— Как приятно встретить женщину достойного ума! Без притворства и жеманства. Ведь мы можем говорить начистоту, верно?

— Что вам нужно от меня?

Несмотря на решимость говорить без утаек, Елена невольно опешила от прямоты вопроса.

— Мне стало известно, что долгий и счастливый союз пришел к концу, — начала она.

— Возможно, вы опасаетесь, что я всеми силами постараюсь удержать князя?

— Это как раз то, на что я надеюсь. На самом деле я здесь, чтобы умолять вас об этом.

— Я вас не понимаю. Если бы вы явились ко мне с предложением немедленно и навсегда покинуть Петербург, я бы поняла. Поскольку в один прекрасный день князь мог бы сделать мне предложение. Разве вы этого хотели?

— Нет. Но обстоятельства изменились. Теперь князь желает вступить в брак. Он сам сообщил мне о своих намерениях. И я хочу, чтобы вы помогли мне.

Елена пристально посмотрела в глаза балерины. Та побледнела и пыталась сдержать дыхание. Для нее это удар, подумала Елена Петровна. Она явно ничего не знала.

— Помочь вам?

— Я думаю, вы знали, — произнесла Елена мягко, — что князь, несмотря на чувства к вам, имел все основания удерживаться от брака. Мы обе знаем свет, так что не будем больше говорить об этом. Но, несмотря ни на что, вы пользовались всеми правами супруги. Так почему бы вам не продолжать ими пользоваться и в дальнейшем? Совершенно очевидно, что вы уступили свои позиции без борьбы. — Елена вспомнила замечание мадемуазель Альберт насчет гордости. — Что заставило вас так поступить? Гордость? Уверяю вас, самые злейшие враги женщин в их взаимоотношениях с мужчинами — гордость и чувствительность.

— Не могу с вами согласиться.

— О, гордость и чувствительность сами по себе достойные качества, не спорю. Но женщины, которые взывают к ним, вскоре обнаруживают, что у них, кроме этих качеств, ничего не осталось.

Слова Елены не были лишены правды, и Анна не могла с ней не согласиться. Когда она получила письмо князя с припиской «Бирюзовые глаза поблекли», в ней взыграли именно гордость и злополучная чувствительность. Ей словно нанесли удар в спину. Два дня она не могла ни спать, ни есть, но не подавала и виду, что совершенно убита. Может, нужно было рвать на себе волосы и отчаянно рыдать? Но женитьба? И на ком? Совершенно очевидно, что Елена Петровна пыталась помешать этому браку по личным причинам.

— На ком же князь намерен жениться?

— На женщине, которая еще в меньшей степени принадлежит его кругу, чем вы. На гувернантке.

— На гувернантке?

— На гувернантке-англичанке, воспитательнице его дочерей. — Елена заметила, как крепко Анна сжала кулаки. — Вы, вероятно, ожидали, что князь собрался жениться на женщине своего круга, не так ли? Возможно, на графине Н. или маленькой кокетке Екатерине Д. Не сомневаюсь, вы понимаете, о ком я говорю. Но ничего подобного. Он выбрал в жены гувернантку. Неужели вы уступите ей свое место без борьбы?

— Но я бессильна.

— Только если вы сами этого захотите.

— Насколько я понимаю, женитьба князя на ком бы то ни было вредит вам?

— Вы совершенно правы, — согласилась Елена.

— Насколько мне известно, у вас есть сын…

— О, — воскликнула Елена, — вы затронули мое, самое уязвимое место! — Она беспомощно опустила голову, теребя веер в руках. Весь ее вид демонстрировал мягкость, женственность и беззащитность. Если бы она тут же подняла глаза, то заметила бы враждебное выражение на лице Анны, заметила бы, с каким презрением и ненавистью смотрит она на гостью. Но то была секундная слабость. Когда Елена, наконец, взглянула на любовницу князя, то встретила лишь спокойный, изучающий взгляд ее темных глаз.

— Мне очень жаль, но князь прервал нашу… дружбу. Я не питаю к нему других чувств, кроме привязанности и глубокой благодарности. И я не стану бросаться ему в ноги. Может, это лучше сделать вам, Елена Петровна?

Елена вскочила на ноги, вздрогнув, словно от пощечины.

— Да как вы смеете!

Что-то изменилось в атмосфере комнаты. Это было ясно по резкости, прозвучавшей в голосе Анны, по гневному блеску ее взора. Всего минуту назад Елене Петровне казалось, что та спокойна, сговорчива, готова слушать. Но теперь… Стройное тело балерины напряглось, лицо застыло, будто ледяная маска.

— Вижу, — надменно произнесла Елена Петровна, — что я понапрасну теряла время.

— Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

И снова, как при разговоре с мадемуазель Альберт, Елена почувствовала, что собеседница завладела положением. Ее щеки вспыхнули от гнева. О чем там говорила мадемуазель Альберт? Об оружии… оружии, которое у нее под рукой. Но что она имела в виду?

— Не сомневаюсь, — с сарказмом произнесла Елена, — что сейчас в Обухове наша англичанка занята приготовлениями к свадьбе. Уж она не упустит такой счастливый случай, можете не сомневаться.

— Я слышала о беспорядках в Кравском, — заметила Анна.

— Кажется, ваш батюшка родом из Кравского? — Елена явно хотела задеть за живое собеседницу.

— Нет, дедушка, — поправила ее Анна. Потом спокойно добавила: — Он был крепостным в имении. Батюшка родился не там.

Взгляды двух женщин скрестились. На мгновение Елене показалось, что она знает, куда нанести удар. Но… теперь цель потеряна: чувствовалась лишь какая-то тайна, незажившая рана, которую можно разбередить, если только знать, куда колоть. Мадемуазель Альберт наверняка знает куда. «Какая я дура, что приехала к ней, — подумала Елена. — Так унижаться перед этой выскочкой!» Она с вызовом произнесла:

— Мне кажется, вы поступаете крайне неразумно. У вас есть право, которым вы должны воспользоваться.

— Право?

— Право любящего сердца. Иногда оно важнее других. На вашем месте я бы пригрозила ему самоубийством.

— Однако вы не на моем месте.

— На вашем месте я никогда не поступила бы так неразумно. Если бы все осталось как прежде, вы бы наслаждались счастьем и всеми благами еще много лет. Так что не упускайте этой возможности, пока она в ваших руках. Мужчины не любят сцен. Хорошо разыгранный спектакль мог бы спасти вас, и князь, я уверена, был бы благодарен вам впоследствии.

Анна была одного роста с Еленой, но сейчас она казалась значительно выше.

— Я отказываюсь сражаться против князя ради удовлетворения ваших амбиций, Елена Петровна. Вы пришли сюда с одной мыслью: использовать меня в качестве отмычки. Пока князь остается неженатым, ему не грозит рождение сына, который мог бы заменить вашего. Вы думаете, я настолько глупа?

Елена едва не задохнулась от возмущения:

— Да как вы смеете!

— Правда зачастую горька, — тихо ответила Анна.

— Значит, вы отказываетесь что-либо предпринять? Видите, спрашивая вас об этом, я смирила свою гордость.

— Даже если бы я пообещала вам то, о чем вы просите, я не смогла бы вызвать сочувствие у князя. Я слишком хорошо его знаю. Если он принял решение, его не переубедить. Петр женится на этой женщине, и ни вы, ни я не сможем ему помешать.

Елена, открыла было рот, чтобы возразить, но передумала. Больше всего на свете ей хотелось схватить эту женщину за плечи и как следует встряхнуть. Глупенькая дурочка сдалась без боя, хотя в ее власти на долгие годы удержать князя у своих ног. Быть побежденной любовницей кузена было невыносимо. Только волею случая Анна Егоровна не крепостная.

Елена не могла произнести ни слова от злости.

— Пожалуй, нам не о чем больше говорить, — наконец надменно выдавила она. — Вы не можете отрицать, что я пыталась вам помочь. Но, кажется, потерпела неудачу. Вы можете оставаться в гордом одиночестве, ибо я не вижу для вас лучшей доли, чем прежняя.

— Я тоже, — тихо ответила Анна.

Оставшись одна, балерина разразилась бурными рыданиями. Приступ бессильной ярости сжигал ее изнутри. Значит, ее место заняла простая гувернантка! Женщина, которую она не удостоила бы даже взглядом! Ревность отравляла ее душу. Гувернантка! Из-за этой мерзавки, она потеряла своего Петра! Но ни за какие блага на свете она не позволила бы Елене Петровне видеть гнев и ненависть, что бушевали в ее сердце. Теперь же, представив себе лицо соперницы, актриса не сдержала слез. Мысль о том, что выскочка из Англии заняла ее место в сердце князя, казалась ей невыносимой.


Мадемуазель Альберт вернулась в Обухово в приподнятом настроении.

Эдвард заметил это и поделился с Софи своими наблюдениями.

— Похоже на то, что поток ее мыслей принял другое направление, — усмехнулся он. — Поскольку мадемуазель занимает что-то еще, помимо ведения хозяйства. Вы думаете, это… Нет, вряд ли такое возможно. — Он задумался.

— Что? — заинтересовалась Софи.

Она тоже обратила внимание на перемену в настроении мадемуазель.

— Я подумал, не собралась ли Елена Петровна снова выйти замуж… Если так, мадемуазель узнала бы об этом первой после князя. Вы только подумайте, что бы это значило для мадемуазель! Полное ведение хозяйства в ее руках! Для мадемуазель такое событие означало бы полный триумф.

Софи ничего не ответила. Они прогуливались вдвоем, свободные от занятий. В воздухе пахло нагретой солнцем травой. Простое белое платье из муслина изумительно подчеркивало изящность фигурки Софи. Ее стройные бедра изящно покачивались, подол платья колыхал траву. Прикрываясь от жаркого солнца, она распахнула зонтик, в тени которого кожа Софи казалась еще нежнее, а цвет ее зеленых глаз стал еще глубже.

Софи тоже изменилась, подумал Эдвард. Шагая рядом и случайно касаясь ее теплой руки, он словно ощущал произошедшие в ней перемены.

«Я заставил себя ждать», — думал он. Инстинкт предостерег Эдварда, что сейчас не время говорить о своей любви. Но Софи должна была догадаться о сильном чувстве, какое он испытывал к ней. Эдвард попытался прочесть ответ в ее глазах… Но Софи неожиданно потупилась.