Ни Мэри, ни Сюзанна не обратили внимания на ее вопрос, продолжая заниматься своими делами.

— Где Хамнет и Джудит? — опять спросила Агнес.

— Понятия не имею, — ответила Мэри, поднося ложку ко рту, чтобы снять пробу, — но когда найду, этих бездельников ждет порка. Никто так и не приготовил мне растопку. И стол не накрыли. Бог знает, где пропадает эта парочка. Скоро уж ужинать пора, а их по-прежнему нигде не видно.

Вонзая в хлеб зазубренный край лезвия, Агнес нарезала хлеб, два ломтя уже аккуратно упали один на другой. Она уже собиралась в третий раз прорезать корку, но нож вдруг выскользнул из ее руки.

— Я только схожу и… — Не договорив, она вышла из кухни и направилась по двору к большому дому. Заглянула в мастерскую, где Джон склонился над верстаком, всем своим видом показывая, что его лучше не беспокоить. Прошла по столовой и гостиной. Окликнула детей, подойдя к лестнице на второй этаж. Но не дождалась ответа. Она вышла через парадную дверь на Хенли-стрит. Дневная жара спала, уличная пыль улеглась, люди возвращались по домам ужинать.

Второй раз за этот вечер Агнес зашла в дверь своего собственного флигеля.

И тогда-то она заметила, что ее сын стоял у подножия лестницы. Бледный и тихий, он стоял там, держась за перила. На лбу у него появились шишка и порез, которых явно не было утром.

Агнес бросилась к нему, за несколько шагов пробежав всю комнату.

— Что? — спросила она, взяв его за плечи. — Что это? Что случилось с твоим лицом?

Он ничего не сказал. Только покачал головой. И показал рукой наверх. Агнес обняла мальчика, догадавшись, что случилось.

* * *

Элиза сообщила Агнес, что сплетет для нее свадебный венок. Если, добавила она, Агнес этого хочет.

Сие предложение, произнесенное застенчивым тоном, последовало рано утром. Элиза лежала рядом с этой женщиной, так неожиданно и впечатляюще появившейся в их доме. Только что рассвело, и с улицы изредка доносились стук колес первых телег и чьи-то торопливые шаги.

— Пока мы будем заниматься организацией свадьбы, — заявила Мэри, — тебе, Элиза, придется делить постель с Агнес.

Стиснув зубы и не глядя на дочь, мать сообщила ей об этом и положила на кровать дополнительное одеяло. Элиза печально посмотрела на ближайшую к окну половину кровати, она пустовала с тех пор, как умерла ее сестра Анна. Подняв глаза, она заметила, что мать смотрит туда же, и ей захотелось сказать: «Вы еще вспоминаете ее, вам по-прежнему иногда кажется, что вы слышите ее шаги, ее голос, звук ее дыхания по ночам, ведь сама я постоянно все это слышу. И все еще надеюсь, что однажды, проснувшись утром, увижу, что Анна вновь спокойно спит рядом со мной. Возможно, поначалу возникнут какие-то хитрые сложности, но со временем все станет как прежде, когда она была жива и здорова».

Однако ничего подобного не происходило, и каждое утро Элиза просыпалась в одиночестве.

А теперь рядом с ней лежала невеста ее брата: Агнес заменила Анну. Подготовка к свадьбе проходила в хлопотливой спешке, ее брат нуждался в каком-то специальном разрешении, а еще время тратили на какие-то не очень понятные Элизе, но затяжные и жаркие споры из-за денег. Друзья брата Агнес предоставили какое-то поручительство: только это она и поняла. Еще, однажды подслушивая за дверью гостиной, Элиза узнала о каком-то ребенке в ее животе. Никто прямо не говорил ей об этом. Так же, как никто и не подумал сообщить, что венчание состоится уже завтра утром: ее брат и Агнес отправятся в приходскую церковь Темпл Графтона, где священник согласился обвенчать их. Не их городской священник, не из той церкви, куда они ходили каждое воскресенье. Тот священник был другом семьи фермера. Как раз он-то на самом деле и подарил Агнес пустельгу. Сам вырастил ее из яйца, и он же когда-то научил ее, как лечить легочную гниль у соколов.

— Он поженит нас, — беспечно сказала Агнес, работая педалью прялки Мэри, — ведь он знает меня с детства и всегда относился ко мне доброжелательно.

Когда-то Агнес выменяла у него на бочку эля несколько опутинок.

— Он стал настоящим мастером не только в разведении и дрессировке птиц, — пояснила она, собирая шерсть свободной рукой, — но и в разведении пчел и в пивоварении и поделился со мной всеми своими обширными знаниями и опытом.

Сидя за прялкой у камина в гостиной, Агнес рассказывала о своей жизни, а в руках матери Элизы замерли вязальные спицы, она выглядела так, словно не могла поверить в услышанное, отчего брат Элизы, не сдержавшись, прыснул в кружку, вызвав, в свою очередь, гнев отца. Элиза, однако, с восторгом ловила каждое слово. Ей еще не приходилось слышать подобных речей, никто в их доме не говорил на эти темы так просто и свободно, с такой естественной радостью и расположением.

В любом случае церемонию венчания уже назначили. И именно этот священник, сведущий в разведении охотничьих птиц, пчеловодстве и пивоварении, обвенчает их завтра утром, проведя обряд быстро, тихо и тайно.

Представляя свою будущую свадьбу, Элиза мечтала, как она пройдет по Хенли-стрит в цветочном венке при ясном солнечном свете. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее обвенчали где-то вдали от города, в маленькой церкви, где незнакомый священник тайком проведет их с женихом к алтарю; нет, она будет венчаться в их приходской церкви и пойдет к алтарю с гордо поднятой головой. В этом девушка не сомневалась. Оглашение о ее венчании будет вывешено заранее на дверях церкви. Но их отец и брат Агнес организовали все по собственному усмотрению, не слушая ничьих советов.

И все-таки она с удовольствием сплетет для Агнес цветочный венок. Кто же еще мог сплести его? Уж наверняка не мачеха Агнес или ее сводные сестры: они держались особняком, продолжая жить своим мирком на ферме в Шоттери.

— Возможно, они придут на венчание, — пожав плечами, заметила Агнес, — а возможно, и нет.

Но Агнес должна быть в цветочном венке. Нельзя же венчаться без венка, символа девственности, даже если невеста ждет ребенка. Поэтому Элиза и решила спросить ее. Она прочистила горло и скрестила пальцы за спиной, моля об удаче.

— Можно мне… — начала она разговор в ледяной атмосфере комнаты, — мне подумалось, может, вы хотите, чтобы я… сплела для вас цветочный венок? На завтра?

Она поняла, что Агнес, за ее спиной, услышала ее слова. Элиза услышала, как она вздохнула, и подумала на мгновение, что ей ответят отказом, что она сморозила глупость и вообще это не ее ума дело.

Тюфяк зашуршал и всколыхнулся, когда Агнес повернулась к ней лицом.

— Венок? — повторила Агнес, и Элиза уловила в ее голосе веселый оттенок. — Да, мне очень хотелось бы. Спасибо.

Элиза тоже развернулась в постели, и теперь они смотрели друг на друга, словно неожиданно стали заговорщицами.

— Не знаю, — продолжила Элиза, — какие цветы удастся найти в это время года. Может, какие-то веточки с ягодами или…

— Веточки можжевельника, — перебила ее Агнес, — или падуба. Еще есть папоротник. Или сосновые лапы.

— И плющ еще зеленеет.

— Или ветки орешника. Мы можем сходить вместе к реке, — предложила Агнес, взяв Элизу за руку, — сегодня, попозже, и посмотрим, что там найдется.

— На прошлой неделе я видела там на берегу стрелки аконита. Может быть…

— Они ядовиты, — сказала Агнес, повернувшись на спину и положив руку Элизы себе на живот, — хочешь узнать, как брыкается малышка? Она начинает двигаться рано утром. Может, намекает, что пора завтракать.

— Она? — удивленно спросила Элиза, потрясенная как столь внезапной близостью и теплом, исходившим от упругого и натянутого живота женщины, так и крепкой хваткой ее руки.

— Мне кажется, будет девочка, — пояснила Агнес, изящно и быстро зевнув.

Пальцы Агнес сжимали руку Элизы. Девочка испытала невероятно странное ощущение, словно что-то вытягивалось из нее, как заноза из кожи или инфекция из ранки, и одновременно в нее вливалось нечто иное. Она не могла сообразить, то ли она получает, то ли отдает что-то. И ей хотелось одновременно и избавиться от этого странного ощущения, отдернув руку, и продлить его.

— Твоя сестра, — мягко произнесла Агнес, — она ведь была младше тебя?

Элиза пристально смотрела на гладкий лоб, белые виски и черные волосы своей будущей невестки. Как же она догадалась, что Элиза вспоминала Анну?

— Да, — признала Элиза, — почти на два года.

— И сколько же ей было лет, когда она умерла?

— Восемь.

Агнес сочувственно поцокала языком.

— Мне очень жаль, — пробормотала она, — что вы понесли тяжкую утрату.

Элиза не говорила, как она беспокоится за Анну, такую одинокую и маленькую, оставшуюся без нее, где бы она сейчас ни находилась. Не говорила, как подолгу лежала вечерами, шепча ее имя, просто на тот случай, если сестра ее могла слышать, куда бы она ни попала, на случай, если призывный голос Элизы мог утешить и поддержать ее. Элиза страдала, думая о том, что Анна где-то плачет от боли, а она, Элиза, не способна услышать, не в силах помочь сестре.

Агнес погладила руку Элизы и быстро произнесла:

— Не забывай, что она там с другими сестрами. Теми двумя девочками, которые умерли до твоего рождения. Они заботятся друг о друге. И ей не хочется, чтобы ты беспокоилась. Она хочет, чтобы ты… — Агнес помедлила, взглянув на Элизу, вздрогнувшую то ли от холода, то ли от потрясения или по обеим причинам, — я имела в виду, — произнесла она с оттенком новой озабоченности, — по-моему, ей не хотелось бы, чтобы ты беспокоилась. Ей хотелось бы, чтобы ты жила и спала спокойно.

Они немного помолчали. Из-за окна донесся цокот лошадиных копыт, кто-то проехал по улице в северную сторону.

— Как вы узнали, — прошептала Элиза, — что умерли еще две другие девочки?

— Твой брат рассказывал мне, — задумчиво помедлив, ответила Агнес, не глядя на Элизу.