Андрей был осужден трибуналом и сослан в Афганистан, где погиб в ноябре прошлого года.

Если Полесовы вдруг узнают, что все эти события происходили не только на моих глазах, но и при моем непосредственном участии… они элементарно могут расхотеть держать гувернантку с таким прошлым в своем доме.


***

Пока я выдумывала предлог, под которым можно было бы запретить Мари прогуливаться с Ильицким, возле меня оказался Алекс Курбатов.

– Лиди, я бы на вашем месте не оставлял Мари надолго с посторонними – кто знает, может быть, именно сейчас эти двое замышляют мировую революцию.

Ухмыльнувшись собственной шутке, он выставил мне локоть, предлагая, видимо, тоже пройтись до конюшни, а я тут же воспользовалась предложением.

Мы держались шагах в тридцати от Мари и Ильицкого – я напрягалась, чтобы расслышать хоть что-то из их разговора, но безрезультатно. Алекс очень мешал. Он с мрачной усмешкой отпускал остроты по поводу Маркса и этих двоих, а мне надлежало как всегда подыгрывать и восхищаться его чувством юмора. Шутки Алекса были в этот раз особенно злыми: разумеется, он страшно ревновал Мари, которую считал своей собственностью. На моей памяти это и правда был первый случай, когда Мари предпочла Алексу кого-то другого во время прогулки.

Я сама многое бы дала, чтобы убедиться – Ильицкий лишь отбывает повинность в обществе Мари. Но несчастным он совсем не выглядел, что, признаться, немного меня задевало. В какой-то момент я просто запретила себе думать о нем, тем более что у меня были дела куда насущнее.

– Алекс, простите, я сегодня совсем никудышный собеседник. Из-за вчерашнего… – вздохнула я, не дав ему пошутить в очередной раз. – Бедный господин Балдинский. Он казался таким милым старичком – ума не приложу, кто и за что мог такое с ним сделать.

– Видимо, не таким уж милым он был, раз ему размозжили череп одиннадцатимиллиметровой пулей.

– Боже мой, Алекс! – я ужаснулась вполне искренне от таких подробностей.

– Простите великодушно, Лиди, – он как будто и правда спохватился и порывисто поцеловал мою руку в знак извинения. – Я только хотел сказать, что, возможно, покойный Балдинский заслужил эту пулю.

– Ужасные вещи вы говорите… – в смятении отозвалась я.

И еще подумала, что, будь на моем месте Мари, она бы с удовольствием поддержала Алекса и посмаковала подробности. Но больше в словах Курбатова меня заинтересовало другое:

– Вы что же – точно знаете, какого калибра была пуля? – удивилась я.

– Да, тело Балдинского уже вскрыли. Вскрытие – это когда…

– Не нужно, я знаю, – торопливо заверила я.

– …так вот тело вскрыли и нашли две одиннадцатимиллиметровых пули – в сердце и в черепе. Пули как от «бульдога», кстати. Это дедушка мне сегодня рассказал – он интересовался в полиции ходом расследования.

– Ах, вот в чем дело…

Значит, граф Курбатов активно интересуется этим убийством. Праздное любопытство или что-то еще?

– Видимо, они все же были друзьями, – предположила я вслух. – Вы ведь рассказывали, что господин Балдинский даже ночью однажды приехал в ваш дом.

– Да, и, кстати, я выяснил, зачем он приезжал, – важно добавил Алекс: – взять денег в долг у деда. Проигрался в карты в клубе, что через улицу от особняка.

– И решился потревожить графа, надеясь, что тот даст взаймы едва знакомому человеку? – недоверчиво уточнила я. – Ночью?

– Именно… – хмыкнул Курбатов. – Вы удивитесь, но надежды Балдинского оправдались: дед, добрая душа, выписал ему чек.

Я продолжала смотреть недоверчиво.

– Ну что уж вы, Лиди? Все знают о нраве моего дедушки и беззастенчиво пользуются его щедростью, без конца занимая деньги. Что Полесов, что Стенин. Да и мои расходы, признаться, регулярно превышают содержание, которое выдает мне дедушка – и он ни разу меня не упрекнул. Святой человек!… Послушайте, они что – смеются? – он сменил тему и кивком указал на Мари и Ильицкого, с которых все это время не сводил глаз. Интересно, что смешного они вычитали у Маркса? – Алекс сделался еще мрачнее.

Я же, подумав, согласилась с Алексом – по поводу графа. Господин Курбатов и правда постоянно давал взаймы Жоржу Полесову и делал вид, что верит, будто долги ему когда-нибудь вернут. Но чтобы так бессовестно явиться в дом ночью и просить денег?…

– Позвольте, но вы рассказывали, что граф поле ухода Балдинского остаток ночи провел без сна, в волнении расхаживая по кабинету. С чего бы ему волноваться, если дело касается чужого долга?

– Ну а что вы хотите – возраст!… – Курбатов почти отмахнулся от меня и вдруг упрекнул: – Лиди, не понимаю, как вы можете оставлять Мари наедине с этим человеком, – он снова говорил о Мари и Ильицком, – их дружба это… ненормально! Он ей в отцы годится!

Я хотела было пылко возразить, что Ильицкому еще и тридцати нет, но – передумала, решив воспользоваться ситуацией.

– Согласна с вами! – отозвалась я, пытаясь добавить в голос возмущения, – Мне тоже не нравится эта дружба. Давайте подойдем ближе – я отвлеку Евгения Ивановича разговором, а вы уведете Мари в дом. Со мной ведь она точно не пойдет, вы же понимаете…

– Лиди, не могу выразить, как я вам признателен!

Он будто моего разрешения только и ждал – в несколько скорых шагов мы догнали парочку впереди. Однако вопреки плану, Алекс вдруг заговорил сам:

– Вижу, вы не скучаете, господа, – он излишне театрально раскланялся с Ильицким. – О чем беседуете, позвольте спросить?

– Мария Георгиевна поделилась со мной некоторыми своими мыслями относительно экономической теории Маркса.

Как ни странно Ильицкий разговаривал с ним вполне радушно – кажется, впечатления от общения с Мари были у него самые положительные.

– О, надо же, а нам с Лидией Гавриловной показалось, будто вы обсуждали сборник анекдотов – так отчаянно вы веселились.

– Алекс… – попыталась отвлечь его Мари, которая, видимо, лучше меня угадывала язвительность в каждом слове и жесте Курбатова. Но тот ее не слушал.

– Надо бы тоже почитать этого Маркса – хоть посмеюсь, – продолжал он. – А то ведь это я был тем человеком, которого Мари назвала «знакомым» – это я доставал ей оригинал на немецком, но, увы, так и не удосужился его прочесть.

– Почитайте-почитайте, там действительно много забавного, – Ильицкий, будто издеваясь над Алексом, переглянулся с Мари – и оба они улыбнулись чему-то своему.

Мне происходящее уже почти пугало: Алекс всегда был человеком довольно вспыльчивым, а сейчас он был очень зол на Мари – или на Ильицкого – и я даже боялась предположить, к чему это может привести.

Алекс же, так и не найдясь, что ответить Ильицкому, перевел взгляд на мою воспитанницу и выпалил едко:

– Вы, Мари, разве передумали уже идти на конюшню? Вы прошли мимо.

– Передумала. Я очень увлеклась беседой с Евгением Ивановичем.

– А вы не подумали, что Евгению Ивановичу может быть просто скучно с вами. Он взрослый занятой человек, а вы отнимаете его время!

Да-да! Мысленно я согласилась с Алексом, а вот Мари, похоже, такая мысль действительно не приходила в голову. Теперь же она и впрямь растерялась и только беспомощно взглянула на Ильицкого. А тот – я уверена, из вежливости – ответил:

– Позвольте, я очень плохо еще знаю Марию Георгиевну, но разве с ней вообще может быть скучно? – он снова улыбнулся и, девица несколько воодушевилась. – Она исключительно интересный собеседник.

– Да, Алекс, оказывается у нас уйма общих тем, – подтвердила Мари.

– О, разумеется! – окончательно взбесился Алекс, – Евгений Иванович, напомню, преподает в академии Генштаба, а вы, Мари, делаете три ошибки в слове «галерея». Безусловно, у вас уйма общих тем!

– Алекс! – уже никого не стесняясь, вскричала Мари.

Она покраснела до кончиков ушей, а глаза же сверкали такой ненавистью, что мне показалось, сейчас она бросится на бывшего друга с кулаками.

Все это – ненависть Мари к Алексу, а не ко мне – было так неожиданно, что я не могла найти слов, чтобы прекратить эту перепалку: в первый раз за три месяца, что я работаю у Полесовых, мне захотелось пожалеть Мари, а не наказать ее. Право, я не думала, что Алекс может быть так жесток.

Однако моя воспитанница, в глазах которой, кажется, стояли слезы, уже развернулась и резко сорвалась бежать назад, в дом. И Алекс, бросив еще один негодующий взгляд на Ильицкого, развернулся и пошел следом. Я могла лишь надеяться, что они вскоре помирятся.

Наверняка помирятся… всерьез ссориться из-за подобного глупого эпизода это немыслимо.


***

Как бы там ни было, мечта моя сбылась. Мы с Ильицким стояли в достаточно уединенном уголке парка, укрытом от окон особняка глухой стеной конюшни и оранжереей.

– Так ты действительно читал Маркса? – спросила я, чтобы не молчать.

– А ты что же – не читала?

– Не довелось…

– Напрасно. Маркс выдающийся экономист, в первую очередь. Соглашаться с его выводами или нет – личное дело каждого, но ознакомиться с его трудами образованный человек должен, – и он взглянул на меня так, будто и впрямь упрекал.

– Прости, что не соответствую твоим интеллектуальным запросам! – не удержалась я.

– Не расстраивайся, женщине куда важнее быть красивой, чем умной.

Я задумалась, пытаясь сообразить – это был сильно завуалированный комплимент, или он просто дал понять, что считает меня дурой?

Или же фраза его вовсе не содержала никаких намеков? По крайней мере, выглядел он снова крайне серьезным, от былого радушия не осталось и следа. Глядя себе под ноги, Ильицкий сошел с тропинки и в мрачной задумчивости прислонился спиной к дереву. Я не замедлила – оглянувшись, впрочем, по сторонам – подойти к нему ближе, так близко, что касалась его плечом и попыталась поймать его взгляд.

Дождавшись, наконец, что он взглянет мне в глаза, я улыбнулась в надежде согнать эту мрачность с его лица. И почти сразу поняла, что моя улыбка здесь не поможет. А потом Ильицкий спросил: