Итак, вопрос был исчерпан, и вместе с ним вероятность того, что я отправлюсь к Владычице.

Я прильнула к коленям матери, с любопытством раздумывая над тем, какой была бы моя жизнь в святилище. Руфон однажды упоминал о нем, сказав, что оно служило домом для всех знаменитых мужчин, когда они были детьми, но я впервые услышала о том, что там могут учиться девочки. Интересно, кого еще пригласили туда, и могут ли мои родители переменить свое решение? Сама мысль об обучении в святилище взволновала меня; под руководством Владычицы я по меньшей мере смогу обучиться искусству изменения облика, а в наиболее благоприятном случае — стать воином.

Я гадала, почему мои родители сочли необходимым отвергнуть приглашение, и решила утром спросить об этом Кети. Тем временем жрец излагал новости.

На юге лето прошло спокойно; саксы не покидали своих владений, расположенных вдоль восточного берега нашего острова.

— Король Утер пристально охраняет эту территорию, но ходят слухи, что на континенте есть люди, собирающие силы для большого вторжения. Он хочет получить заверения в поддержке от других малых королей, воины которых должны быть готовы выступить, если возникнет нужда.

Люди моего отца энергично закивали, воцарилась атмосфера согласия, потому что, хотя мы и не имели дела с саксами, здесь, в Регеде, о них ходили слухи как о жестоких завоевателях. Я, однако, не думала, что они превзойдут ирландцев, так как Нонни утверждала, что последние все еще держат наготове войско, от чего мы в Британии уже давно отказались.

Как бы там ни было, мне были не интересны эти разговоры, и я обрадовалась, когда беседа коснулась Самхейна. Отец предложил жрецу провести праздник окончания года с нами, и тот согласился при условии, что он закончит поездки с поручениями верховной жрицы.

С первым лучом света я была на ногах и, одевшись, поспешила узнать, у себя ли лекарка. Я постучалась в ее комнату около кухни, прозвучал приглушенный ответ, и я вошла и уселась на трехногую скамейку у кровати прежде, чем она откинула полог.

— Кети, ты знаешь, что Владычица Озера требует, чтобы я приехала к ней учиться? — Вопрос прозвучал еще до того, как мы обменялись приветствиями.

Моя почтенная подруга привязала к поясу мешочек с травами и повернулась ко мне с кривой улыбкой, будто собираясь спросить, что же удерживало меня дома до сих пор.

— Ну, давай считать, что я не удивлена, хотя не думаю, что слово «требует» является подходящим. Она не столь могущественна, чтобы приказывать королям и королевам.

— А в старые времена она делала это?

— Что нам известно о старых временах, кроме слухов и сказок? А в них зло обычно приукрашено.

Старуха подошла к кровати и стала натягивать башмаки из мягкой кожи.

— Эй, погоди, я помогу тебе, — предложила я и, когда она поставила ногу мне на колено, сосредоточилась на затягивании завязок. — Но почему родители не отпустили меня?

— Гораздо важнее спросить, почему жрица вообще выбрала тебя? За этим стоит нечто большее, чем просто дружеская забота о твоем обучении, не заблуждайся, дитя.

Кети опустила ногу, с которой я закончила, и поставила другую. Пряжка на сапоге была погнута, и мне пришлось повозиться с завязкой. Моя наставница даже не заметила этого, погруженная и свои размышления.

— После всего, что произошло за последнее время, Владычица и ее немногочисленные жрецы известны людям больше понаслышке, чем лично. Но сейчас мирные дни империи миновали, и каждая религия борется не только за приобретение новых поборников, но и за политическую выгоду. Каким подарком будет для нее обучение прекрасной юной принцессы, если учитывать то, что когда-нибудь ты станешь великой королевой…

Голос Кети стал тихим и мечтательным, а взгляд затуманился от видения вещей, недоступных для меня. Я затаила дыхание, пока она читала будущее, и спустя мгновение старуха вздохнула и покачала головой.

— Твои родители поступают мудро, девочка. Ты не предназначена для того, чтобы стать пешкой в чьей-то игре.

Я разобралась с ее башмаком, она встала и встрепенулась, как птичка, приводящая в порядок перышки.

— Что тебе еще удалось увидеть, Кети? — с надеждой спросила я.

Она подарила мне любящий взгляд, потом ухмыльнулась.

— Сейчас восходит великий день, и нельзя упустить возможность быть свободной и веселой, пока это доступно. — Она задержалась на пороге, придержав для меня полог. — Но, может быть, только, может быть, тебе не повредит, если жрец будет обучать тебя здесь, при дворе. Что касается Владычицы, кажется, ей придется немного попозже познакомиться с тобой.

Потом дни летели, как россыпь разноцветных листьев, полные ярких впечатлений и забот. Мы с дочерью сыровара почти не разлучались: бегали друг к другу домой, будто были родственниками, карабкались по высоким яблоням за последними плодами, все еще висевшими на ветках, подбегали к воротам, когда охотничий отряд приносил огромного вепря, привязанного к шесту, который несли два воина, доили коров, вернувшихся с пастбищ, или слизывали сливки со стенок неглубоких каменных чанов в сыроварне.

И, где бы мы ни оказывались, везде были яблоки: рассыпанные на подносах для сушки или уложенные в бочки, перед тем как быть убранными в погреба, сваренные впрок с медом и специями или выжатые в бочонки для сидра на зиму. Их опьяняющий запах преследовал нас постоянно, и мы беспечно возились, окруженные этим ароматом, как пара котят в кошачьей мяте.

Когда жатва близилась к концу, началась подготовка к Самхейну, дню, когда заканчивается старый год и начинается новый. Этот праздник — самое сытое, самое священное время года, но и время, когда надо много работать.

По всей Британии любое животное, которое нельзя прокормить зимой, должно быть забито к окончанию праздника, а все приготовления следует завершить к закату предыдущего дня, поскольку Самхейн начинается в сумерки. В это время возвращаются души умерших, чтобы согреться перед зимними холодами, и границы между этим миром и другими мирами стираются.

Конечно, старые и справедливые боги всегда рядом; домовые и духи кружатся вокруг нас каждый день. Но в ночь на Самхейн они ведут себя по-другому: искушают, крадут, покупают души людей или обмениваются ими, и любой, оказавшийся вне своего дома, может к утру исчезнуть. Каждому известно, что потусторонний мир является местом сосредоточения красоты и радости, страной вечно молодых, но он также полон опасности и страха, и им правят силы, неподвластные человеку. Поэтому мы все должны соблюдать древние обряды и ночью не покидать свои, жилища.

Внизу на пойменном лугу, где река делает поворот, люди проверяли выгульные площадки для скота и столбы для привязывания животных, а кузнец точил тесак и сверкающий нож мясника. На кухонный двор вытащили огромный котел, и женщины отчистили его мягкой овечьей шерстью и глиной. Он стоял на треноге, тускло поблескивая в лучах октябрьского солнца, символ полноты жизни и смерти.

— Как давно он сделан? — спросила Лин, пробираясь между работниками, чтобы лучше рассмотреть рисунки на боках котла.

— Никто не знает, — сказала служанка, полируя то, что казалось изображением оленьей головы.

— Я готова побиться об заклад, что Кети знает, — предположил кто-то.

— Кети никогда не стала бы иметь с этим ничего общего, — гордо объявила я, убежденная в том, что котел был предзнаменованием дурного.

— Не очень разумно говорить за других людей, госпожа. –

Знакомый голос раздался за моей спиной, и я с удивлением повернулась и увидела Кети, стоящую в арочном пролете, ведущем на кухню.

На дворе воцарилась тишина, и, когда женщины расступились, давая ей дорогу, она медленно прошла к гигантскому котлу.

Край котла достигал лекарке до пояса, и она пригнулась, чтобы внимательнее рассмотреть резьбу, и прищурилась, разбирая знаки. Она напомнила мне птичку славку, с любопытством выглядывающую из густых лесных зарослей, и я бы хихикнула, если бы не мрачное выражение ее лица.

— У многих старых богов были котлы, — пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к собравшимся. — Я слышала, что где-то на континенте есть еще один, даже больше. В него поместится любой человек.

На мгновение мне показалось, что Кети собирается протянуть руку и ощупать узор пальцами, чтобы лучше разобраться в нем, но она вздрогнула, спрятав руки обратно в рукава, и отвернулась от котла, как отворачиваются от гадюки, не желая дразнить ее.

— Похоже, что здесь изображены боги и жертвоприношения, а на некоторые вопросы лучше не искать ответа. Достаточно знать, что старые боги им довольны.

В ее словах было что-то недосказанное, и женщины молча вернулись к своей работе, словно каждую охватил угнетающий, невыразимый страх. В канун Самхейна не стоит искушать судьбу, и все сосредоточились на подготовке к завтрашнему дню, потому что потом выполнить недоделанное будет некогда. Я позвала Лин, и мы потихоньку удрали.

В этот день мы нашли убежище в нашем излюбленном месте на холме, круто спускавшемся к реке, с лесистого склона которого открывался изумительный вид. Стайка шумных ворон собралась у священной рощи вблизи вершины холма за рекой. Из-за того, что они кричали в особой близости к самой богине войны, их пронзительное карканье и самодовольный вид раздражали меня.

— Мать говорит, что жрец еще не вернулся из своей поездки к святилищу, — заметила моя подруга. — Она считает, что отмечать Самхейн без жреца — плохая примета.

— Мой отец руководил обрядами Самхейна задолго до того, как родились мы с тобой, — возразила я. По коже у меня побежали мурашки, и я разозлилась. — Не думаю, что присутствие жреца так уж важно.

— Тсс, — ответила она, понижая голос. — Я думала об этом сегодня… когда все духи покинули дом. Что может помешать им появиться у наших кроватей и похитить любую из нас? Что-то встревожило ворон, они поднялись в воздух, тревожно каркая, и я пожалела, что не обладаю искусством жреца, чтобы узнать, в чем дело.