– Позовите Насави.

Через некоторое время в шатре появился канцлер. Али с интересом и удивлением, ждал, что будет дальше.

– Слушаю, государь.

– Напиши маншур о том, что хорезмшах жалует этому юноше титул малика [156]…

– Какой город тебе нравится?

– Нахичеван, подумав о Ладе, – сказал Али.

– Нахичеван отдать не могу, – сказал Джалал ад-Дин, – он принадлежит моей жене Джалалийе. Табриз тоже трогать не будем, Шамс ад-Дин итак был обижен мною. А как насчет Байлакана?

– Монголы от него камня на камне не оставили, – заметил Али.

– Ты, видно, давно там не был. Шараф ал-Мулк восстановил его. Хоть какая-то польза была от него. Очень любил хозяйством заниматься, правда, в свою пользу. Он как- то зимой нагнал людей, разжег костры, а когда земля оттаяла, заставил их рыть каналы. А когда они были готовы, сдал их в аренду за восемьдеся тысяч динаров. Я удивляюсь тому человеку, который взял у него канал от Аракса в аренду.

– А я не удивляюсь, – заметил Али. – Попробовал бы он не взять.

Султан улыбнулся.

– Это так. Значит, Байлакан?

– Ваша щедрость, султан, не знает границ, – заговорил Али осторожно. – Не знаю, чем я этому обязан, но вы одарили меня сверх меры тем, что пожаловали титул малика. Но Байлакан не надо. Это слишком много для меня. Я человек скромный.

– Ты отказываешься от моего подарка? – спросил Джалал ад-Дин.

– Простите меня, султан, я знаю, что дареному коню в зубы не смотрят, как говорил мой друг Егорка. Но мне ничего не нужно, правда.

– Это тот светловолосый, который присвоил мою добычу?

– Да.

– Никогда ему этого не прощу. Ведь это был мой лучший выстрел. Тем не менее, я выделяю тебе в икта Байлакан, хочешь, владей им. Не хочешь, держи маншур при себе.

– Благодарю вас, султан.

Посмотрев на канцлера, который все это время терпеливо ожидал, закончил – … отдает ему в икта Байлакан.

Насави достал из кожаной сумки, висевшей у него на боку, свиток бумаги, чернильницу и калам. Сел, скрестив ноги, и на специальной дощечке стал писать указ.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Али.

– А батюшку?

– Мухаммад.

– Лакаб имеется?

– Нет.

– Откуда родом?

– Из Байлакана. Но живу в Табризе.

– Будешь именоваться Али Мухаммад ал-Байлакани.

– Может, лучше Табризи? – спросил Али. – Так красивей звучит.

– Лакаб дается по месту рождения, – строго сказал канцлер. Он протянул бумагу султану. Тот размашисто подписал ее.

– Благодарю тебя, Насави, – сказал Джалал ад-Дин. – Ты свободен.

Канцлер поклонился и вышел.

– Поздравляю, теперь ты малик – сказал Джалал ад-Дин. – И можешь с полным основанием посвататься к дочери Шамс ад-Дина. Что бы ни случилось, храни мой маншур. Придет время, предъявишь его моему сыну, который придет сюда мстить за отца. Ты знаешь, мой отец, спасаясь от татар и будучи в затруднительном положении, давал своим придворным, не оставившим его в трудную минуту, земельные наделы с отсрочкой исполнения. Потом после смерти отца, эти люди пришли ко мне и предъявили отцовские указы, и получили от меня все, что он обещал им.

В шатер вошел Раджаб и доложил, что танцовщиц нашли, и они скоро будут доставлены. Но султан отказался от прежнего намерения.

– Долго искал, – сказал он, – мы уже передумали, верно? – спросил он у Али.

– Я с самого начала не хотел, – ответил Али.

– Он не хотел, а я передумал, – заявил султан.

– Позвольте мне удалиться, – попросил Али.

– Иди, – разрешил султан. – Хорошо, что ты пришел, развлек меня. Раджаб отведи его к Насави, он один спит в своей палатке, пусть приютит его. А завтра, Али, придешь ко мне, мы еще поговорим. Постой, вот тебе еще перстень от меня, в знак моего расположения. Это серебро, но так даже лучше, из-за золота могут убить, времена смутные. А завтра приходи ко мне, мы еще потолкуем. Не торопись уезжать.

– Раджаб, – приказал он, – слышишь, без моего разрешения не отпускайте его.

– Слушаюсь, – ответил начальник охраны.


Али еще раз поблагодарил султана и, сжимая в кулаке кольцо, в сопровождении Раджаба вышел из шатра. Несмотря на то, что стояла глубокая ночь, канцлер не спал, составляя письма.

– В чем дело? – недовольно спросил он, когда в его палатке появился Раджаб, а за ним Али.

– Султан сказал, чтобы я отвел его к тебе, – заявил Раджаб.

– Зачем?

– Будет спать здесь.

– Как это спать, я здесь работаю между прочим, как ты видишь.

Работай.

– Но он мне будет мешать.

– Чем это он будет тебе мешать, он будет спать.

– Вот именно, он будет храпеть. И сбивать меня с мысли.

– С чего ты взял, что он будет храпеть?

– Да по нему видно, что он будет храпеть.

– Вообще-то я не храплю, – робко заметил Али. Но его никто не услышал. Два царедворца продолжали препираться друг с другом.

– Я китаб ал-мунши, – заявил Шихаб. – Этот шатер моя канцелярия, здесь не могут находиться посторонние…

– Иди, скажи это султану.

– …Особенно простолюдин. Веди его к себе.

– В моей палатке спит десять человек охраны, к тому же он не простолюдин, – нашелся Раджаб. – Он малик.

– А, ну да, – с досадой признал Насави, разыскав соответствующий указ, он сунул его Али. – Возьмите, ваша светлость. Я его уже зарегистрировал и поставил печать. Можете лечь в том углу и постарайтесь не храпеть.

Довольный Раджаб сказал:

– Ну вот, это другое совсем, – и вышел, торопясь, пока сварливый канцлер не передумал.

Али прошел в указанный угол, лег на груду какого-то тряпья и пожелал канцлеру спокойной ночи. Тот ничего не ответил. Некоторое время Али слышал, как скрипит калам по бумаге, затем забылся радостным и одновременно тревожным сном.


Его разбудил крик гуляма, который кричал: «Вставайте, вставайте, наступил Судный день». Али поднялся и, плохо соображая, что происходит, вышел из палатки. Он увидел канцлера, садящегося на коня, который крикнул: «Спасайся, парень, дело плохо». Али побежал зачем-то к шатру султана, но вовремя остановился. Шатер окружал отряд татар. Около десятка пеших бойцов из его личной гвардии, яростно сражались с ними. Со стороны вдруг появился другой отряд, на сей раз хорезмийцев со знаменем, и напал на татар, отогнав их от шатра. Несколько слуг вывели султана в белой нательной рубашке из шатра. Джалал ад-Дин был бледен, и, кажется, плохо понимал, что происходит. Его посадили на коня и ускакали. После этого Али, бросился бежать в темноту.

Бегство.

Когда шатер султана окружили татары, он пьяный, еще спал. Его личные слуги вошли к нему, разбудили и, поскольку он с трудом держался на ногах, под руки вывели его из шатра. Садясь на коня, Джалал ад-Дин вспомнил лишь об одной своей жене, принцессе Фарса, дочери атабека Саада. Он приказал двум своим эмирам Дамир-Кайыку и амир-шикару Дорт-Аба, отправиться к ней и служить ей там, где она окажется после бегства. Татары отрядили за султаном погоню. Когда султан обнаружил это, он приказал Гур-хану, своему эмиру, отделиться от него со своими людьми, чтобы сбить с толку татар и пустить их по ложному следу. Это была ошибкой. Гур-хан отделился от него и направился к Ирбилу. По дороге нему присоединилось много людей, и когда он достиг Ирбила, у него было около четырех тысяч всадников. Сам Джалал ад-Дин в сопровождении всего нескольких человек отделился и направился к Амиду. Но жители, бывшие в смятении и страхе, не пустили его в город, стали бросать в него со стен камни. Тогда султан уклонился влево от города. Вскоре к нему присоединились около сотни всадников из числа верных людей. Они направились к границам ал-Джазиры, где были укрепленные горные проходы. Но там его ожидало враждебное местное население и воспрепятствовало ему пройти. Утур-хан посоветовал султану возвратиться назад, сказав, что самый безопасный путь сегодня – это путь, по которому шли татары. Султан вернулся, следуя его совету, добрался до одного из селений Майафарикина. Они заночевали на току и отпустили коней пастись. Пока султан спал, Утур-хан оставил его, уведя с собой большую часть отряда. А на заре татары вновь напали на них. Джалал ад-Дин вскочил на коня и ускакал, но все его люди, оставшиеся с ним, не успели последовать его примеру и были перебиты. Несколько его слуг, попав в плен, признались в том, что это был султан. Татары тотчас послали за ним в погоню пятнадцать человек. Но в гористой местности преследование человека дело непростое. Татарам невозможно было всем одновременно догнать султана. Джалал ад-Дин убил одного, затем второго монгола, которым удалось это сделать. Остальные безнадежно отстали в бешеной скачке, и потеряли султана из виду. Опасаясь дальнейшего преследования, он спешился и огрел коня плетью, пуская татар по его следу. Сам же поднялся на ближайшую гору. Достигнув вершины, Джалал ад-Дин остановился перевести дух.

«Надо было остаться в Индии», – сказал он себе, обозревая окрестности. Индия спасла Джалал ад-Дина от татар. Преследуемый ими по пятам, он продвигался вглубь страны, татары же из-за жары остановились и повернули обратно. После той памятной сечи с татарами, когда он выбрался из ледяных вод Синда, и, собрав остатки своего разбитого войска, двинулся в глубь Индии, об этом узнал рана Шатра. Он двинулся навстречу султану с пятитысячным отрядом. Усталые, израненные и морально сломленные хорезмийцы, готовы были вернуться на берега Синда, чтобы укрыться в окружающих реку чащах. Тогда Джалал ад-Дин с небольшим отрядом из командиров конницы отстал от них, и сам атаковал индийцев. Султану удалось, выпустив стрелу из лука, поразить в грудь рану. Его войска после этого бежали, а султан беспрепятственно захватил области гор ал-Джуд. После этого он стал захватывать города-крепости одну за другой: Калор, Тарнудж, Лавахор. Он назначил своим наибом в Индии Джахан Пахлавана Таи. Но тот не сумел удержать покоренную страну и бежал оттуда. Хотя в свое время он единственный среди эмиров советовал ему остаться в Индии, и, пользуясь слабостью местных владык, овладеть ею полностью, Джалал ад-Дин прислушивался к его мнению до тех пор, пока из Ирака не прибыли эмиры, отделившиеся от его брата Гийас ад Дина. Они стали подстрекать его к походу на Ирак. Они уверяли в том, что правление Гийаса слишком мягкое, и Ирак с таким слабым правителем будет неизбежно потерян, взят Чингиз-ханом. К тому же шпионы донесли, что индийские владыки, Илтутмыш, Кубача и другие готовят заговор против него. В результате Джалал ад-Дин решил, что если уж рисковать жизнью, то для защиты наследственных владений. Он двинулся на Ирак.