Он говорил о кузене, которого навестит в Лондоне, о том, что этот кузен снял для него жилье.

— В доме у реки? — спросила она, уже зная ответ: он рассказывал ей об этом прежде. Казалось важным продолжать сейчас разговор, пусть даже о пустяках. Вокруг них жители Стратфорда. Все смотрят, наблюдают, прислушиваются. Это важно для него, для нее, для всей семьи, для их дела, что они выглядят довольными, что они живут в полном согласии. Что их поведение опровергает ходившие по городу слухи: они не ужились вместе; торговля Джона захирела; он сбегает в Лондон, чтобы избежать позора.

Агнес чуть повыше подняла голову. Нет никакого позора — выразительно показывала ее прямая спина. Нет никаких сложностей в семейной жизни — выразительно показывала ее округлившаяся талия. И в торговле все прекрасно — показывали начищенные до блеска туфли ее мужа.

— Дом, полагаю, — ответил он, — неподалеку от кожевенных мастерских. Поэтому я смогу быстро осмотреть их по поручению отца и выбрать, с какой лучше вести дела.

— Понятно, — сказала она, несмотря на отчетливое знание того, что он недолго будет связан с перчаточной торговлей.

— А река там, — продолжил он, — говорят, опасна своими приливами.

— Неужели? — встревоженно произнесла она, хотя слышала, как он рассказывал об этом матери.

— По словам кузена, очень важно для переправы подыскивать опытного лодочника.

— Да уж, будьте там поосторожнее.

Далее он принялся описывать разные берега реки, вспоминая, какими причалами безопаснее пользоваться по утрам или вечерам. Она представила себе мутные воды широкой реки со смертоносными течениями и множеством вертких суденышек, точно как наряд, изобильно украшенный бусинками. Представила, как одна из этих лодчонок, с ее мужем на борту, несется вниз по течению, как он сидит в ней с непокрытой головой в пропитанной грязной речной водой одежде, а его туфли хлюпают по илистой жиже. Чтобы избавиться от этого навязчивого кошмара, она резко встряхнула головой и покрепче сжала его надежную руку. Все это неправда, все будет хорошо; у нее просто слишком разыгралось воображение.

Она дошла с ним до почтового трактира, слушая, как он описывал свое будущее жилье, как обещал вскоре вернуться, как он ежедневно будет думать о ней и о Сюзанне. Он обещал по возможности быстрее найти хорошее жилье в Лондоне, и тогда они вскоре опять будут жить все вместе. Но вот они остановились около дорожного столба со стрелкой, указывающей направление на Лондон (она узнала это слово, большая уверенная волна «Л», округлые «о», как пара глаз, домик «д» и пара «н», похожих на стулья).

— Вы напишете мне? — страдальчески сморщившись, спросил он. — Когда подойдет время? — Он нежно обнял ладонями округлость ее живота.

— Конечно, — ответила она.

— Мой отец, — он печально улыбнулся, — надеется, что родится мальчик.

— Я знаю.

— А я буду рад любому исходу. Мальчику или девочке. Девице или парню. Мне все равно. Как только я получу от вас весточку, то сразу все подготовлю к тому, чтобы приехать и забрать вас всех. И тогда мы будем все вместе жить в Лондоне.

Он обнял ее, прижав к себе как можно ближе вместе с их будущим ребенком.

— А у вас еще нет предчувствия? — прошептал он ей на ухо. — Никаких предвидений на сей раз? О том, кто у нас будет?

Она склонила голову к вороту его рубашки.

— Нет ничего, — призналась она, выдав голосом собственное недоумение.

Для нее стало неожиданностью, что она не сумела представить или предвидеть пол своего вынашиваемого ребенка: девочка или мальчик, она не могла сказать. Она не получила пока никаких ясных знаков. На днях она уронила нож со стола, и он упал острием к очагу. «Значит, — подумала она, — будет девочка». Однако в тот же самый день к вечеру она вдруг осознала, что, зачерпнув ложкой яблочное пюре, с особым удовольствием прочувствовала его свежий и сочный вкус, и тут же подумала: «Мальчик». Впервые знаки сбивали ее с толку. Ее волосы стали сухими и потрескивали, когда она причесывала их, что предвещало, согласно приметам, рождение девочки, однако кожа ее осталась мягкой, а ногти — крепкими, что предвещало рождение мальчика. В другой день на пути ей встретился самец чибиса, а потом из кустов с возмущенным криком вылетела самка фазана.

— Не могу ничего сказать, — добавила она, — сама не знаю почему. Так…

— Не надо беспокоиться, — сказал он, мягко обняв ладонями ее лицо и приподняв его так, что их взгляды встретились, — все будет в порядке.

Она кивнула, опустив взгляд.

— Разве вы сами обычно не говорили, что у вас будет двое детей?

— Говорила, — признала она.

— Вот и славно. И сейчас у вас здесь, — он приложил ладонь к ее животу, — второй. Толкается и ждет своего часа. Все будет в порядке, — повторил он, — я точно знаю.

Он пылко поцеловал жену и, отстранившись, пристально посмотрел на нее. Она заставила себя улыбнуться, надеясь, что кто-то из горожан увидит их мирное прощание. «Смотрите, смотрите», — подумала она, погладив его по щеке и коснувшись его волос. Он еще раз поцеловал ее, на сей раз припав к губам долгим поцелуем. И напоследок, поглаживая ее по затылку, он со вздохом зарылся носом в ее шею.

— Мне не хочется уходить, — пробурчал он, но она осознала, как натянуто и напряженно прозвучали его слова, явно не отражая его истинных чувств.

— Хочется, — коротко возразила она.

— Нет.

— Вам надо идти.

Он вновь шумно вздохнул, овеяв теплым дыханием ее накрахмаленный чепец.

— Возможно, мне не следовало бы покидать вас, пока вы… наверное, лучше мне дождаться…

— Так нужно, — уверенно произнесла она, коснувшись его дорожного мешка, из которого, как она знала, он вынул несколько образцов перчаток, заменив их книгами и бумагами.

Агнес загадочно улыбнулась ему. Трудно сказать, понял ли он, что ей известно о такой замене.

— Со мной же остаются ваша мать и сестра, — продолжила она, прижав руку к его ручному багажу, — и все ваши родственники. Не говоря уже о моих родных. Вам нужно идти. Вы подыщете для нас новое жилье в Лондоне, и мы по возможности быстрее присоединимся к вам там.

— Даже не знаю, — проворчал он, — мне не хочется покидать вас. Что, если я потерплю неудачу.

— В чем?

— Вдруг мне не удастся найти там приличную работу? Вдруг не удастся расширить торговлю? Вдруг…

— Удача будет на вашей стороне, — сказала она, — я знаю.

— Знаете? — нахмурился он, пристально взглянув на нее. — Что вы знаете? Скажите мне. У вас есть какое-то предвиденье? Есть…

— Не имеет значения, что именно я знаю. Вы должны уйти. — Она оттолкнула его в грудь, ощутив, как упали его руки, и между ними возникла разделяющая воздушная стена. На его помрачневшем лице отразились напряжение и неуверенность. Она со вздохом улыбнулась ему.

— Я не хочу прощаться, — спокойно произнесла она.

— Я тоже.

— И не хочу смотреть, как вы уходите.

— Я пойду задом наперед, — сказал он, разворачиваясь, — чтобы продолжать видеть вас.

— До самого Лондона?

— Если понадобится.

— Тогда вы упадете в канаву, — она рассмеялась, — или врежетесь в телегу.

— Ну и пусть.

Он рванулся к ней и, опять обняв, принялся целовать.

— Первый поцелуй для вас, — заявил он, начиная считать, — второй для Сюзанны и третий для нашего будущего малыша.

— Я обязательно передам его, — с улыбкой сказала она, стараясь сохранить шутливый тон, — когда придет время. А теперь уходите.

— Ухожу, — сказал он, отступая назад, но по-прежнему глядя на нее. — Идя спиной вперед, я не буду чувствовать, что ухожу.

Она всплеснула руками.

— Идите же нормально, — протестующе потребовала она.

— Пойду. Но не успеете вы опомниться, как я вернусь и заберу вас всех.

Она отвернулась прежде, чем муж исчез за поворотом дороги. До Лондона ему придется идти дня четыре, меньше, если повезет и его подберет по пути какой-нибудь фермер с повозкой. Она могла уговаривать его уйти, но ей решительно не хотелось смотреть, как он уходит.

Агнес возвращалась назад только что пройденным ими путем, но медленнее. Как странно идти по тем же улицам в обратную сторону, словно обводить чернилами уже написанные слова, ее ноги двигались, подобно перу, что-то переписывая, что-то вычеркивая. Странное прощание. Казалось бы, все так просто: мгновение назад, всего минуты три или четыре тому назад, он стоял рядом с ней; а теперь ушел. Чуть раньше они были вместе; теперь она одна. Ей стало холодно, она почувствовала себя обнаженной, словно очищенная от шелухи луковица.

Вот лавка, мимо которой они недавно проходили, заполненная оловянными кастрюлями и кедровой стружкой. Они видели и эту женщину, она все еще выбирала товары, оценивающе взвешивая в руках разные кастрюли, как же она могла до сих пор сомневаться и не сделать выбор нужной ей посуды, когда в жизни Агнес за это время успело произойти такое изменение, такая важная перемена? Ее мир раскололся пополам, а в городе на чьем-то пороге все так же дремала собака. И молодая женщина продолжала увязывать в тюки одежду, так же, как она увязывала их, когда они еще вместе проходили мимо нее. А навстречу ей теперь шел седой старик с желтоватым тощим лицом («Он не протянет и года», — подумала Агнес, эта мысль промелькнула у нее в уме, словно ласточка в небе), он печально кивнул ей, проходя мимо. Неужели он не видит, не может понять, что известная ей жизнь закончилась, что муж ушел?

Ребенок вдруг зашевелился, может, пожал плечами, а потом начал толкаться, упираясь изнутри в ее живот то ножкой, то ладошкой. Она коснулась того места — где только что толкалась ручка ее ребенка — так, словно ничего не изменилось, словно мир остался прежним.

* * *

Письмо Элизы забрал парнишка из одного из соседних домов на их улице: он встал до рассвета и шел по Хенли-стрит по поручению отца, велевшего ему сходить проверить беременную корову на другом берегу реки. Мэри окликнула его из окна, дала письмо и попросила отнести в почтовый трактир, сунув ему в руку монету.