Когда войска вернулись из набегов, вазир вступил в Хой, и не осталось никого из богатых людей, у которых он не конфисковал бы богатство. Также он поступил в Маранде, Нахичевани и других областях Азербайджана. Он разорял страну до тех пор, пока не пришло сообщение о том, что султанские знамена были замечены на пути в Азербайджан. Последняя крепость, которую он осадил, называлась Руиндиз и принадлежала Сулафе-хатун, жене малика Хамуша, сына атабека Узбека. Сулафа-хатун предложила сдать крепость, с условием, что Шараф ал-Мулк заключит с ней брачный союз. Вазир ответил согласием, они обменялись сватами, но брак не состоялся. Из Ирака вернулся султан и сам женился на Сулафе-хатун. Шараф ал-Мулк в это время осаждавший крепость Шахи, находящуюся на острове посреди озера Урмия, в бешенстве снял осаду, и крепость осталась непокоренной. Через некоторое время к султану прибыл посол от главы исмаилитов Ала ад-Дина с упреками за поступок Шараф ал-Мулка. Разгневавшись, Джалал отчитал Шараф ал-Мулка и приказал вернуть все что было захвачено у убитых купцов. Вопрос о цене крови он обсуждать не стал, поскольку пришло известие, что его брат Гияс, вероломно оставивший его перед боем, и скрывавшийся у исмаилитов, ушел из Аламута. На границе Хамадана на него напал отряд хорезмийцев под командованием силахдара Таваши Джэбэ, посланный Джалалом. Гияс отбился и с пятьюстами всадниками, ушел в Керман. Барак, его наместник в Кермане, встретил его в пустыне во главе 4-тысячного отряда. На первой же стоянке наиб, совершил мерзость, изъявив желание жениться на его матери, вопреки ее желанию. Пользуясь стесненным положением Гияса, он вынудил его согласиться на этот брак. А после этого, спустя несколько дней, обвинив их в том, что они хотели его отравить, приказал задушить их обоих.


Аламут.

От долгого подъема в горы у Насави заложило уши, и начало стучать в висках. Аламут, крепость-столица государства исмаилитов, куда он держал путь, находилась на вершине одноименной скалы в горах Эльбурса. С тех пор, как основатель его Хасан Саббах, иначе шейх аль-джебель, старец горы, обманом захватил ее. Наслушавшись фатимидской ереси Насира Хосрова, он создал на ее основе собственное учение и секту убийц-фидаинов, которые не колеблясь жертвовали собственными жизнями по приказу главы исмаилитов. Причина такого послушания была в том, что он брал на службу молодых недалеких людей, давал им гашиш, делая зависимыми, от этого зелья и обещал им рай после смерти. Он даже построил искусственный рай, где били винные ключи и молодые женщины, изображавшие вечно девственных гурий мусульманского рая, ублажали выборочно попавших туда одурманенных гашишем фидаинов. После этого они искренне верили в могущество Хасана и готовы были в любой момент умереть, чтобы вернуться туда. Эта, казалась бы порочная и уязвимая идея оказалась на редкость живучей и срок государства исмаилитов разменял уже вторую сотню. Все исмаилитские города представляли собой неприступные горные крепости, которые захватывались обманом, подкупом, посулами, угрозами. Исмаилиты всюду находили своих сторонников. Дипломатическую миссию Насави совершал с большой неохотой и против своего желания. Цель, которую преследовало посольство, носило провокационный характер и канцлер не понимал почему для подобных дел султану понадобился именно он. Джалал был разгневан на Ала ад Дина, за то, что он не вернул изменника Гияса, и позволил ему уйти, оделив его деньгами, лошадьми и продовольствием. «Ты должен быть дерзок и придирчив, нарушай правила этикета, – наставлял его султан, – Заставь его выйти из себя, пусть он даст мне повод к войне». «Разве для войны необходим повод,» – удивился Насави.

«Представь себе. Однако ты начал дерзить раньше времени», – заметил Джалал.

– Простите.

– Тебе известно, что я обложил их данью, в отместку за убийство Ур-хана, и заключил с ними мирный договор. Я не могу первый нарушить его.

– Это был повод, – не удержался Насави, и тут же пожалел об этом.

– Он упущен, я пошел на поводу у Шараф ал-Мулка.

– Стоит ли ввязываться в новую войну?

– Не стоит, поэтому я посылаю тебя.

– Но почему я, государь? Ведь я не воин, может стоить мне головы.

– Не бойся Насави, они не посмеют. Я хочу привести их к повиновению, и ты прав, говоря, что сейчас не время для войны с исмаилитами. Эту задачу можешь решить только ты. Кроме хорошей головы, у тебя еще легкая рука. Первую победу я одержал именно над твоими татарами.

– Над моими?!

– Когда я был вынужден бежать из Хорезма, из пустыни я вышел у Насы. Ведь это твой округ.

– Милостью вашего отца…

Когда за очередным поворотом показались зубцы и башни крепостных стен. Канцлер, взглянул на своего спутника, это был сановник из администрации наместника Ирака, сопровождавший его от Казвина, по имени Камил ад Дин. Кроме него и солдат охраны с Насави ехало тридцать человек посольства.

– Аламут, – произнес вазир. Канцлеру послышалась дрожь в его словах, но он ничего не сказал. Отряд остановился перед воротами. По приказу вазира один из солдат спешился, подошел к воротам и постучал. Хотя это было излишним, за подъехавшей процессией наблюдало с десяток настороженных глаз. Сперва в воротах открылось смотровое окошко, и выглянувший страж осведомился о цели прибытия. И услышав, «Посол хорезмшаха, султана Джалал ад Дина Манкбурны, Шихаб ад Дин Насави.» – Закрыл окошко. Через некоторое время ворота тяжело поддались и стали открываться вовнутрь. Насави взглянул на Камила. Ему было явно не по себе, он был бледен и ерзал в седле отчего его лошадь все время норовила пуститься вскачь.

Посольство встречали вельможи исмаилитского государства. После взаимных приветствий Насави провели в помещение, устланное в несколько слоев коврами, очевидно, это был зал, предназначенный для приемов. Исмаилитам была чужда роскошь, во всяком случае, показная. Последовав приглашению, Насави сел, скрестив ноги. Наступила долгая пауза, во время которой, стороны любезно улыбаясь, разглядывали друг другу. Наконец один из них заговорил:

– Меня зовут Имад ад Дин Мухташам, я вазир его светлости Ала ад Дина. Мы готовы слушать вас, что привело вас к нам.

– Султан поручил мне задать ряд вопросов вашему повелителю. Я не вижу необходимости предварять их здесь.

Ответ был дерзок, Насави внутренне поежился, произнося слова.

Лицо Мухташама было непроницаемо.

– Ты можешь изложить их здесь, – сказал вазир, – а мы передадим их нашему повелителю. Завтра же ответы будут готовы.

– Это неприемлемо, – возразил Насави, – если ваш господин не примет посла хорезмшаха, это будет расценено, как неуважение к последнему.

По дороге в Аламут мустауфи Камил сказал Насави:

– Вы можете требовать от них все, что угодно. Это уже не те исмаилиты, что прежде. Султана Джалала они боятся не меньше, чем татар. Только не требуйте от них одного, – встречи с Ала ад Дином, на это они не пойдут никогда.

– Отчего так, – спросил канцлер, – он, что уродлив, или глуп, или его не существует вовсе, и от его имени правит другой человек.

– У них есть правило. Существует определенный возраст, раньше которого их глава не может садиться на коня. Ала ад Дин еще не достиг этого возраста.

«Это правило, – понял Насави, – было известно Джалалу. Ибо напутствуя его он приказал ни в коем случае не соглашаться на посредничество.

В течении некоторого времени вельможи пытались уговорить Насави, он был непреклонен. Наконец Мухташам заявил, что они должны передать это требование Ала ад Дину, а покамест уважаемый гость может отдохнуть в отведенных для него покоях, его люди также будут определены на постой. Мухташам сделал неопределенный жест, словно испытывал неловкость, и добавил. – И еще, в целях безопасности, передвижение по крепости ограничено.

– Означает ли это, что я не могу покинуть ее, – спросил Насави. Недавнее посольство конийского султана Кей-Кубада, Шараф ал-Мулк удерживал больше месяца, не давая ни ответа, ни возможности уехать.

– Ни в коем случае, – ответил Мухташам, вы можете в любое время выйти из крепости, а для прогулок по крепости у вас будет провожатый.

Комната, отведенная канцлеру, единственным крошечным окном глядела в пропасть и на ближайшую скалу за ней. В комнате ничего не было кроме ковров и подушек. По требованию Насави ему принесли низенький столик. Он захватил с собой сумку и сейчас был даже рад неожиданно возникшей проволочке, дающей возможность разобрать накопившиеся бумаги. Мустауфи Камил жил в соседней комнате и заходил к нему, чтобы позвать на прогулку. Для этой цели им отвели небольшую часть крепостной стены, с которой открывался прекрасный вид на соседние вершины. Насави подолгу стоял и любовался ими, расспрашивая Камила об исмаилитах. Мустауфи отвечал неохотно, кое-что, рассказывая, но чаще делая страшное лицо, показывая, что об этом лучше не говорить. Когда канцлер спросил его о фидаинах. Камил сказал, закрыв губы ладонями: «Они могут убить кого угодно».

– Это я уже знаю, но за что?

– За деньги. Это основная статья их дохода. Конрад Монферрат, король Иерусалима был убит двумя фидаинами, переодетыми в христианских монахов, по просьбе Салах ад Дина[102] и за большие деньги.

Насави хотел еще о чем то спросить, но мустауфи умоляюще сказал: «На обратном пути я расскажу тебе, все что знаю, а сейчас давай о другом о чем-нибудь поговорим.


На третий день, когда наступила ночь и Насави уже готовился ко сну в комнату вошел слуга и позвал его на аудиенцию к Ала ад Дину. Камал уже ожидал его в коридоре. В сопровождении хаджиба они спустились во двор, а затем выйдя из крепости, стали подниматься в гору. Ночь была довольно темной, единственным источником света был снег лежащий на соседних вершинах. «Они из всего устраивают представление,» – с раздражением подумал Насави. На высоте дул сильный холодный ветер и он пожалел, что не оделся теплее. О том, что встреча произойдет вне стен крепости, его предупредить никто не подумал. Гора была вполне обитаемой, там и сям виднелись фигуры дозорных, которых выдавал холодный блеск копейных наконечников. Два дня назад, едучи в крепость он никого не заметил. Видно ночью они не считали нужным скрываться.