нужно зайти в пекарню, и вы… вы должны позволить мне сходить туда. Не надо меня задерживать.

— Надо, я должен.

— Нет, ничего вы не должны.

В этот момент их догнала запыхавшаяся Мэри.

— Агнес, — сказала она, взяв ее под другую руку, — вам надо вернуться домой. У нас уже все приготовлено. Вам нет нужды волноваться, — и, повернувшись к Гилберту, уголком рта прошептала: — Беги за акушеркой.

— Нет, — вскрикнула Агнес, — дайте мне уйти.

«Как же мне объяснить этим людям, что я не могу остаться здесь, не смогу родить ребенка с помощью акушерки? — Мысли ее начали разбегаться. — Как объяснить им охвативший меня страх, даже когда я просто услышала слова того его письма?»

Подхватив Агнес под руки, ее то ли понесли, то ли потащили, но не к ее флигелю, а через парадный вход в большой дом, по коридору и наверх по узкой лестнице. Распахнулась какая-то дверь, и она проплыла в дверной проем, ее лодыжки стиснуты, точно оковами, как у преступницы или буйно помешанной.

Словно издалека ей слышался странный голос: «Нет-нет-нет», — она чувствовала приближение очередной схватки, как чувствуют приближение грозовой тучи, еще не видя ее. Она попыталась встать, чтобы присесть, подготовиться к боли, чтобы удалось выдержать и подавить ее, но кто-то насильно прижал ее плечи обратно к кровати. Другой человек удерживал ее голову. Вскоре появилась и акушерка, задрала ей юбки, бормоча, что нужно все осмотреть, потом велела мужчинам удалиться, разрешив остаться только женщинам.

Но Агнес хотелось всего лишь оказаться среди зеленеющего леса. Она жаждала того пятнистого, живого солнечного света, под благодатным тенистым лиственным пологом, в уединении, в успокаивающем окружении тихо шелестящих в незримой дали крон деревьев. Увы, на сей раз не удастся разродиться в лесу. Времени осталось совсем мало. К тому же она знала, как много дверей в этом большом доме.