– Уж больно ладно ты говоришь, – заметил курд.

– Я был помощником судьи.

– Ты лучше дай нам поесть и инструмент, чтобы снять цепи, – сказал Егорка. – Что без толку препираться, все равно денег у нас нет, из плена мы бежали, найдется инструмент?

Туркмен опасливо взглянул на русского, на железяку в его руке и смекнул, что с этими людьми лучше не спорить. Один говорил как по писаному, другой смотрел хмуро, держа в руке железо, ни с позиций права, ни с позиции силы у него шансов не было.

– Найдется, конечно, – ответил он. – Пойдемте, – повернулся и зашагал обратно.

– А когда расплатишься? – бросил он через плечо. – Денег все же ему было жаль.

– Как только, так сразу, – уклончиво ответил Али.

Семья пастуха сидела в арбе, прячась от дождя под навесом. Овцы, сбившись в кучу, стояли вокруг нее. Туркмен вытащил из сумки молоток и зубило. Егорка взял у него инструмент, тут же приладил руку Али на ободе колеса и несколькими ударами освободил его от оков. Али, морщась, стал растирать руки. Йасмин страдальчески смотрела на его стертые в кровь запястья. С телеги, откинув полог, выглянула жена пастуха. Пастух уже обрисовал ей ситуацию, он поманила к себе Йасмин, а когда та подошла, погладила ее по плечу и что-то ей стала говорить. Йасмин, выслушав, кивнула. Потом сняла с шеи серебряное украшение, протянула ей, а когда та замотала головой, одела на девочку, дочь женщины.

– Может быть, переждете дождь? – предложил курд.

– Нет, – ответил Али. – Нам надо торопиться, спасибо тебе. Я рассчитаюсь с тобой при первой возможности, не держи на нас зла.

– Ничего, я подожду, – ответил пастух. Он протянул Али холщовый мешочек.

– Здесь хлеб и сыр, – сказал он.

Али поблагодарил и передал мешок Егорке.

– Куда вы теперь? – спросил пастух.

– Тебе лучше не знать, – сказал Али. – Мало ли, кто нас будет разыскивать.

Скажи лучше, как выйти на караванную тропу?

– Туда, – показал пастух. – В ту сторону.


Нет необходимости описывать путь, который они проделали, скажем, лишь, что через три дня они были в Ирбиле. Разыскали караван-сара, и Али спросил управляющего, живет ли у него человек по имени Шамс ад-Дин. Управляющий с любопытством взглянул на странную троицу и спросил:

– Так он вас, значит, дожидается?

– Нас, – с облегчением сказал Али.

Послали слугу, и через несколько минут Шамс обнимал свою плачущую дочь.

«Долго держалась», – подумал Али, глядя на семейную сцену. У него самого слезы навернулись на глаза. Он взял Егорку под локоть и отвел в сторону.

– Пусть наедине побудут, – сказал он.

Егорка поглядел на сутолоку, царящую во дворе караван-сарая, но ничего не сказал, лишь кивнул головой.

– Надо бы тебе одежду купить, – озабоченно сказал Али. – Твои лохмотья привлекают внимание, не ровен час, кто-нибудь привяжется.

– Не откажусь, да только деньжат-то у нас нет. А я бы еще и поесть не отказался.

– Деньжат нет, это верно, – вздохнул Али. – Но вот так всегда, предложи верх, у тебя еще и подкладку попросят.

– А ты что же, не голоден?

– Голоден. Ничего. Деньгами мы разживемся, пойдем сейчас к суду, напишем пару прошений.

– Зовет тебя, – сказал Егорка.

Али оглянулся. Шамс поманил его.

– Чем мне отблагодарить? – спросил он.

– Ничем, разве что возьмете меня на работу, когда восстановитесь в должности.

– Это самое малое, что я готов сделать для тебя, – с улыбкой заявил Шамс. – Ты спас мою дочь от рук негодяев, помог мне бежать из тюрьмы, проявил чудеса изворотливости, чтобы мы могли воссоединиться.

Али скромно кивал, соглашаясь с каждым словом.

– Я твой должник до конца своих дней. А кто этот человек рядом с тобой?

– Это Егорка, мой товарищ, после того, как мы расстались с вами в Мараге, я сделал ошибку, вернулся на рынок, там, на беду нос к носу столкнулся с курьером. Он узнал меня. Поднял крик, и меня схватили. Затем в цепях меня отправили в Табриз, очевидно, для свидания с Шараф ал-Мулком. По дороге Егорка помог мне бежать. Так что если бы не он, я бы не смог выполнить данное вам обещание.

– Позволь пожать тебе руку, благородный Егорка, – сказал Шамс, – Откуда ты родом?

– Русский я, с Волги, – ответил Егорка, пожимая протянутую руку.

– Видно, ты в наших краях не по своей воле оказался?

– Можно так сказать, – подтвердил Егор.

– Я собираюсь совершать хадж, – заявил Шамс, – Это будет самое лучшее в моем нынешнем положении. Твой товарищ не мусульманин, поэтому я ему не предлагаю, но ты можешь присоединиться к нам. Я думаю, что нам обоим опасно оставаться в Азербайджане.

Али посмотрел на обрадованную Йасмин.

– Я бы, не задумываясь, присоединился к вам, – помедлив, сказал он, но не могу. У меня обязательства перед моим товарищем. Я должен помочь ему найти пропавшую сестру.

– Ну что же, – сказал Шамс, – Это лишний раз подтверждает твое благородство. Мы живем в смутное время, но я надеюсь, что Аллах будет милостив к нам, и мы еще встретимся. И, помни, я перед тобой в долгу. Побудьте здесь еще несколько минут с моей девочкой. Я сейчас вернусь.

Шамс, торопясь, пошел в здание караван-сарая.

– Бросаешь меня? – спросила Йасмин.

– Ты слышала, что я сказал, – угрюмо произнес Али.

– Ну что же, все равно я тебе благодарна за все, что ты для меня сделал, и для моего отца.

– Не будь эгоисткой, – сказал Али. – Больше всего на свете я хочу с вами пойти, но я обещал ему.

Он чуть не плакал, разрываясь между чувством и долгом.

– Но тебя же никто не заставляет это делать?

– Заставляет, тот же, кто заставлял помогать твоему отцу. Почему ты не хочешь понять меня?

– Потому что мы можем больше не встретиться.

– Это не так, смыслом моей жизни станет путь к тебе.

– Ну что же, придется тебе поверить. А больше ты мне ничего не хочешь сказать? – спросила Йасмин.

В этот момент появился ее отец. Подойдя, он вложил в руку Али несколько монет.

– Это все, что я могу, – сказал он. – Купи своему товарищу другую одежду. А то она бросается в глаза. Ну, прощайте.

Он обнял Али, протянул руку Егорке, которую тот с готовностью пожал.

Они ушли. Йасмин не обернулась.

– Ты же любишь ее? – сказал Егорка.

– Да, – коротко ответил Али.

– Если хочешь, иди вместе с ними. Я сам как-нибудь.

– Не будем соревноваться в благородстве. – Ответил Али, – пошли отсюда, Жаль, что ты такой светловолосый и белокожий, а то ты в своем рубище сошел бы за дервиша. И деньги на твою одежду тратить не пришлось. Написал бы я тебе на спине пару изречений из Корана, закатывал бы глаза да бормотал по-русски. Никто бы не понимал твоей речи. Все решили бы, что ты юродивый или святой. Что, впрочем, одно и то же.

Али вдруг замолчал, остановился и посмотрел вслед ушедшей Йасмин.

Егорка положил ему руку на плечо.

– Послушай, я серьезно говорю, иди, если хочешь, не обижусь. Я тебя отпускаю.

– Главное, чтобы я сам себя отпустил. А я этого сделать не могу. Уходим.

И Али быстрым шагом пошел со двора.


Султан Джалал ад-Дин.

Ануш-тегин, предок султана Джалал ад-Дина, был тюркским рабом Бильгя-тегина, исфахсалара[119] сельджукского султана Малик-шаха I. После гибели Бильгя-тегина сделал карьеру при дворе султана, достигнув должности таштдара. Поскольку эта должность означает близость к султану, очень скоро он стал его доверенным лицом. И был назначен шихной Хорезма, после смерти вали, мамлюка Санджара, сына Малик-шаха, занял его место. Эту должность наследовал его сын Атсыз, который, обретя силу, вскоре проявил непокорность. Султан несколько раз наказывал его, разбивая в сражениях, но каждый раз прощал в память о бывшей безупречной службе и преданность, в благодарность за спасенную когда-то жизнь во время заговора слуг и придворных. Но, в конечном счете, упорство увенчалось успехом, и султан Санджар признал его независимость, вернее, сделал вид, что не замечает ее. Атсыз распространил свою власть до Дженда, расположенного на реке Сырдарья. Его сын Текиш присоединил к своим владениям Хорасан, Рей и Исфахан. Наследовавший ему Ала ад Дин Мухаммад завоевал большую часть Персии, покорил Бухару и Самарканд, взял Отрар – столицу кара-китайского гурхана. Затем вступил в Афганистан. Далее он двинул свои войска на Багдад. Поскольку в Ираке перестали упоминать его имя в хутбе и убили его наместника Оглымыша, вышедшего встречать паломников из хаджа. Убийцами были исмаилиты в одеждах паломников, однако это не могло произойти без ведома халифа. Но в одном из горных проходов Астрабада его застиг сильный снегопад, который шел без перерыва трое суток. Он потерял много воинов, многие из которых отморозили себе руки и ноги. Погибли почти все боевые верблюды. Хорезмшах счел это божественным предзнаменованием и повернул обратно.


Несчастья, обрушившиеся на государство хорезмшахов, имели ничтожные причины. Уязвленное самолюбие хорезмшаха, глупость и алчность его военачальника, трусость посла Чингиз-хана.

Посольство Чингиз-хана в Хорезм состояло из трех купцов-тюрков. Это были некие Махмуд Ялвач, Али Хаджа и Йусуф Кенкаал. И оно было ответным после посольства Хорезма в 1215 г. Мухаммад отрядил его, когда до него дошли слухи о разгроме Чингиз-ханом Китая, об усилении мощи монголов, для того, чтобы получить более достоверные сведения. В главе посольства был сейид[120] Баха Рази. Чингиз-хан принял его в Пекине и высказал пожелание о свободном обмене торговыми караванами. Через три года из Бухары в ставку Чингиз-хана прибыл первый караван. В том же году Чингиз послал своих послов к хорезмшаху. Они привезли с собой редкие дары: слитки драгоценных металлов, моржовый клык, мешочки с мускусом, камни яшмы и одежды, сотканные из шерсти белого верблюда. А также послание Чингиз-хана хорезмшаху. Оно гласило в сути своей следующее:

«…Величие вашей семьи и благородство вашего рода ни для кого не скрыты. Обширность пространства вашего государства и проникновенная сила ваших приказов ясны и знати и черни в большей части земли. Для меня же вы дорогой сын и лучший из мусульман. Разум и благородство требуют, чтобы с обеих сторон были определены соседские права, проторен путь согласованности, и мы взяли бы на себя обязательства помощи и поддержки друг друга. Тогда исчезнут поводы для беспокойства, и пресечется поддержка разлада и непокорности».