– Кто ты? – Рука Артура легла на рукоятку Эскалибура.

– Гвин из Нита, – последовал быстрый ответ. – Я так и думал, что найду тебя среди этих холмов. Добро пожаловать на мою землю.

– На твою землю? – Артур пошевелил бровью. – Немного далековато от Южного Уэльса, не так ли?

Человек, который вел себя так вызывающе, развернул коня и ехал с нами, отпустив собак вперед. Он улыбнулся королю, обнажив редкие зубы, и вежливо кивнул мне.

– Это семейное владение. А я еду в Гластонбери предъявить свои права на землю, которую освободил от этого негодяя, угрожавшего мне у брода… Он обычный хвастун. Но я занялся разведением гончих и лошадей, а на его земле есть хорошие пастбища.

Разглядывая множественные шрамы на руке Гвина, я решила, что большую часть своей жизни он провел в драках, а не на конюшне и не на псарне, но, может быть, он почувствовал, что настало время повесить свой щит на стену – состарившиеся воины, утратившие прежнюю ловкость, становятся помехой.

– Приехал спросить, не захочешь ли ты побыть у меня, – продолжал этот назойливый человек. – У меня недалеко есть охотничий домик. Там я развожу тяжелых лошадей, они хороши для конных отрядов. Надеюсь, что ты не откажешься от моего приглашения отведать мяса с элем и поговорить о родословных лошадей.

Артур осмотрел коня говорившего. Молодой мерин, крупный, сильный и к тому же высокий, он был именно той породы, которую мы искали.

– Слышал, что ты выводишь собственную породу, – продолжал Гвин, в свою очередь рассматривая жеребца Артура. – Я хочу развести вороных…

Если у Артура и были какие-то сомнения, теперь они исчезли, и спустя некоторое время мы уже сидели за столом. Артур с Гвином осмотрели всех лошадей в конюшне и определили, каких из них можно случать с жеребцом Артура.

Во время трапезы бард Гвина услаждал наш слух рассказами о ведьме из Буки Хоул, где она жила в пещере с двумя козами.

– Мой отец видел ее однажды. Лицо ведьмы искажалось, когда она смотрела на гладкий стеклянный шар, – рассказывал бард, – ведьма носила его у пояса и использовала для заклинаний.

Я только успела подумать о том, знает ли она заклинание от бесплодия, как Гвин сказал, обратив свои черные глаза ко мне:

– Люди не подходят близко к ее пещере, но время от времени из этой пещеры доносятся стоны и крики.

Я вздрогнула, сделала знак, охраняющий от зла, и при свете очага увидела, что Ланселот делает то же самое.

Может быть, он и не испытывал должного уважения ко мне, но он все же воздавал должное богам.

– Завтра, – внезапно объявил Гвин, широко улыбаясь, – я отвезу вас в ущелье. Это замечательное место напоминает первые дни сотворения мира.

Утром мы поехали по тропинке, ведущей вниз, в ущелье между двумя отвесными меловыми скалами. Серо-белые камни вырастали в гигантские колонны, украшенные гирляндами виноградных лоз и деревьями, ветви которых цеплялись за каждый выступ. Чем ниже мы спускались по берегу извилистого ручья в расселину, тем выше висячие сады оказывались у нас над головой. Я никогда раньше не видела так близко этого великолепия и вместе с другими восхищалась его необычностью. Даже надменный бретонец, казалось, был поражен.

Гвин доехал с нами до Гластонбери, рассказывая о своих намерениях.

– Хочу построить крепость на вершине холма. – И по его тону, и по небрежному жесту можно было подумать, что это для него как детская забава.

Я вспомнила о высоком холме, который круто поднимается над болотистым озером.

Нимю, которую с полным основанием можно считать жрицей, говорила, что мать-богиня на самой высокой точке холма хранит невидимую святыню. Сама мысль о том, что на этом святом месте построят крепость, казалась в высшей степени кощунственной. Решение Гвина становилось понятным, если только сам он каким-то таинственным образом был связан с богами. Я искоса рассматривала хрупкую фигуру Гвина и его грубое лицо. Он поймал мой взгляд и понимающе подмигнул, прежде чем я отвернулась.

Ланселот тоже разглядывал Гвина с насмешливым интересом. Воспитанный Владычицей Озера, бретонец, без сомнения, хорошо представлял образ жизни богов.

И все же, когда мы остановились в Гластонбери, именно Ланселот вошел в часовню. Ему пришлось немного пригнуться, чтобы пройти в низкую дверь.

– Не хочешь ли и ты отдать дань уважения Богоматери? – спросил меня отшельник, живущий в часовне. – Ты же знаешь, что это место посвящено Матери Христа.

Было странно, что христианский монах назвал эту маленькую мазаную церковь именем Богоматери, которой на холме поклонялись уже давно.

– Матери? – повторила я.

– Конечно, Марии, матери Иисуса, – последовал ответ.

Я поспешно отклонила приглашение, но задумалась, почему Ланселоту захотелось посетить это место.

– Мерлин являлся христианам и общался с ними, делясь мыслями и задавая вопросы, – напомнил мне Артур, – может быть, и Лансу это тоже интересно.

– Может быть, – заключила я, подумав, что это странная черта в характере Ланселота.

Мы свернули в сторону, чтобы осмотреть брошенную крепость на холме рядом с маленьким городком в Южном Кадбери. Крепость была такой же старой, как Лиддингтон, и почти такой же огромной, потому что из-за крепостных стен виднелась вершина холма, который неровно спускался к высокому плато. Стены крепости были слишком старыми и не могли служить надежной оградой, но Артуру казалось, что, по-видимому, Утер делал какие-то попытки восстановить защитные стены. Мы остановились на опушке дубовой рощи, выросшей на развалинах древнего римского храма, а после еды мы с Артуром взяли наши одеяла и пошли на вершину плато, подальше от остальных.

Вечер был ясным. В темноте неба над нами мерцали звезды. Перед сном мы тихонько разговаривали, и наши сказанные полушепотом слова растворялись в темноте.

Я представила себе погруженный в полудрему весь Альбион, который медленно вращался, как красавица, рассматривающая себя в зеркале в разных позах. Я видела золотые откосы Котсволда, зеленое волнистое море равнин и высокие изящные арки древних сооружений, поднимающиеся с дымящихся туманом болот Бата.

И все же сердце Британии оставалось скрытым, перемещаясь, как радуга в тумане. Кроме силы и величественности Чеддерского ущелья и огромных низинных равнин вокруг Гластонбери, было еще что-то, более дорогое, более значимое. Мне представлялась уютная усадьба в лесу, теснящиеся друг к другу деревенские домишки, хибарка пастуха, я отчетливо слышала хоровую песню рыбаков. Все это проносилось в моей памяти, как и лица людей, увиденных мною на дороге, и создавало портрет народа, называющего меня королевой.

Где-то недалеко запел соловей, наполняя темноту сладостными звуками.

Между недалекой песней маленькой птицы и огромными просторами под небесным сводом была человеческая мечта. Не важно, заключалась ли она в пожелании доброй жатвы, или в желании заключить торговое соглашение, или в мольбе о возвращении любимого, или в молитве о рождении ребенка, – любой человек имел свое заветное желание.

Я понимала мечты народа и знала, что отвечаю за них так же, как Артур отвечает за наше Дело. Это было глубокое, волнующее понимание, и, лежа в объятиях мужа, я изумилась ему.

– Эту землю называют землей лета, – прошептал Артур едва слышно, как будто боясь разбудить меня. – Ия думаю, что тебя можно назвать моей королевой летних звезд.

Эти слова выражали и мою собственную мечту, и я улыбнулась про себя, не осмеливаясь отвечать на ласку слишком откровенно, чтобы он не сказал еще каких-нибудь нежных слов.

Это были самые ласковые слова, которые Артур когда-либо говорил мне, и они привели меня в восторг.

Когда-нибудь, – сквозь сон подумала я, – он, может быть, решит, что любит меня.

Когда мы въехали на плодородные красноземы Эксетера, Герайнт выехал встречать нас. Хотя он был моложе и грубее своего наставника Агриколы, я поняла, почему Артур сделал его королем Девона: Герайнт был не только исключительно талантливым военным, но производил впечатление толкового человека, и у него был добрый, веселый нрав.

– Ты просто щеголь! – воскликнул Артур, восхитившись нарядом Герайнта.

– Разве ты не слышал, что из Византии прибыл торговый корабль?

– Нет!

Недавно назначенный правитель усмехнулся.

– Он прибыл сразу после того, как закончились штормы, и вошел в мой порт Топшем загруженный товарами. Там были и шелка. Теперь гардеробы знатных людей на западе страны пополнились.

Корабль привез также вино, стеклянную посуду и изящные глиняные изделия из мастерских с побережья Черного моря, а кроме того, молодого греческого раба, который играл запоминающуюся мелодию на незнакомом музыкальном инструменте. Герайнт купил этого раба, и после пышного обеда раб исполнял на дудочке музыку, а под звуки арфы рассказывали баллады. Были танцы и игры на ловкость и сноровку, и я заметила, что король Девона усиленно флиртует с Энидой.

– Герайнт надут, как павлины, которых держат в саду, но он вдвое красивее, – саркастически заметила моя фрейлина, когда осталась со мной перед сном. – Но лучше бы он поменьше заботился о воинской славе и побеспокоился о кухне: она у него задымленная, печь не пригодна для работы, а во дворе около колодца нет отмостков.

– Наверное, – предположила я, – Герайнту нужно жениться, чтобы привести в порядок свои домашние дела.

– Такой человек, как он, не захочет жениться, ему просто нужен хороший управляющий. – Энида опустила мое ожерелье из янтаря и слоновой кости в мешочек из овечьей кожи и озорно усмехнулась. – И все же фигура у него превосходная.

Как хозяин Герайнт был тоже превосходен. Он показал нам дома, которые ремонтировал, гордясь мрамором, добытым из развалин. На следующий день Герайнт устроил пикник на взморье, где мы обсуждали восстановление причалов в Топшеме, которые облегчат торговлю с купеческими кораблями.