– Амир-шикар, – повторил задумчиво Али. – У хорезмийцев это означает глава султанской охоты. О Аллах, это был сам султан Джалал ад-Дин собственной персоной!

– Ого, – только вымолвил Егорка.

– Можешь теперь всю оставшуюся жизнь хвалиться тем, что отобрал охотничий трофей у самого хорезмшаха.

– Но я же первый выстрелил, ты же видел.

– Уходим быстрее, пока он не передумал и не вернулся. Легко отделались.


Домой вернулись без происшествий. Лада встретила их словами:

– А вы знаете, что правительница Нахичевана Джалалийа изъявила желание выйти замуж за хорезмшаха? Султан уже приехал.

– Знаем, – ответил Егорка. – Мы его уже видели.


Али только к вечеру сообразил, что у него была возможность обратиться к хорезмшаху, все рассказать, объяснить ему, убедить в том, что Шамс Туграи был оклеветан и невинно пострадал. Эта мысль теперь не давала ему покоя. Он рассказал об этом Егорке и Ладе за ужином.

– Действительно, – согласился Егорка. – Чего ты только сейчас додумался?

– Потому что я тугодум, – в сердцах сказал Али.

– Это точно, – поддержал его Егорка, – Да и я хорош. Надо было упасть ему в ноги и все рассказать.

– Смотрю я на вас и удивляюсь, – произнесла Лада, – Взрослые люди, а ровно дети малые. Я представляю, как бы это выглядело. Мало того, что вы, беглые раб и арестант, посмели отобрать у султана его добычу, так еще и просить его вздумали бы. Я наглости твоей Егор, вообще удивляюсь. Ты должен был свою добычу ему отдать, а не отбирать то, что он подстрелил. И тогда попросить можно было.

– Так у охотников принято, – буркнул Егор.

– Но он же не охотник, он хорезмшах. Человек, завоевавший эту страну.

Радуйтесь, что легко отделались.

– Ты сказала, что он женится на правительнице Нахичевана? – спросил Али.

– Да, на базаре об этом судачат.

– Значит, он здесь пробудет некоторое время. Наверняка он будет разбирать жалобы людей. Я пойду к месту подачи жалоб.

– Тогда тебе придется сказать, какое ты имеешь к этому делу отношение. Думаю, что ему уже известно, что ты участвовал в похищении арестованного им человека, убил хорезмийца. То есть в его глазах ты сам уже преступник.

– Наверное, ты права, – Али задумался. – Я изложу все это на бумаге и отдам ему прошение. Для того, чтобы прочитать, понадобится время. И я уйду.

– Ну вот, – одобрительно сказал Егорка. – А говоришь, тугодум. Соображаешь. Дай-ка нам, сестрица, вина выпить, что это мы всухомятку-то все ужинаем?

– Не люблю я, когда вы вино пьете, – неодобрительно сказала Лада. – Узбек все время пил, и до чего это его довело?

– Но мы же не узбеки, – возразил Егорка, – За нас не опасайся. Скажи рабу своему, пусть вина принесет.

– Скажи рабу, – передразнила Лада, – Сам-то кто?

– Сейчас ты у меня договоришься, – шутливо пригрозил Егор.

Али с улыбкой наблюдал за перепалкой брата и сестры. Егор уже свыкся с мыслью о том, что Лада не вернется с ним домой. Али убедил его в том, что положение его сестры сейчас ничем не отличается от положения девушки, выданной замуж в далекие края. И с этой вестью можно спокойно вернуться и обрадовать маму. Потому что несчастная и опозоренная дочь в доме все же хуже, чем богатая вдова на чужбине. Только не надо говорить о том, что она приняла ислам, лишняя информация. Не рискуя пускаться в обратный путь в статусе беглого раба, Егор теперь ждал ответа на письмо Лады работорговцу, которое Лада по совету Али написала в Табриз. Когда бумаги в порядке – это здорово облегчает жизнь. Так утверждал Али. Желающих поспорить с ним не нашлось.


Али написал прошение на имя султана, но передать не смог. Султана в Нахичевани уже не оказалось. Он уехал на следующий день после обряда бракосочетания.

– А как же медовый месяц? – в сердцах спросил Али.

Ему никто не ответил.


Когда наступила весна, Али отправился на поиски султана Джалала. Слухи о его местонахождении были противоречивые. Но об осаде Хилата говорили все. Поэтому Али решил ехать в направлении озера Ван, на берегах, которого находился Хилат. Егорка поехал проводить его. К тому времени он получил согласие работорговца, который уже смирился с убытком. Поэтому он с радостью согласился продать беглого раба родственнице из Нахичевана. Лада отправила ему деньги и получила купчую на Егорку. Это в немалой степени позабавило ее. Теперь брат был ее рабом. Следовало для формальности оформить еще вольную на него. Прежде чем это сделать, она вдоволь поиздевалась над ним.

Лада отговаривала Али разыскивать султана. Слухи о бесчинствах хорезмийцев шли отовсюду. Она предлагала сидеть и ждать, чем закончатся распри султана с остальными мусульманскими владыками. Но Али не мог уже бездействовать. Всю зиму он ходил встречать караван из Табриза. Осторожно расспрашивал прибывших, но о Шамсе Туграи по-прежнему не было никакой информации. Али сделал вывод, что Шамс решил остаться в Мекке до лучших времен. А это означало, что ускорить возвращение Йасмин могло только реабилитация и прощение хорезмшаха. Али решил действовать, найти султана и подать прошение.

– Только не делай этого лично, – посоветовала Лада. Она была очень практичная девушка. – Никто не знает, что на уме у этого султана. К тому же тебе будет противостоять всесильный Шараф ал-Мулк.

– Не думаю, что я найду человека, который согласится испытать на себе гнев хорезмшаха, но я попробую, – пообещал Али.


Али не стал связываться с караваном, хотя это было бы безопаснее. Тем более что каравана направляющегося в зону военных действий не было. Он решил отправиться в одиночку.


Выехали солнечным весенним утром. Было тепло, хотя на горах еще лежал снег. Егор, провожавший его, собирался так основательно, что Лада подозрительно спросила:

– Куда это ты, братец собираешься, докуда провожать? Может, ты до Хилата собрался провожать? За городские стены выедешь, и домой.

– Я хочу поохотиться на обратном пути, – спокойно сказал Егорка. – Там в горах, сказывали, горные козлы водятся.

– Это когда ж ты вернешься?

– К вечеру. Или завтра утром.

– Я же изведусь вся, пока дождусь тебя. Как мне спокойно было, пока вы оба дома сидели. Ладно, езжай, только смотри, из копытца не пей, а то сам козлом станешь.

Она обняла Али на прощанье и троекратно расцеловала.

– Легкой тебе дороги и удачи, – пожелала она.


Когда городские ворота остались позади, Али вопросительно взглянул на Егорку.

– Что, Егорушка, не весел, буйну голову повесил? Давай прощаться. Друг мой, спасибо, что проводил. Возвращайся, тебя ждет сестра.

– Сестра меня подождет, никуда не денется. А вот когда я тебя еще увижу – неизвестно, – резонно ответил Егорка. – Едем дальше, день только начался.

– Я вижу, что связка с греком пошла тебе определенно на пользу, – заметил Али, – Что ни слово, то постулат, что ни фраза, то силлогизм.

– Не говори бранных слов, – попросил Егорка.

– Ладно, не буду, – пообещал Али.

– А ты знаешь о том, что при расставании уходящий берет с собой лишь четверть страдания? – сказал Егорка, – А на долю того, кто остается, приходится три четверти.

– Теперь буду знать, – улыбнулся Али.

– А почему, знаешь?

– Догадываюсь. Тяготы пути дополняют страдание.

– Наоборот, заставляют забыть о нем.

– У тебя, Егорка, определенно философский склад ума, – сказал Али, – Бросай ты этот охотничий промысел. Это удел простых людей. Вернешься домой, открывай школу на манер Аристотеля, будешь преподавать основы философии.

– Да я читать, писать могу только по-гречески и по-тюркски, – сознался Егорка, – По-русски билмирэм[140].

– Как же тебя так угораздило?

– Да как, из дома-то я ушел грамоте необученным, а здесь обучился, сперва у грека, потом ты показал. А Лада то же самое, только на фарси пишет.

– А что с греком с тем стало?

– Помер он, хороший человек был, я ему могилу копал, похоронил.

– Да упокоит Аллах его душу, – сказал Али, – Он теперь на небесах.

– Да нет, – возразил Егорка, – Он вернулся туда, откуда пришел. Из чего произошли все вещи, в это они, погибая, обращаются по требованию справедливости. Ибо им приходится в определенном порядке времени претерпеть за свою нечестивость кару и возмездие.

Потрясенный Али уставился на Егорку.

– Это не мои слова, – сказал смущенный Егорка, – Это мне сказал грек.

– Да уже догадался, а что еще он говорил?

– Он утверждал, что люди, животные, растения не вправе были выходить из лона единой вечной сущности. Но пренебрегли этим законом, они вырвались на свет. Из небытия к бытию, и за это несут наказание. Все они подвержены тлению, гибели, а живые существа смерти. И возмущаться этим нельзя. Смертью мы искупаем свой первородный грех.

– Постой-ка, – сказал Али, – Это ведь в Библии написано, грехопадение человека. Адам сорвал яблоко, соблазнил Еву и за это был изгнан из рая. Выходит, что рай и есть единая вечная сущность. Из праха ты возник и в прах возвратишься.

– Ну да, – рассеянно бросил Егорка. Он уже думал о чем-то другом. – Слушай, – сказал он, – Может, я с тобой поеду, а? Чего мне домой-то возвращаться без Лады? Я и объяснить-то матери ничего толком не успею, она у меня слаба натурой, увидит меня издали, одного, да и хлопнется сразу без чувств. Чего рисковать? Погожу, пока она замуж выйдет, вместе и вернемся.

– Удивительно, – сказал Али. – Когда ты говоришь о своем, сразу видно, что ты русский, а когда философствовать начинаешь, говоришь, как грек, у тебя даже интонация меняется.

– О чем я тебе толкую, и о чем ты думаешь? – упрекнул друга Егорка. – Ты слышал, че я говорил, аль нет?

– Слышал, я думаю, тебе надо возвращаться домой к матери. Нельзя, не сделав одного дела, браться за другое.

– Отчего же, я Ладу нашел.

– Это верно, но ты не по своей воле отправился на поиски, а по просьбе матери. Ты должен вернуться и успокоить ее. Пошлешь кого-нибудь вперед, чтобы подготовили мамку, если у нее организмы слабые. Эх, если бы моя мать жива была, никакая сила бы меня не удержала, прямиком бы к ней отправился.