Дипломатическую миссию Насави совершал с большой неохотой и против своего желания. Цель, которую преследовало посольство, носило провокационный характер, и канцлер не понимал, почему для подобных дел султану понадобился именно он. Джалал ад-Дин был разгневан на Ала ад-Дина, за то, что он не вернул изменника Гийас ад-Дина, и позволил ему уйти, оделив его деньгами, лошадьми и продовольствием.

«Ты должен быть дерзок и придирчив, нарушай правила этикета, – наставлял его султан, – Заставь его выйти из себя, пусть он даст мне повод к войне». «Разве для войны необходим повод», – удивился Насави.

«Представь себе. Однако ты начал дерзить раньше времени», – заметил Джалал ад-Дин.

– Простите.

– Тебе известно, что я обложил их данью, в отместку за убийство Ур-хана, и заключил с ними мирный договор. Я не могу первый нарушить его.

– Это был повод, – не удержался Насави, и тут же пожалел об этом.

– Был, но он упущен, я пошел на поводу у Шараф ал-Мулка.

– Стоит ли ввязываться в новую войну?

– Не стоит, поэтому я посылаю тебя.

– Но почему я, государь? Ведь я не воин, эта поездка может стоить мне головы.

– Не бойся Насави, они не посмеют. Я хочу привести их к повиновению, и ты прав, говоря, что сейчас не время для войны с исмаилитами. Эту задачу можешь решить только ты. Кроме хорошей головы, у тебя еще легкая рука. Первую победу я одержал именно над твоими татарами.

– Над моими?!

– Когда я был вынужден бежать из Хорезма, из пустыни я вышел у Насы. Ведь это твой округ.

– Милостью вашего отца.


Когда за очередным поворотом показались зубцы и башни крепостных стен. Канцлер, взглянул на своего спутника, это был мустауфи Камил из администрации наместника Ирака, сопровождавший его от Казвина. Кроме него и солдат охраны с Насави ехало тридцать человек посольства.

– Аламут, – произнес мустауфи. Канцлеру послышалась дрожь в его словах, но он ничего не сказал. Отряд остановился перед воротами. Один из солдат спешился, подошел к воротам и постучал. Хотя это было излишним, за подъехавшей процессией наблюдало с десяток настороженных глаз. В воротах открылось смотровое окошко, и выглянувший страж осведомился о цели прибытия. Через некоторое время ворота тяжело поддались и стали открываться вовнутрь. Насави взглянул на Камила. Ему было явно не по себе, он был бледен и ерзал в седле, отчего его лошадь все время норовила пуститься вскачь. Посольство встречали вельможи исмаилитского государства. После взаимных приветствий Насави провели в скромное помещение, лишь устланное коврами, очевидно, это был зал, предназначенный для приемов. Исмаилитам была чужда роскошь, во всяком случае, показная. Последовав приглашению, Насави сел, скрестив ноги. Наступила долгая пауза, во время которой, стороны любезно улыбаясь, разглядывали друг другу. Наконец один из них заговорил:

– Меня зовут Мухташам, я вазир его светлости Ала ад-Дина. Мы готовы слушать, что привело вас к нам?

– Султан поручил мне задать ряд вопросов вашему повелителю, – заявил Насави. – Я не вижу необходимости предварять их здесь.

Ответ был дерзок, Насави внутренне поежился, произнося слова.

Лицо Мухташама было непроницаемо.

– Вы можете изложить их здесь, – сказал вазир, – а мы передадим их нашему повелителю. Завтра же ответы будут готовы.

– Это неприемлимо, – возразил Насави, – если ваш господин не примет посла хорезмшаха, это будет расценено, как неуважение.

По дороге в Аламут мустауфи сказал Насави:

– Вы можете требовать от них все, что угодно. Это уже не те исмаилиты, что прежде. Султана они боятся не меньше, чем татар. Только не требуйте от них одного, – встречи с Ала ад-Дином, на это они не пойдут никогда.

– Отчего так, – спросил канцлер, – он, что уродлив, или глуп, или его не существует вовсе, и от его имени правит другой человек?

– У них есть правило. Существует определенный возраст, раньше которого их глава не может садиться на коня. Ала ад-Дин еще не достиг этого возраста.

«Это правило, – сообразил Насави, – было известно Джалал ад-Дину. Ибо, напутствуя его он приказал ни в коем случае не соглашаться на посредничество.

В течение некоторого времени вельможи пытались уговорить Насави, но он был непреклонен. Наконец Мухташам заявил, что они должны передать это требование Ала ад-Дину, а покамест уважаемый гость может отдохнуть в отведенных для него покоях, его люди также будут определены на постой. Мухташам сделал неопределенный жест, словно испытывал неловкость, и добавил.

– И еще, в целях безопасности, передвижение по крепости ограничено.

– Означает ли это, что я не могу покинуть ее? – спросил Насави.

Недавнее посольство конийского султана Кей-Кубада, Шараф ал-Мулк удерживал больше месяца, не давая ни ответа, ни возможности уехать.

– Ни в коем случае, – ответил Мухташам, вы можете в любое время выйти из крепости, а для прогулок по крепости у вас будет провожатый.


Комната, отведенная канцлеру, единственным крошечным окошком, глядела в пропасть и на ближайшую скалу за ней. В ней ничего не было кроме ковров и подушек. По требованию Насави ему принесли низенький столик. Он захватил с собой в дорогу сумку с документами и сейчас был даже рад неожиданно возникшей проволочке, дающей возможность разобрать накопившиеся бумаги. Мустауфи Камил жил в соседней комнате и заходил к нему, чтобы позвать на прогулку. Для этой цели им отвели небольшую часть крепостной стены, с которой открывался прекрасный вид на соседние вершины. Насави подолгу стоял и любовался ими, расспрашивая Камила об исмаилитах. Мустауфи отвечал неохотно, кое-что, рассказывая, но чаще делая страшное лицо, показывая, что об этом лучше не говорить. Когда канцлер спросил его о фидаинах. Камил сказал, закрыв губы ладонями: «Они могут убить кого угодно».

– Это я уже знаю, но за что?

– За деньги. Это основная статья их дохода. Конрад Монферрат, король Иерусалима был убит двумя фидаинами, переодетыми в христианских монахов, по просьбе Салах ад Дина [95] и за большие деньги.

Насави хотел еще о чем-то спросить, но мустауфи умоляюще сказал: «На обратном пути я расскажу тебе, все что знаю, а сейчас давай о чем-нибудь другом поговорим.


На третий день, когда наступила ночь и Насави уже готовился ко сну в комнату вошел слуга и позвал его на аудиенцию к Ала ад Дину. Камал уже ожидал его в коридоре. В сопровождении хаджиба они спустились во двор, а затем, выйдя из крепости, стали подниматься в гору. Ночь была довольно темной, единственным источником света был снег, лежащий на соседних вершинах. «Они из всего устраивают представление», – с раздражением подумал Насави. На высоте дул сильный холодный ветер, и он пожалел, что не оделся теплее. О том, что встреча произойдет вне стен крепости, его предупредить никто не подумал. Гора была вполне обитаемой, там и сям виднелись фигуры дозорных, которых выдавал блеск копейных наконечников. Два дня назад, едучи в крепость, он никого не заметил. Видно ночью они не считали нужным скрываться. На вершине горы на разостланном прямо на земле ковре сидели несколько человек, один из которых был посажен выше остальных. Насави понял, что это и есть старец горы. Этим титулом называли главу исмаилитов, невзирая на его возраст. Нынешний шейх аль-джебель наследовал престол три года назад девяти лет от роду. Насави приветствовал его и сел на предложенное место. Мухташам, сидевший одесную от своего господина, предложил зачитать послание хорезмшаха. Насави понял, в чем был смысл этой встречи, ночью на горе. В темноте нельзя было разобрать ни одной буквы. Его пытались провести. Детская шалость, да и только. Исмаилиты не учли того, что послание, как и все важные письма султана, составлял лично Насави. Канцлер по памяти прочитал первый пункт – это было требование возобновить чтение хутбы с именем хорезмшаха, так как это было во времена великого султана Мухаммада, отца Джалал ад-Дина.

– Речь не может идти о возобновлении, так как такая хутба никогда не провозглашалась, – возразил Мухташам.

Насави полез в сумку, предусмотрительно захваченную с собой, извлек оттуда бумагу и протянул ее вазиру.

– Что это? – спросил Мухташам.

– Это свидетельство кади Муджира, которого султан посылал к вашему отцу с требованием читать хутбу, и она провозглашалась.

Насави говорил, обращаясь непосредственно к Ала ад-Дину. Вазир развернул письмо, некоторое время, попавшись на собственную уловку, силился в темноте разобрать почерк судьи.

– Это ложь, – наконец заявил Мухташам.

– Вы обвиняете хорезмшаха во лжи, – спокойно осведомился канцлер.

– Ни в коем случае, – воскликнул вазир, – кади лжет, а султан введен в заблуждение.

– Мы можем спросить человека, живущего в Ираке, – предложил Насави, – он вазир наместника султана.

– Пусть говорит, – согласился Мухташам. Взоры обратились к мустауфи, но тот совершенно потерялся, запинаясь, силился что-то произнести, но выходило нечленораздельное.

– Не будем терять времени, – сказал Насави.

– В каком смысле, – спросил Мухташам?

– Оставим этот вопрос открытым и перейдем к следующему.

– Извольте.

– Султану известно, что вы отправили посла к татарам, он желает знать обстоятельства этого посольства. Чтобы затем высказать свое мнение.

Насави полагал, что исмаилиты станут отрицать этот факт. Но Мухташам сказал:

– Султан знает, что наши земли граничат с татарами, и мы должны вести переговоры с ними. Но из этого не следует, что наше посольство имело цель причинить ущерб вашему государству. Мы просто хотим отвести беду от нашей страны. Если султан убедится в обратном, пусть пристыдит нас и воздаст нам как пожелает.

Насави все ждал, что Ала ад-Дин возьмет инициативу в свои руки, и будет вести переговоры. Однако, несмотря на то, что Насави всякий раз обращался к нему лично, на вопросы отвечал Мухташам. Глава исмаилитов лишь повторял его слова, ничего не прибавляя от себя. Насави восклицал, помня о необходимости проявлять дерзость.