Я засмеялась, представив такую картину, и еще раз более пристально рассмотрела, как прикреплены эти штуки, чтобы потом пришить их к сбруе своей лошади. Судя по всему, дело нехитрое, и, подобно мальчишке, я подивилась, почему другие до сих пор до этого не додумались.

Я хотела было попросить у него разрешения покататься на его лошади, но вдруг началась суматоха, и из дверей разом вывалились кухарка, слуги, хозяйка и Лавиния, и все окружили меня, браня за то, что я стою по щиколотку в грязи, и требуя, чтобы я заняла свое место за столом. Поэтому я на прощание махнула рукой пареньку на лошади и вошла в дом.

Лавиния яростно бранилась, перечисляя места, где искала меня, и добавила без особого смирения.

— Я должна была догадаться, что ты будешь на улице с лошадьми!

Завтрак был плотным и вкусным, на тарелках лежали яйца, обложенные ломтями бекона, и сытные овсяные лепешки. Покончив с едой, я подозвала к нашему столу хозяйку и похвалила за столь щедрое гостеприимство.

— Я должна извиниться за мальчишку, госпожа, — быстро сказала она. — Он понятия не имел, кто ты.

— Знаю, — заверила ее я, — поэтому поболтать с ним было еще приятнее. Полагаю, это твой племянник? — Я вспомнила о картине с сарматским воином и предположила, что у мальчишки в крови умение обращаться с лошадьми.

— Скорее, приемный сын, — ответила она, покачивая головой. — Бедный ребенок, я бы сказала, что по рождению он был рабом. По крайней мере, был в услужении у глазного лекаря-грека, когда они остановились на постоялом дворе моей кузины в Кобридже. Его хозяин утверждал, что мальчик — араб, но кто его знает? Он был совсем еще малышом, когда они с хозяином пришли в город, но глазному лекарю и не нужен большой, рослый слуга. Его хозяин вскоре умер, и ребенок остался бездомным, поэтому его забрала моя кузина и позже прислала ко мне. У нее уже было четверо сыновей, и она знала, как мне хочется своего ребенка.

Добрая женщина запнулась, и ее лицо исказилось страданием из-за того, что она не может иметь детей.

— Паломид появился у нас прошлой весной и с тех пор живет здесь. Он и в самом деле хороший мальчик, хотя временами чересчур горяч и настолько любит лошадей, что забывает про постояльцев.

Она любовно улыбнулась, и я подумала о том, как удачно, что ребенок, которому необходима семья, встретил женщину, в такой же степени нуждающуюся в детях.

— Я очень надеюсь, что ты простишь ему сегодняшнюю невоспитанность, — закончила хозяйка, и голос ее неожиданно стал очень серьезным. — Мальчик не хотел тебя обидеть.

— А я и не обиделась, — успокоила ее я, пытаясь увести разговор от событий на конном дворе. — Ты была права: твое стеганое одеяло просто замечательное.

Она расплылась в признательной улыбке, и я спросила, где она достала его.

— Это одеяло прислала моя кузина несколько лет назад. Она увидела такое у одного странствующего торговца и принялась шить одеяла для себя. Поскольку она держала целую стаю гусей, то настегала одеял для всей семьи. Я уверена, — любезно добавила хозяйка, — что, если захочешь, она сошьет одеяло и для вашей светлости.

Меня так поразило это обращение, что я смогла только пообещать, что дам ей знать, если оно мне когда-нибудь понадобится. Бедивер подошел к столу и сказал, что пора собираться. Он торопился с отъездом, пока не испортилась погода. Я поблагодарила нашу хозяйку и помахала на прощание мальчишке-арабу на конном дворе. Он застенчиво махнул в ответ и смущенно отвернулся.

Итак, мы выехали из Рибчестера. Позади остались изумительный вид на широкую речную пойму, память о предках и мальчик из другого мира, творящий чудеса на спине лошади.

Как только лошадям был задан шаг и они приноровились к нему, Бедивер подъехал ко мне. После обычных утренних приветствий разговор снова вернулся к Артуру, и я спросила, был ли Бедивер на его коронации.

— Конечно, — сказал он, ухмыляясь. — За всю мою жизнь я почти не припомню случаев, когда меня не было рядом с Артуром. Она началась так весело и празднично, и мне жаль, что ты не могла быть там, Гвен.

Бедивер помолчал, и я кивнула, вспоминая возбуждение, вызванное этим событием. Когда пришло приглашение, я умоляла Кети разрешить мне поехать, мечтая посмотреть на коронационную процессию и лошадей. Но старуха только отрицательно качала головой, говоря, что я должна еще некоторое время оставаться на севере.

— За зиму Лот не смог обеспечить достаточную поддержку Уриену в его притязаниях на трон, — продолжил Бедивер, — поэтому Мерлин объявил, что провозглашение короля произойдет весной. Он предпочел провести коронацию в Каэрлеоне, городе, не имеющем особо тесных связей ни с севером, ни с югом. Были намечены две церемонии — одна языческая, другая христианская, каждая для приверженцев своей веры.

Приехали все мелкие короли, включая и Лота, который важно расхаживал, всячески демонстрируя свою храбрость, но никогда открыто не перечил магу. Мерлин был везде, то разговаривая с одними, то приветствуя других. Он неуклонно подчеркивал, что Артур — предназначенный судьбой вождь всех бриттов и король для каждого.

Артур попросил Бедивера присутствовать при церемонии одевания, и первый рыцарь, никогда не видевший одежд пышнее тех, что висели в шкафу верховного короля, изумился их великолепию.

— Попробовал бы ты поносить их! — ухмыльнулся Артур, роясь в шкафу в поисках пары башмаков, более удобных, чем те разукрашенные, которые приготовил для него Ульфин. Он отшвырнул плащ, отделанный мехом и подбитый шелком. — Каждая из этих вещей наверняка весит больше, чем целая кольчуга. Хвала богине, что это ненадолго. Как только Владычица прикажет мне следовать за ней на священный холм, я смогу снять королевский плащ, потому что, по ее словам, при посвящении он не нужен.

— Эти два обряда сильно различаются? — спросил Бедивер.

— Немного, — последовал приглушенный ответ, потому что Артур забрался в глубь шкафа и выудил оттуда старые, поношенные башмаки, которые обычно надевал на псарню сэра Эктора. — Архиепископ освятит меня именем христианского бога, а Владычица попросит богиню помочь мне служить людям. И, конечно, вручит мне меч, тогда как архиепископ всего лишь возложит мне на голову корону. Эта штука по крайней мере не такая тяжелая, как кажется. Эй, послушай, хватит — я еще в состоянии сам надеть башмаки! — резко сказал он, когда я наклонился помочь ему. — Неужели ты и впрямь решил, что мне нужна помощь, чтобы одеться? Я просто хотел поговорить с тобой, и, когда мне сказали, что при одевании должен кто-то присутствовать, мне показалось, что для нас это лучший способ немного побыть вдвоем.

Он засмеялся, оттолкнул Бедивера и заговорил о том, что ему нужно будет как следует узнать, после того как корона станет принадлежать ему, о торговле, налогах и будущих соглашениях.

Тем утром казалось, что замечательные дела непременно свершатся, если хорошенько продумать их, и страстное вдохновение Артура было воистину заразительным. Когда пришел Ульфин с сообщением, что пора отправляться, Артур стоял со старым башмаком в руке, рассуждая о необходимости ремонта дорог для развития торговли между королевствами. Это напоминало беседы, которые обычно вел с ними Мерлин, когда они были детьми, и Бедивер подумал, что Британия стоит на пороге новой эры и что участником таких грандиозных событий быть замечательно.

Христианский ритуал был долгим и утомительным, а часовня, где он проходил, — маленькой, так что там едва хватило места королям. В течение всей церемонии они стояли, и в какой-то момент Бедивер догадался, что Артур стоит на одной ноге, пытаясь дать отдых другой, хотя ноги его были скрыты длинными парадными одеждами.

Церемония состояла из продолжительного невнятного бормотания, и северные вожди начали терять терпение, особенно те, кто не знал латыни. Посвящение, которое состоится днем, по крайней мере даст северянам возможность слушать его на родном языке, а предстоящее жертвоприношение они смогут увидеть и понять. И как только дело будет сделано, никто не сможет оспаривать королевский сан Артура.

Наконец были произнесены молитвы за самого Артура, и корону Утера возложили ему на голову. Драгоценные камни ярко и величественно мерцали и переливались при свечах — теперь Артур действительно стал верховным королем Британии, по крайней мере для христиан.

Кумбрийский хор пропел последний гимн, и, когда на плечи Артура возложили королевскую мантию, новый король вышел на улицу, чтобы встретиться с людьми, которым не нашлось места в церкви. Его сопровождали товарищи: Кэй и Бедивер, Бодвин и Брастиас и все другие юноши, присягнувшие ему после смерти Утера. Следом шли менее знатные люди, начиная с Кадора, герцога Корнуолла, а за ними — женщины, возглавляемые матерью Артура, Игрейной.

Когда Артур появился перед толпой, раздались приветственные крики, его засыпали цветами и добрыми пожеланиями, эхом отдававшимися даже внутри часовни. Горожане принарядились в лучшие одежды и заполнили площадь перед лестницей, веселые, шумные и возбужденные. Артур был подобающе моменту серьезен, но его спутники ухмылялись от уха до уха.

Новый верховный король поднял руки, от чего мантия раскрылась, как крылья орла, и толпа стихла. Спустившись по лестнице, он прошел через площадь к тому месту, где уже ждала Владычица Озера.

Люди расступались, пропуская его, притихшие и сосредоточенные перед предстоящим, более понятным и доступным по сравнению с первым действом. Верховная жрица Вивиан была очень хрупкой и старой, но в ожидании Артура стояла, горделиво выпрямившись и плашмя держа парадный меч на вытянутых руках. Процессия медленно двигалась к ней, и казалось, что жрица становится еще величественнее по мере их приближения.

Когда между ней и Артуром осталось пять шагов, он опустился на колени, а его спутники образовали круг, на одной стороне которого стояла жрица, а на другой верховный король. Некоторые из зрителей перекрестились, и то же самое сделали один или два спутника Артура. Кэй и Бедивер стояли по обе стороны от Владычицы, и Бедивер заметил, что Балин, стоящий рядом с ним, побледнел и перекрестился дважды.