Выходило так, что Зеленый Человек пристал к углекопу в лесу и предложил сыграть в свою любимую игру. Коротышка ответил, что при нем нет меча. Но гигант настаивал и сказал, что они ударят друг друга сильно, как только могут. Он разрешил смертному бить первым и даже предложил ему свой топор. А поскольку углекоп был таким низкорослым, Зеленый Человек опустился на колени и подставил под удар свою незащищенную шею. Угольщику деревья рубить не привыкать, и вот он изо всех сил замахнулся топором и опустил его прямехонько на шею… Голова гиганта отлетела в сторону, покатилась по земле и замерла у подножия березы.

Но, вместо того чтобы свалиться замертво, безголовое тело прыгнуло следом, подхватило под мышку страшный предмет и объявило, что нанесет противнику ответный удар в день нового года в своей собственной часовне. Углекоп пришел в ужас и просил чудовище кончить игру и отпустить его с миром. Поразмыслив немного, Зеленый Человек решил оставить его в живых, но лишь при том условии, что лучший воин короля Артура займет его место.

– Гавейн похваляется своей храбростью, – заревел великан. – Увидим, так ли он храбр на самом деле, как хвастается за Круглым Столом.

– Вот поэтому я и поскакал прямо к вам, – объяснил гонец. – Я думал, вы должны знать о вызове гиганта. Он поклялся, что в день нового года будет ждать принца оркнейского, чтобы проверить, достаточно ли у того мужества, чтобы заступить на место угольщика. Если так, то воин короля может прийти туда вооруженным, но не защищаться до тех пор, пока Зеленый Человек не нанесет предназначенный углекопу удар.

– Подождите-ка, – вскричал Артур. – Если это создание желает иметь дело с моими людьми, пусть явится в Камелот и само вызывает их!

В зале послышался одобрительный шепот, но Гавейн вскочил на ноги, его лицо пылало, глаза сверкали от возбуждения.

– Это личный вызов мне, милорд, и я намерен его принять.

Гавейн утолил из кувшина испепеляющую жажду, не переставая размышлять о грандиозности вызова.

Артур бросил на него встревоженный взгляд и предложил, чтобы несколько рыцарей прояснили дело. Тут же послышались голоса желающих: случай оказался необычайным, а как сказал когда-то муж, ни один кельт не устоит перед приключением, о котором веками будут петь барды и которое может принести ему вечные почести и славу. Поэтому столько воинов и захотели поехать с Гавейном.

Но оркнеец, осушив рог, обвел глазами круг и покачал головой.

– Я отправлюсь один, даже без оруженосца, – объявил он.

– Один? – голос Артура выдавал его смятение, остальные тоже не верили собственным ушам.

– Да, один. Следующую неделю мы проведем вместе, отпразднуем Самхейн, а потом я поеду разыскивать часовню Зеленого Человека. – Гавейн повернулся к отцу Болдуину. – Разве не правда, что в ночь Самхейна, когда на землю людей приходят боги и сиды, нас охраняют все святые? – Священник согласно кивнул. – Тогда невозможно придумать лучшее время, чтобы испытать судьбу, – произнес Гавейн, полный пьяной бравады.

Протрезвев на следующий день, он показался обескураженным от того, что натворил, но никакие уговоры не заставили его изменить решение.

– Это уже дело чести, – заявил воин, и я знала, что жребий брошен.

Но, по мере того как приближался Самхейн, лучший воитель короля стал осознавать меру опасности. Он принялся собирать амулеты, шептал заклинания, но все так же отказывался взять с собой даже оруженосца.

Как обычно, мы открыли двери зала для тех, кто пожелал укрыться с нами в ночь, когда людям положено оставаться под крышей. Задолго до заката стали прибывать целые семьи, забирались по крутой мощеной дорожке, а за их спинами пылало небо, окрашенное заходящим солнцем. Знать и крестьяне, слуги и вольные – все охотно собирались вместе, когда стирались грани между нашим и иным мирами. Я приветствовала людей и замечала, что их тревожит одно и то же: будет ли в эту ночь с нами Гавейн? Благоговение перед отвагой воителя было для всех точно просвет в черных тучах, точно мерцание молнии в небе.

К тому времени, когда ячменный суп разлили из висящих котлов и на все столы разложили хлеб и соленья, угас последний свет дня. Как только в очаге заревел огонь и закрыли двери, чтобы не впустить сумрак ночи, Гавейн занял место рядом с королем и попросил внимания.

– Все вы знаете, что завтра я ухожу, чтобы встретиться с Зеленым Человеком, – перешел он сразу к сути дела. – Но сегодняшней ночью я еще буду среди вас. И больше всего меня ободряют ваши песни и смех. Если вы испытываете ко мне уважение, сделайте эту ночь настоящим праздником, а не преждевременной погребальной службой, которую я тут же забуду.

На минуту воцарилась тишина, потом вперед вышел шотландский парень с волынкой и, дунув в свой инструмент, поклонился оркнейскому принцу. Звуки волынки наполнили воздух, и вскоре зал ожил музыкой и криками. Кто-то положил на пол пару скрещенных мечей, и Гавейн начал боевой танец, сначала медленно, но постепенно наращивая темп и с каждым шагом приближаясь к острию клинков. Его лицо блестело от пота – ритуал демонстрации боевого искусства воина поглотил его всего. Ступни искусно перелетали из сектора в сектор, и люди хлопали, топали ногами и кричали ура, потому что Гавейн так ни разу и не коснулся стали и не выбился из сил. Первым стал замедлять ритм волынщик.

После этого ночь превратилась в долгую вечеринку – с изобилием еды, песнями и балладами из доброго прошлого, которые распевал бард Ридерик. И веселее всех на ней казался Гавейн.

Он покинул Камелот на рассвете. Мы с Артуром поджидали его на кухне. Муж подарил ему изящный уэльский кинжал, а я плащ на ягнячьем меху, который приберегала для Мордреда. Гавейн торжественно принял дары и каждого из нас по-родственному обнял. На мгновение мои глаза затуманили слезы, оттого, что он оказался в такой опасности. Я оперлась на руку Артура, а королевский племянник, выехав на дорогу, поднял вверх большие пальцы. Не проронив ни слова, мы поприветствовали его в ответ.

После его отъезда на нас снова навалились заботы поздней осени. Но даже за работой мы не переставали беспокоиться о нем. Пасечник целый день просидел среди ульев, рассказывая своим полусонным сборщикам нектара, с какой целью уехал королевский воин. Пчелы должны знать обо всем, что случается в жизни хозяев, чтобы не накликать разорение или смерть и не принести несчастье в хозяйский дом. Меня интересовало, сумел ли пасечник объяснить насекомым, не только куда отправился Гавейн, но и почему.

Охотники с парой зайцев или пунцоволапых куропаток останавливались у зала и с надеждой спрашивали:

– Нет ли каких-нибудь новостей?

Коровницы кивали головами и что-то шептали о мужестве героя, а старухи, помнившие более разгульные деньки Гавейна, прыскали над чайниками и бормотали, что он всегда был славным мальчиком, хотя одно время пользовался у женщин дурной славой.

– Нельзя было позволять ему уходить, – пожаловался как-то вечером Артур, внезапно поднимая глаза от шахматной доски.

– А как бы ты ему запретил? Сыграл бы роль тирана и заковал бы в цепи? – Ланс подал знак пажу унести шахматы, поскольку ни один из мужчин не мог сосредоточиться на игре. Хотя Артур и не произнес имени Гавейна, все понимали, о ком он говорит.

– Ну все вместе мы, может быть, и могли бы его разубедить, – предположил муж, пожевывая кончики усов. – Или поехать с ним. На худой конец, мог бы взять с собой Гахериса и Гарета. Встретить такой конец… и чтобы рядом не было родных…

– Он заявил, что такова его мойра, милорд, и он должен найти ее разрешение сам, – Ланс вытянул ноги к очагу и уставился на пламя. – Тень любого человека таит в себе признак его худших страхов: будь то смерть или бесчестие, трусость или страшная тайна. И каждый из нас должен сразиться со своей богиней возмездия. А учитывая, сколько в нем жило предрассудков, для королевского воителя нет лучшего испытания, чем встреча с одним из старых богов.

Голос Ланселота замер, и в наступившей тишине каждый из нас вознес свои молитвы за сохранение жизни Гавейна.

Медленно подкрались декабрьские дни и потянулись к зимнему солнцестоянию. В самую длинную ночь мы звонили в колокола, танцевали у большого полена, хлопали в ладоши и пели. Словом, старались веселиться, как могли, чтобы зазвать солнце с севера. Но обряд мы устраивали лишь по традиции, а в души наши закрался страх.

Наступил день нового года, но удовольствия от этого никто не испытал – мысли у всех витали вокруг Гавейна и его испытания. Камелот притих, как будто его закутали в саван.

Дни медленно сменяли один другой, и мы ждали известия о его конце. Но вот однажды утром, когда я подсчитывала, хватит ли нам до весны восковых свечей, в кладовую стал ломиться и звать меня один из сыновей Фриды:

– Ваше величество! Ваше величество! – вопил он. – Гавейн у ворот!

Я побросала счетные дощечки и скатилась с лестницы вниз к юнцу. Его веснушчатое лицо светилось радостью. Он схватил меня за руку и потянул к дверям. Мы вместе пронеслись через зал и выскочили во двор, где уже собралась половина домашних. Другая половина сопровождала по дорожке рыжеволосого воина. Все смеялись, обнимались, хлопали друг друга по спине и испытывали огромное облегчение и радость.

Ланс с Мордредом выскочили из конюшни, Артур с Бедивером из амбара – все разгоряченные, полные надежды. Ланселот встал радом со мной, а муж с молочным братом поджидали старого друга.

Принц Оркнейский был грязен и изможден, новый плащ в нескольких местах разорван. Он сошел с лошади у первых ступеней лестницы и, прежде чем заговорить, дождался сопровождавшего его молодого человека.

На нем была шкура и домотканая одежда; длинные черные волосы заплетены назад, и из них торчали перья зимородка. Он принял боевого коня, а Гавейн повернулся к королю.

Медленно и неловко, как пожилой человек, племянник Артура опустился на одно колено, но сквозь годы тяжкого труда и приключений я снова увидела в нем того коленопреклоненного озорного юношу, который в день нашей свадьбы поднес нам букетик полевых цветов.