Мессер умолк, размешивая в своей чашке сахар.

— Ему ведь стало лучше рядом с вами?

Последний вопрос расставил все на свои места. Я поднялась, одергивая перчатки.

— Это возможно? Действительно возможно?

Этот пасынок Сатаны верно угадал и место, и время, и жертву: я была готова ухватиться даже за такие жалкие лохмотья призрака моей надежды.

— Вы не узнаете, пока не попробуете, так? И разве вам есть что терять, кроме…

Я не хотела отступать перед серьезным и неожиданно сочувствующим выражением его необыкновенных глаз.

— Да.

Кроме смысла моей жизни…


Я шла быстрым шагом, обдумывая странный разговор. Надежда не обрела даже подобия твердой почвы под ногами, но держалась: мужество обреченных… И без псевдо философских откровений я уже давно понимала, что разочарование и неверие разъедали душу Жермена отравой усопших мечтаний, лишая сил и воли, едва ли не в большей степени, чем лейкемия, медленно убивающая тело. Та незапятнанная часть его сердца, которая так привлекла меня, еще жила. Она уже прошла свой путь к очищению от всего наносного и лишнего: тот, кто сделал своей профессией самую красивую на свете ложь, позволил себе поверить, что это может быть правдой…

Однако Мессер подметил точно: душа уже изнемогала в неравной борьбе. Можно долго рассуждать об испытаниях и искуплении, но слова так и останутся словами, а истина в том, что никто не выстоит один на один против всех бурь.

Любимый, когда-то именно ты разбудил меня. Твое сочувствующее понимание и вера в меня позволили ощутить себя сильной, понять, что важнее и переступить остальное… Теперь я знаю, что не сразу, но смогу пережить твой уход, найти новую цель и смысл, — но не хочу!! Я не позволю тебе еще раз сдаться, как ты сделал, когда я ушла. Я поддержу тебя, что бы ты не упал… я отдам тебе все, лишь бы свет в твоих глазах никогда не угас… Я буду опорой для нас обоих, пока ты снова не станешь сильным. Я верю и — поделюсь с тобой своей верой. Я заставлю тебя научиться надеяться, а любовь у нас уже есть!

Я знала, что нам предстоит не просто битва, — мне предстоит война длинною в жизнь… Тогда почему мне так спокойно и хорошо?

— Чему ты улыбаешься? — тихо спросил Жермен, проснувшись.

— Не чему, а кому… Тебе…

Я мечтала привезти его в Шато — Виллен, потому что не знала лучшего места, где он смог бы без помех и волнений восстанавливать и приводить в норму свое здоровье.

— Прости, — я положила голову Жермену на грудь, — я так боюсь тебя потерять… А теперь почему-то уверена, что все лучшее для нас еще впереди! Что пока мы вместе нас не одолеет ни одна напасть или хворь… Так что я тебя теперь никуда не отпущу! И только попробуй мне еще выкинуть нечто подобное! Спящая красавица!

Мой угрожающе качнувшийся палец заставил его рассмеяться. В глазах цвета кофе сверкнула искра лукавства, и Жермен обнял меня одной рукой, сдаваясь без боя.

— Все и будет хорошо… Не ты ли убеждала меня в этом? И мы не расстанемся! Тебя точно нельзя оставлять… без присмотра.

Пока он лишь уступил, но вскоре… О! Правильно: я тоже больше не позволю себе дать слабину. Я улыбнулась и снова улеглась, вслушиваясь в его ровное дыхание, и впервые за очень долгое время ощущая покой.


Собственно сам рассказ заканчивается именно здесь и выглядит логически завершенным. Но по многочисленнным просьбам отпетых оптимистов и сомневающихся, добавляю малюсенький эпилог. кто не хочет может не читать))


ЭПИЛОГ

Тома ощущал все признаки глубокой депрессии. Клодетт сводила его с ума. Он проклинал себя отборной бранью за глупость, которая позволила ему с ней связаться. Она становилась уже 'хорошей' традицией для таких, как он, не пропуская ни одного. Клодетт хотелось романтики, и вот, они застряли в провинции.

Сидя в кафе, Тома курил сигарету за сигаретой и пытался отдохнуть за несколько минут отсутствия своей спутницы. Равнодушный взгляд вяло скользил по улице, вывескам, прохожим. Он мог бы казаться красивым, если бы не утомленный, немного помятый вид.

Неожиданно, что-то привлекло его внимание, и взгляд сам по себе вернулся назад: уперевшись в мужчину у входа в магазин игрушек, вроде бы ни чем не отличающегося от остальных прохожих. Именно он, — что-то в фигуре, жесте, каким он откинул волосы, и голос, который собственно и заставил Тома посмотреть на него, — показалось смутно знакомым. Он повернулся, и Тома едва не выронил сигарету.

Этого человека он не видел около десяти лет. Когда-то Жермен подобрал его на улице и ввел в высшее общество, помог освоиться в Париже… если бы не Жермен, он сейчас был бы либо в тюрьме либо в могиле.

Король. Недосягаемая величина. Совершенство, осознающее самое себя. Жермен был всем, чем сам Тома безуспешно пытался стать.

Он сильно изменился, но судя по всему, время было к нему снисходительным, только что могло привести его сюда?

— Поторопись, Леони, — Жермен снова заглянул в магазинчик.

Тома понимающе усмехнулся, — конечно, женщина, что же еще! Но в эту минуту Жермен появился с очаровательным созданием лет пяти на руках, крепко сжимающим огромную куклу в облаке кружевных оборок.

Остолбеневший Тома, утративший всякое представление о реальности, смотрел, как к ним присоединились женщина, красивая той неброской, глубокой красотой, которую придает уверенность в любви, своем спутнике и себе, и темноволосый большеглазый мальчишка лет десяти.

Тома проводил их совершенно потерянным взглядом. Даже если бы он не слышал требовательного 'папа', сходство мальчика и Жермена говорило само за себя.

— Что с тобой? Ты как будто увидел привидение? — раздался ненавистный голос Клодетт.

Тома пришел в себя.

— Вроде того, — буркнул он, встал и, не оборачиваясь, пошел по бурлящей жизнью улочке.