«Некоторые, — подумала Агнес, стоя возле окна в коконе из одеяла, — могли бы воспринять его как дурное предзнаменование, примету скорой смерти». Но Агнес не боялась этих божьих тварей. Она любила их, ей нравились их перекрывающиеся пестрые крылья и круглые, похожие на бархатцы глаза с загадочным созерцательным взглядом. Ей казалось, что у сов двойственная природа, отчасти духовная, отчасти птичья.

Поднявшись с брачного ложа, Агнес прошлась по комнатам своего нового дома. Сон, казалось, бежал от нее, никак не желая осенить своими крылами. Слишком много мыслей теснилось и кружилось в ее голове, не позволяя забыться. Слишком много надо было осознать и прочувствовать, слишком много событий для одного дня. К тому же впервые ей предстояло спать как в высокой кровати, так и на верхнем этаже.

Поэтому она отправилась бродить по новому жилищу, касаясь мебели и разных вещей: спинки стула, пустой полки, каминных приборов, дверной ручки, лестничных перил. Она сходила в переднюю часть дома, вернулась в заднюю и вновь поднялась на второй этаж. Агнес провела рукой по ткани балдахина над кроватью, подаренной им на свадьбу родителями жениха. Отведя в сторону край занавеса, она задумчиво взглянула на сокрытую за ним человеческую фигуру, ее мужа, погруженного в океанские глубины сна, он лежал посередине кровати, раскинув руки, словно дрейфовал по течению. Подняла взгляд к потолку, над которым под скатом крыши размещался еще небольшой чердак.

Это жилище, ее новый дом, пристроился сбоку от большого семейного дома ее мужа. Он поднимался на два этажа: в нижней комнате имелся камин, скамья-ларь, стол, посуда и большая кровать в верхней спальне. Раньше Джон использовал этот флигель в качестве склада — что именно здесь хранилось, не упоминалось, но, в первый раз войдя сюда, Агнес безошибочно узнала запах овечьей шерсти, завернутой в тюки, явно пролежавшей в этом помещении не один год. Какие бы вещи здесь ни хранились, их уже убрали в другое место.

У Агнес возникло сильное подозрение, что к обустройству их нового жилища имел отношение ее брат, возможно, это стало одним из условий его согласия на этот брак. Когда они впервые подошли к порогу флигеля, их встретил Бартоломью. Он успел осмотреть тесноватые комнаты, проверил спальню на втором этаже и, вернувшись, кивнул Джону, ожидавшему у входа.

Бартоломью пришлось подтвердить свое согласие дважды, прежде чем Джон передал ключ своему сыну. Этот странный эпизод привлек внимание Агнес. Нежелание сына принять этот ключ совпадало, или, возможно, даже превосходило отцовское нежелание расстаться с ним. Пальцы ее мужа выглядели вялыми и безжизненными; он колебался, разглядывая железный ключ в руке отца, словно не понимая, что ему предлагают. Наконец, взяв головку ключа кончиками двух пальцев, он подержал его на расстоянии вытянутой руки, казалось, решая, не таится ли в этой железяке какая-то опасность.

Джон попытался сгладить неловкость, шутливо высказавшись о семейных очагах и счастливых женушках и энергично хлопнув сына по спине. Вроде бы он сделал щедрый жест в грубоватой отцовской манере, но только внешне, позже с тревогой подумала Агнес. Было ли в том жесте что-то нарочитое? То ли Джон не рассчитал силу удара, то ли специально ударил посильнее с каким-то злобным умыслом. Не ожидавший такого сын покачнулся и едва не упал. Но резко выпрямился, слишком быстро, с какой-то странной напряженностью, точно боксер или фехтовальщик, встав в защитную стойку. Отец с сыном так пристально глянули друг на друга, словно за этим мог последовать обмен ударами, а не ключами.

Она и Бартоломью наблюдали за ними с разных концов комнаты. Отвернувшись от отца, сын почему-то не захотел убрать ключ в висевший на поясе кошель, а положил на стол с унылым металлическим стуком, отчего Агнес с братом переглянулись. На лице брата не отразилось никаких эмоций, не считая легкого изгиба одной брови. Однако Агнес его лицо поведало многое. «Ну, видишь теперь, — поняла она мысленный вопрос брата, — за кого ты выходишь замуж? Поняла, — говорил изгиб его брови, — почему я настаивал на отдельном жилье?»

Агнес склонилась к оконным стеклам, затуманив их своим дыханием. Эти комнаты во флигеле напомнили ей начальную букву ее имени, эту букву научил ее узнавать отец, рисуя на земле острой палочкой: «А» (она ясно помнила, как сидела тогда с обоими родителями на земле, пристроившись между ног матери и склонив голову на ее колено; она даже держалась руками за щиколотки матери. Она могла вызвать в памяти четкое ощущение того, как волосы матери упали ей на плечо, когда она склонилась вперед посмотреть, что рисовал отец Агнес, говоря: «Вот, Агнес, смотри». И из-под черного кончика обожженной в кухонном очаге палочки появилась большая буква: «А». Это ее буква, навсегда ее).

И их жилье напоминало ей именно эту букву, сходясь наверху острой крышей, с перекладинкой пола посередине. Именно это Агнес и восприняла как знак свыше — именно он пробудил дорогие воспоминания о начертанной на земле букве, сильных ногах матери, ее волосах, струившихся по плечам, — а вовсе не крик совы, не страдальческие взгляды свекрови, не молодость ее мужа и не ощущение тесноты в новом жилище с его атмосферой вялой опустошенности и тот излишне грубый удар свекра по спине своего сына.

Развязав матерчатый узелок, она уже выкладывала на пол хранившиеся в нем вещи, когда донесшийся с кровати голос заставил ее вздрогнуть.

— Где же вы? — Его низкий голос, приглушенный опущенным пологом, со сна прозвучал еще басовитее.

— Здесь, — откликнулась Агнес, по-прежнему сидя на полу, она держала в руках кожаный кошелек, книжку и свадебный венок — уже увядший и растрепавшийся… Но она все исправит, высушит цветы и будет бережно хранить его.

— Возвращайтесь.

Она поднялась и, прижимая к себе памятные вещи, подошла к кровати, отвела в сторону занавес и взглянула на своего молодого мужа.

— Вот вы и проснулись, — произнесла она.

— И обнаружил, что вы сбежали от меня, — с прищуром взглянув на нее, заметил он, — чем же вы там занимались, когда вам следовало бы спать здесь? — Он выразительно похлопал ладонью по кровати.

— Я не могла уснуть.

— Почему?

— Наш флигель похож на букву «А».

В безмолвной паузе она подумала, что он ее не услышал.

— Гм-м… — удивленно произнес он, приподнявшись на локте, — что-что?

— На букву «А», — повторила она и, обхватив свои сокровища одной рукой, начертала пальцем эту букву прямо в холодном зимнем воздухе между ними, — ведь это «А», верно?

— Верно, — с серьезным видом признал он, — но какое отношение это имеет к нашему дому?

Ей не верилось, что он не понял ее.

— Здесь же острая скошенная крыша, а посередине пол. Даже не знаю, смогу ли я заснуть здесь.

— Где здесь? — спросил он.

— Здесь, — она обвела спальню рукой, — в этой комнате.

— Но почему же не сможете?

— Потому что этот пол висит в воздухе, как средняя черточка в букве «А». Под ним нет земли. Лишь одно пустое пространство над другим, еще большим пустым пространством.

Лицо молодого мужа озарилось улыбкой, он пристально посмотрел на нее и вновь откинулся на кровать.

— Вы знаете, — заявил он, обращая свои слова к темневшему над головой балдахину, — что прежде всего поэтому я и полюбил вас?

— Потому что я не могу уснуть в воздухе?

— Нет. Потому что вы видите наш мир совершенно по-своему. — Он протянул к ней руки. — Возвращайтесь в постель. Довольно рассуждений. Уверяю вас, пока нам спать не придется.

— Правда?

— Чистая правда.

Он встал, поднял ее на руки и осторожно уложил в кровать.

— Я хочу обладать моей Агнес, — добавил он, ложась рядом с ней, — в нашем «А», в нашем буквенном флигеле. И пусть обладание вами станет бесконечной чередой удовольствий.

Подчеркивая важность последних слов, он чередовал их с поцелуями, Агнес рассмеялась, ее разметавшиеся волосы запутались в его бороде, в пальцах, и он так же страстно принялся целовать их.

— Еще долгое время вам не суждено будет высыпаться на этом ложе, — пробормотал он и вдруг удивленно спросил: — Почему, скажите на милость, вы прижимаете к себе все эти вещи? Чем они ценны для вас? Не уверен, что сейчас у нас возникнет в них надобность.

Поочередно забирая у нее перчатки, венок и кошелек, он опускал их на пол. Забрал также и Библию, а на другую книжку взглянул, прежде чем положить ее на пол.

— Что это? — спросил он, открывая ее.

— Мне завещала ее одна умершая соседка, — пояснила Агнес, пробежав кончиком пальца по фронтиспису, — она раньше пряла для нас шерсть, и я заходила к ней, принося или забирая работу. Она хорошо относилась ко мне и в завещании отписала мне эту книгу. Она принадлежала ее покойному мужу, аптекарю. В детстве я помогала ей в саду. Однажды она сказала мне… — Агнес задумчиво помедлила, — что они с моей матерью обычно выискивали в ней нужные советы.

Заинтригованный, он взял книгу двумя руками и начал листать ее.

— То есть эта книга у вас уже давно? — уточнил он, пробегая взглядом по заполненным словами страницам. — Она ведь издана на латинском языке, — сосредоточенно сдвинув брови, заметил он, — это каталог растений. Тут рассказывается, как их использовать. Напечатаны изображения множества растений и их описания. И как они применяются для лечения определенных недугов и заболеваний.

Агнес заглянула в книгу, прижавшись к плечу мужа. Увидела изображение растения с каплевидными листьями и спутанным клубком корней, а еще нарисованную ветку с крупными ягодами.

— Это я знаю, — сказала она, — я разглядывала книгу довольно часто, хотя, конечно, не могла прочитать. Вы почитаете ее мне? — спросила она.

Он, казалось, опомнился. Отложив книгу на пол, он взглянул на жену.

— Разумеется, почитаю, — ответил он, уже развязывая ворот ее рубашки, — только не сейчас.