Амиром оказался вислоусый, увешанный оружием человек. Он сидел в седле как влитой, словно в нем и родился.

– Кто такой? – спросил амир.

– Я факих.

– А как ты здесь оказался?

– Ночевал здесь, я путешествую.

Амир понимающе кивнул, переглянулся со своими спутниками.

– Почему же ты уезжаешь так поспешно, на ночь глядя? Может быть, ты шпион?

– Нет, амир, я не шпион, я честный человек.

– Но честные люди ночью спят, если у них совесть чиста, не срываются с места.

– Объяснение очень простое, – сказал Али. – Я просто испугался, когда увидел вооруженных людей.

Амир вновь переглянулся со своими спутниками.

– Действительно, объяснение простое, – произнес он. – Слишком простое для такой важной птицы, как ты. Ты хочешь сказать, что человек в такой одежде, как у тебя, с серебрянным шитьем, путешествует в одиночку и среди ночи в дождь срывается с места при виде нас и бежит? Трудно мне в это поверить.

Али развел руками.

– Обыщите его, – приказал амир.

Али обыскали, вытащили из кармана кошель с динарами, из хурджина запас еды – лаваш, сыр, вяленое мясо, редиску. Еду тут же разобрали, стали жевать, а кошель амир положил себе за пазуху.

– Я могу ехать? – спросил Али.

– Куда?

– Своей дорогой.

– Нет, поедешь с нами, больно подозрительная ты личность. Я должен доставить тебя к нашему раису. Может, ты представляешь для него угрозу. А я тебя не могу отпустить. Пусть он разбирается.

Со всех сторон доносились жалобные крики и блеяние овец. Несколько человек гнали отару числом до десяти голов, за ними шли жители, голося и умоляя вернуть скот.

– Поехали, – скомандовал амир и стегнул своего коня. Кто-то огрел плеткой лошадь Али, и она рванула за всеми, едва не выронив седока.


На обычных грабителей этот отряд не был похож, потому что их было слишком много, около сотни.

Али не удержался от вопроса.

– Вы что же, грабите местное население?

– Мы не грабим, мы собираем алаф. [135]

– Почему же ночью?

Амир расхохотался.

– А днем у нас нет времени.

В пути Али выяснил, что это люди Сункурджа, мамлюка Узбека Они проехали, как показалось Али более трех фарсангов, и добрались до лагеря на горном плато. Здесь воины рассредоточились, амир вынудил Али спешиться, и привел его к палатке, из которой, несмотря на поздний час, доносились звуки бубна и веселья. Амир ненадолго скрылся в палатке и вскоре вынырнул из нее, поманил своего пленника.


На ковре, подперев бока подушками, восседал крупный мужчина с бритой головой, с седыми длинными усами. Рядом сидели сотрапезники, немного в стороне сидел музыкант, держа в руках бубен – нагара, у ног его лежал барбет и дудук. [136] Он, видно, играл поочередно на всех инструментах. Заметив барбет, Али не удержался от улыбки.

– Улыбается, – заметил мужчина. – Наверное, хороший человек, а ты говоришь, что он шпион.

– Я не говорю, что он шпион, просто он вызывает подозрение.

– Садись, ага, – предложил мужчина. – По всему видно, что ты благородного звания. Успокой нас на свой счет, время сейчас смутное. Я мамлюк Узбека, зовут меня Сункурджа. А кто ты, куда направляешься?

– Я факих, – ответил Али. – Меня зовут Али, я катиб Шамс ад-Дина, сахиба дивана Табриза, помог ему бежать, когда его арестовали по навету Шараф ал-Мулка, вазира хорезмшаха. Скрываюсь от хорезмийцев.

– Чем ты можешь подтвердить свои слова? Учти, я хорошо знаком с Шамс ад-Дином Туграи.

– В таком случае спросите меня о чем-нибудь, касающемся Туграи.

– Разумно, – сказал Сункурджа и задал несколько вопросов. Али ответил на большую часть из них…

– Все в порядке, – сказал Сункурджа, – я беру тебя под свое покровительство. Подайте ему вина.

– Нет, – взмолился Али, – только не вина.

– А что такое, ты не пьешь вина?

– Со вчерашнего дня я о нем думать не могу. Я пил арак в доме, где меня принимали.

– Арак пьют только неверные, – сказал Сункурджа. – Арак пить нельзя, он лишает человека разума. Порядочные люди должны пить вино, ибо оно дает легкость мыслям и душе.

– Теперь я тоже так считаю, но пить сейчас не могу, моя голова раскалывается от боли.

– А хочешь ли ты избавиться сейчас от головной боли?

– Вряд ли это возможно.

– Надо тебе сейчас выпить арак, подобное лечат подобным, и твоя боль пройдет.

– Нет, – наотрез отказался Али, – я лучше буду мучаться.

– Хорошо, поешь тогда, если не хочешь вина.

– Если ты позволишь, я бы лег где-нибудь, где можно укрыться от дождя, – попросил Али, – а утром я отвечу на все твои вопросы.

– Хорошо, – согласился Сункурджа, – отведите ему место, пусть выспится. Завтра поговорим, у меня будет к тебе предложение.


Али отвели в другую палатку, где на тюфяках и разбросанной соломе уже спали несколько человек. Али расстелил тюфяк, который ему дали. Прежде чем лечь, он снял свою промокшую насквозь одежду, развесил ее на веревках, поддерживающих шатер, достал из хурджина сухое белье, переоделся и лег.

Али был уверен, что заболеет, простудившись, но утром поднялся, чихнул несколько раз и понял, что здоров. Амир, который пришел за ним, приветливо улыбался, почтительно приветствовал его, осведомился о самочувствии.

– Хуже некуда, – ответил Али, – всю ночь ворочался, не мог заснуть из-за храпа соседей, голова болит по-прежнему, но зато не заболел, хотя я простуду подхватываю моментально.

– Ничего, – успокоил его амир, – в седле выспитесь, мы сейчас выступаем. Наш господин решил оставить вас при себе. А не заболели вы оттого, что арак пили вчера, разило от вас на расстоянии. Нет худа без добра, как говорится. От этой заразы голова болит, но зато тело согревается. У нас запас имеется, в таких случаях употребляем.

Али отправился к Сункурдже.

– Я вчера не стал тебя расспрашивать, куда ты путь держишь? – сказал мамлюк.

– Я еду в Хилат, – ответил Али.

– Зачем?

– Ищу султана Джалал ад-Дина.

– Я не ослышался, ты ищешь султана? – нахмурился мамлюк. – Зачем ты ищешь его?

– Хочу подать ему прошение о Шамс ад-Дине, рассказать ему о том, что он оклеветан.

Мамлюк рассмеялся.

– Овца тоже волка о милости пришла просить, но он ее съел. По всему видно, что ты умный человек, грамотный, а говоришь такие наивные вещи. Лучше останься со мной. Я объявил войну Джалал ад-Дину. В крепости Котур находится в заключении внук Узбека Нусрат ад-Дин. Он законный наследник атабека. Мы освободим его и провозгласим владетелем Азербайджана. Сейчас мы двигаемся к Табризу, там соединимся с Бекликом, он тоже мамлюк покойного Узбека.

– Я человек не военный, – осторожно сказал Али. – Будет ли польза вам от меня.

– Ты молодой, сильный мужчина. Что значит, будет ли от тебя польза? Ты не военный, но ты азербайджанец. Кто будет защищать страну, если не ты? Когда мы разобьем его, тебе не придется ни о чем просить.

Возразить Али было нечего.

– Почему же вы двигаетесь к Табризу, а не к Хилату? – спросил Али. – Объявив войну, вы двигаетесь в противоположном от противника направлении?

– Говоришь, что ты не военный, а соображаешь быстро. Ты прав, но это на первый взгляд, тактически, но военная хитрость, стратегия заключается в том, чтобы суметь с малыми силами победить превосходящие силы врага. Зачем нам идти к Хилату, где сосредоточена большая часть его войск? Тем более, что он сидит там из-за своего ослиного упрямства. Нет никакого резона брать этот город. Он ничего не даст Джалал ад-Дину. Грабить там тоже нечего, я слышал, что люди в осажденном городе, скоро друг друга есть начнут от голода. Мы будем угрожать Табризу, столице Азербайджана, городу, где находится его резиденция. Он вынужден будет послать часть войск на защиту города. Мы их разобьем, а затем двинемся к Хилату. Пусть он сидит там. Он увяз в этой осаде, армия, которая так долго осаждает крепость, значительно растеряла свой боевой дух.

– Но, если бы вы ударили в тыл Джалал ад-Дина, а защитники крепости вышли бы и ударили с фронта, шансы на победу были бы велики.

– Нет, определенно у тебя задатки военачальника, – улыбнулся Сункурджа. – Я даже начинаю сомневаться в том, что ты факих. А может, амир был прав и на самом деле ты шпион? Кстати, он советовал мне казнить тебя на всякий случай.

– Он мне тоже понравился, – сказал Али.

Мамлюк расхохотался.


Отряд Сункурджа насчитывал пять тысяч всадников. Али двигался вместе с ним к Табризу, оставив прежнее намеренье, найти Джалал ад-Дина, и подать ему прошение. Али все время находился при мамлюке, который отличил его и приблизил к себе. Каждый вечер Сункурджа приглашал Али в свой шатер на ужин и подолгу беседовал с ним. У мамлюка оказался природный, пытливый ум и свой взгляд на историческую действительность. Ему нельзя было отказать в благородстве, так после смерти Узбека он не стал искать покровительства хорезмшаха, как сделали многие правители областей, чтобы сохранить свое положение. Это было просто сделать – изъявить покорность и поминать в хутбе имя султана. Он выступил в защиту внука Узбека, желая сохранить целостность страны, в то время как Хамуш, родной сын Узбека, явился с повинной ко двору Джалал ад-Дина и сейчас влачил при нем жалкое существование. Сункурджа утверждал, что все благополучие царей зиждется на доблести рабов, которые добывали им власть. Поэтому главным для мамлюков является сам институт власти, а не люди, которые стоят на ее вершине. Он ответил так, когда Али заговорил о том, что его верность и благодарность достойны восхищения.

– Независимость Азербайджана добыл великий Ил-Дэниз, – сказал он, – бывший кипчакский раб. Беда в том, что эта династия выродилась. Узбек – худший из братьев, но выбирать не из кого. Его сын, глухонемой Хамуш ожидает милостыню при дворе Джалал ад-Дина. Хамушу, правда, к этому не привыкать. До этого он изъявил покорность монголам при осаде Нахичевана во время их первого рейда в Азербайджан. [137] Монголы тогда выдали ему тамгу и деревянную пайцзу. Джалал ад-Дин недавно женился на жене Хамуша, видимо, он решил камня на камне не оставить от чести Узбека. Поэтому мы посадим на трон его внука.