Персия Вулли - Гвиневера. Осенняя легенда

– Я, – подтвердил Артур, изо всех сил стараясь сдержать улыбку: непосредственность мальчика так не соответствовала его свирепому поведению. – И как же ты собираешься мне служить?

– Ловить тебе обед, воевать и носить блестящую шапку.

На его слова Кэй ответил взрывом хохота, и мальчик, весь напружинившись, обернулся к сенешалю.

– Довольно, – предупредил обоих Артур.

– Тогда скажи этому верзиле, чтобы он надо мной не смеялся, – в мальчишке клокотала такая же гордость, как в любом из рыцарей.

– Что ты собираешься с ним делать? – спросила я мужа тем же вечером.

– Отправить к дяде в Карбоник, – со вздохом ответил Артур. – Старому хворому королю нужно как можно больше воинов, а поскольку здесь еще и кровная связь, он отвечает за мальчика. Иначе, ручаюсь, здесь с ним разделаются за сокола.

Паломид отнесся на удивление спокойно к потере самой большой своей ценности, зато его слуга в тюрбане оказался неутешен. Его горю не помогло и то, что в Британии никто, кроме него, не знал, как дрессировать таких птиц. К тому же он начал явно тосковать по родине. Все это заставило Паломида принять решение посадить его на следующий корабль, отплывающий в Александрию.

– Он сообразительный малый и сможет прожить там сам, – заметил араб. – Я был слишком самоуверен, решив, что смогу приучить его к этому маленькому туманному острову только потому, что сам здесь живу.

Итак, Паломид со слугой готовились отправиться в Эксетер и там дождаться начала летней торговли. Артур решил поехать вместе с ними, чтобы посмотреть, как идут дела у Гвинллива.

– Я посылаю Мордреда на первое задание, – сообщил мне муж, собираясь в дорогу. – Проверить, что творится на Бристольском побережье до реки Экс. Нет никаких признаков, чтобы ирландцы собирались возобновить набеги, но нам вовсе не помешает быть наготове.

– Ах, дорогой, но ведь он так хотел поехать с Увейном в Нортумбрию, – напомнила я, надеясь, что муж отбросит предубеждение против этого плана. – Ему не помешает поближе познакомиться с кузеном.

– Увейном? – Артур как будто выплюнул имя. – Я верю сыну Морганы не больше, чем он мне, и не хочу давать ему возможность настраивать против меня Мордреда. – Это было сказано таким сварливым тоном, словно не сам Артур удалил от себя сына. – Мне совсем не нужно, чтобы они вместе начали плести заговоры.

В его голосе прозвучала такая досада, что я смягчила свой взгляд. Он уставился на ящик с картами и весь пылал от гнева. И это была не секундная вспышка, а давняя ярость.

– Я знаю, ты хочешь, чтобы я больше делал для Мордреда, относился к нему… как к родственнику. Но, Гвен, от одной мысли о нем у меня по коже пробегают мурашки. Не могу его видеть, не могу смотреть на него без того, чтобы не вспомнить…

Челюсти Артура сжались, мускулы напряглись, будто этот благороднейший из королей оказался в западне борьбы со своим несовершенством, и я впервые поняла, чего ему стоит эта битва. С первого дня рождения монарх должен жить без изъяна цельным, сильным, безгрешным. А Артур запятнал душу кровосмешением. Мужчину с подобным пороком изгоняют из приличного общества. И несмотря на это, он был лучшим королем в Европе. Судьба бросила на него тень и повелела бороться с самим собой.

Внезапно он расслабился и, оставив кожаный ящик с картами, подошел ко мне. Крепко взял за плечи, вгляделся в лицо.

– Знаешь, девочка, я стараюсь делать все, что могу. На этот раз я отправляю парня самостоятельно. Никто не станет за ним приглядывать. Я хочу доверять ему. И, может быть, смогу, когда он докажет свою верность. Тогда я буду общаться с ним как мужчина с мужчиной, без посторонних.

– Хорошо бы, – проговорила я. – Он по-прежнему хочет тебе угодить.

– Ах, да все мы делаем все, что можем, – вздохнул Артур и снова отвернулся к картам. – Клянусь, если это задание пройдет хорошо, я назначу его на более важный пост.

Я обрадовалась его обещанию:

– Замечательно, дорогой. Будет хорошо и тебе, и ему.

И вот Артур отправился с Паломидом на юг, Мордред поехал к Бристольскому побережью, а я осталась управлять домом в Камелоте. И никто не мог себе представить, какой хаос вызовет это маленькое путешествие.

День мне нравилось начинать в саду. Я пропалывала грядки, подрезала деревья и кустарник, и это мне давало возможность соприкоснуться с землей, из которой я черпала силу и спокойствие. Час или два я ощущала внутреннюю целостность, которую невозможно почувствовать в суете двора, и старалась восстановить душевное равновесие, всегда исчезавшее, когда уезжал Ланс. В такое время я всегда мысленно переносилась в Джойс Гард и надеялась, что бретонцу там ничто не угрожало.

– Миледи!

Крик внезапно расколол тишину и нарушил окружавшую меня атмосферу спокойствия. Я резко повернулась и вгляделась в фигуру человека, который, точно пьяное пугало, шатаясь, брел по тропинке. Одежда была разодрана, ужасная гримаса исказила лицо.

– Мордред? Мордред, что случилось? – воскликнула я, когда он, запнувшись, остановился передо мной.

Юноша так жадно хватал ртом воздух, что все его тело сотрясалось. Обуреваемое неизвестно какими демонами, лицо осунулось и было искажено, в тени впалых глазниц дико блестели глаза. Борода, его юношеская гордость, растрепана и в грязи, все лицо и руки в ссадинах.

– Так это правда? – выкрикнул он. Леденящее предчувствие закралось в душу. Я сделала ему навстречу шаг.

– Что правда?

– Что король Артур – мой отец.

Вокруг все затихло. Даже земля замерла и перестала дышать. Я потянулась, чтобы взять его за руку, но кисть безжизненно повисла на полдороге, и, скованная ужасом, я смотрела на приемного сына.

«Только не это, – умоляла я, – все что угодно, только не это». Но мое молчание было достаточно красноречивым, и он бросился прочь, как будто, убежав от меня, мог ускользнуть от правды. Но внезапно повернул обратно и от горячей мольбы перешел к обвинениям.

– Вы ведь знали, – прошипел он и двинулся на меня. – Отвечайте, миледи, вы знали!

Молодая сильная рука схватила меня за запястье, и, прикусив губу, я склонила голову, признавая правду. Потом какое-то мгновение мы глядели друг на друга, затем он ослабил хватку и отшвырнул мою руку.

– Но почему? Почему, во имя всего святого, вы не сказали мне об этом? – слова поднимались из самых глубин его души, точно кипящее молоко, переливающееся через край горшка. – Вы знали и все же позволили мне продолжать пытаться понравиться такому человеку. Жить по невозможным меркам. Заслужить уважение короля, который сам хранит позорный секрет. По крайней мере, вы должны были предупредить меня, что это безнадежно. Почему, миледи… почему вы этого не сделали?

Я ошеломленно покачала головой. В самом деле, почему? Много лет назад, когда я узнала о происхождении Мордреда, я то же самое спросила у его отца. Но как я могла позволить, чтобы ребенок, которого я считала своим сыном, сделал такое ужасное открытие, а я не сумела смягчить удар?

– Я… – слова замерли на языке. На глаза навернулись слезы. – Каждый раз казалось, что время еще не пришло. Я пыталась… Нет, неправда… не совсем… Я хотела, чтобы ты узнал, но не знала, как это сделать.

Мордред слушал слова, но по его лицу было видно, что он не понимал их смысла. Правда зашвырнула его в темную яму. Он смотрел сквозь меня, но, как человек, одолеваемый кошмаром, видел лишь собственный ужас. Когда он вновь заговорил, отчаяние лишило его голос всяческого выражения.

– Я не хотел ей верить, пытался убить, когда она насмехалась надо мной. Целую ночь гонялся по лесу. Мы прятались друг от друга в темноте, прислушивались, кидались в стороны, преследовали друг друга в чаще и зарослях и в святых рощах. Перед самым рассветом она скрылась от меня в пещере.

На этот раз мне удалось взять его за руку ладони были холодны как лед.

– Кто, Мордред? Кто рассказал тебе об этом?

– Ведьма из Вуки. – Он начал клацать зубами, крупная дрожь сотрясла все тело. – Открыла мне правду, почему так ненавидит меня король. Сначала был голос из чащи, но он преследовал меня, пока я ехал по дороге… «Там, где нельзя, он побывал, тебе отцом порочным стал. Порочный плод отвратительного союза – вот ты кто. Даже боги презирают тебя». Порочный – вот как она меня назвала Порочный… – Слово нестерпимым упреком себе повисло в воздухе.

Проклиная про себя старуху, я растирала руки Мордреду, стараясь их согреть. Его лицо побелело, и, застонав, он опустился на скамью. Я лихорадочно позвала на помощь. С Инид мы завернули юношу в одеяла, и Грифлет отнес его в мою комнату.

Когда мы уложили сына в постель и потеплее закутали, псарь спросил:

– Вы хотите, чтобы я посторожил?

Я покачала головой, радуясь, что могла доверять и ему, и Инид, зная, что больше об этом в доме никто не узнает.

– У него тяжелейшее потрясение. Самое лучшее для него – крепкий сон и горячий бульон.

Мордред проспал большую часть дня, а я сидела рядом и снова видела мальчика, который любил наблюдать за полетом золотистых орлов, обожал рассказы о Троянской войне и так боялся тайн лесных чащоб. Чистый ребенок, переданный моим заботам, был открыт для будущего, но попал в западню страшной тайны отца.

Снова и снова я вспоминала прошлое. Что можно было сделать, чтобы заставить Артура увидеть в Модреде мальчика, остро нуждающегося в отце, а не извечное напоминание о его постыдном поступке? Наверное, мужчины не так человечны, как женщины, и не было способа отвести руку судьбы от сына и отца.

К вечеру худшее осталось позади. Кошмарный сон сменился более спокойным пробуждением. Юноша лежал и смотрел на меня пустыми, печальными глазами, но их, как утром, уже не раскалывал мучительный ужас.

– Вам понадобится комната, – тихо проговорил он, разглядывая в окне молодой месяц, который, словно в колыбели, возлежал на вечерних облаках.

– Обо мне не беспокойся, – быстро ответила я, не желая отсылать его из этого спокойного гнезда. – Я пользуюсь королевской спальней, даже когда Артур в отъезде.