— Да. Да, сказала.

— Значит, она солгала? — Арвид был в ужасе.

— Может быть, и не солгала. Может, она сама надеется на это. Конечно, Гуннора хочет, чтобы ее сын был от Ричарда. Но она не знает этого наверняка, и ей придется прожить в неведении до конца своих дней.

Они помолчали.

— Но почему? — повторил Арвид.

Только теперь Альруна поняла, что ему не важно, по какой причине Гуннора убила Агнарра. Он хотел знать, почему она помогла датчанке. И почему хранит эту тайну, способную навечно разрушить отношения Ричарда и Гунноры. Да, Альруна могла бы обвинить ее во лжи, почему же не сделала этого?

Девушка надолго задумалась. Ей многое приходило на ум, но все это казалось таким неважным.

— Я хочу выйти замуж за Арфаста, — наконец объявила она.

На мгновение все тревоги, казалось, покинули Арвида, и на его губах заиграла радостная улыбка.

— Я так давно надеялся на это! — воскликнул он.

— Папа, ты должен понимать, что я уже не та невинная малышка, которой ты считал меня когда-то. И никогда мне ею не стать. Если ты презираешь меня за это, то я ничего не могу поделать. Но ты сам сказал, что всю жизнь сражался с тьмой и злобой в твоей душе. Так почему же я не смогу? Я внучка Тира, но не только. Я женщина, безответно любившая Ричарда, но не только. Я женщина, почти убившая ни в чем не повинного ребенка, но не только.

Арвид помолчал, а затем притянул дочь к себе и заключил ее в объятия.

— Ты хочешь, чтобы Ричард бы счастлив. Поэтому молчишь. Поэтому лжешь.

Она была так рада его теплу, но все же отстранилась.

— Да. И я хочу и сама быть счастлива. Я не хочу ничего упустить в этой жизни, не хочу тосковать. Увидев смерть Агнарра, я поняла, что нельзя умереть только наполовину. И поэтому и жить нельзя только наполовину. Жизнь должна быть целостной.

Прошло много недель. Жизнь шла своим чередом, но внутренняя тревога Гунноры не улеглась. Днем женщина прилежно выполняла все свои задачи по дому, проводила время с сыном и Ричардом, но по ночам к ней приходили воспоминания. Она думала, что сможет жить с тем, что ее малыш — сын Агнарра. Она была уверена, что Агнарр не станет преследовать ее в снах, а Альруна никогда не выдаст ее тайну.

Альруна молчала, Ричард больше не заговаривал о случившемся, Арвид же заверил ее, что датчане ничего не знали о ее поступке. Бывшие сторонники Агнарра считали его трусом и предателем. Они думали, что он вернулся на север.

Но что, если кто-нибудь узнает о случившемся? Что, если столь тщательно выстроенная ею жизнь когда-нибудь развалится, точно подгнившая хижина на болотах? Что, если ее имя осквернят злые слухи? Или, что еще хуже, имена ее детей?

Гуннора подозревала, что опять беременна, и радовалась этому. По крайней мере теперь она была уверена, что ребенок от Ричарда. И все же, если она хотела светлого будущего для себя и своих детей, то нужно было лишить прошлое его власти, уберечься от злых духов памяти.

Однажды ночью Гунноре не спалось. Она встала с кровати. Спину пронзила острая боль — знак того, что ребенок растет и развивается. Но боль не остановила ее.

«Самое страшное в этой жизни — не смерть, а забвение», — говорила ей когда-то Гунгильда. И все же мать научила ее руне, дарившей забвение, — руне «уруз», второй в ряду рун. Собственно, эта руна приносила мудрость и понимание, но если ее написать наоборот, чтобы ее сила служила во вред, а не на благо, то она несла в себе незнание и слепоту.

Гуннора села за стол. У Матильды она научилась писать на пергаменте, и хотя было странно не вырезать руны на дереве, а выводить их чернилами, она приступила к делу.

Она написала руну «уруз». А потом, рунами же, написала три фразы:

«Агнарр меня обесчестил.

Агнарр, возможно, стал отцом моего ребенка.

Агнарр умер от моей руки».

И вновь она написала руну «уруз».

Встав из-за стола, Гуннора почувствовала облегчение. Теперь ее сумрачные воспоминания были запечатаны руной на пергаменте, им не было больше места в ее сердце. Агнарру не осталось места в ее мыслях.

Она спрятала свиток в сундук, зная, что никто его там не найдет, а если и найдет, то не прочитает. Она была единственной мастерицей рун при дворе.


Фекан


996 год


Агнесса была разочарована. Она не знала, чего ожидала, но уж точно не такую странную историю, ка кую ей рассказала герцогиня. Она говорила о каком- то мужчине, угрожавшем ее жизни. Мужчине, которого она убила.

Конечно, убийство — это грех, особенно если его совершила женщина, но Агнесса была уверена, что Бог все поймет: герцогиня ведь защищала свою жизнь, отправив этого безбожника в ад. А если Бог ее поймет, то поймут и монахи!

Но герцогиня, очевидно, воспринимала это иначе.

— Церковники много лет относились ко мне с подозрением, — прошептала она. — И не только из-за моего происхождения. Много лет я не была супругой Ричарда. Конечно, я не имею в виду Дудо, он с самого начала принял мою сторону, но были и другие, и они с трудом скрывали свое неодобрение. — Она помолчала. — Если бы они узнали о случившемся, это подтвердило бы их опасения: мол, я дикая и жестокая женщина.

Агнесса чуть не рассмеялась. Она не знала никого, кто был бы столь же сдержанным и спокойным, как герцогиня! Но девочка заглянула в ее голубые глаза и действительно заметила в ее взгляде ту самую жестокость.

— А люди, которые живут в наших землях, но отказываются принять крещение, — продолжила за нее Агнесса, — не должны узнать, что ты убила одного из них. Брат Уэн и брат Реми хотят открыть твою тайну, чтобы посеять смуту. К счастью, им это не удалось. Но… есть ведь еще какая-то тайна, которую они не должны выведать, так? Тайна, сокрытая в рунах…

Герцогиня, похоже, даже не услышала ее вопрос. Наверное, она вспоминала свою жизнь в лесу, думала об эльфах и гномах, о людях, просивших ее вырезать руны, о лисах и белках, ставших ее единственными друзьями. Когда герцогиня говорила о лесе, ее лицо смягчилось, теперь же вновь приняло обычное непроницаемое выражение.

— Ричарду удалось навести порядок в своих землях, — объяснила она. — Но мой сын еще неопытен, а значит, это на меня возложена задача объединения нашей страны. Я должна быть хорошей герцогиней. Наверное, ты слышала о крестьянских восстаниях: в основном речь идет о переселенцах из Ирландии, которые не хотят соблюдать наши законы.

Агнесса припоминала, что при дворе часто говорили об этом. Однажды Эмма даже рассказывала ей взахлеб, как странно выглядят эти дикари-ирландцы. Агнессе хотелось когда-нибудь и самой увидеть одного из них, но сейчас ее больше интересовал другой вопрос. Что же за тайну хранит герцогиня? Она повторила свои слова, но женщина вновь сделала вид, что не услышала ее.

— Кроме того, у нас неприятности с Англией, — продолжила герцогиня. — Их король обвиняет нас в том, что мы даем приют норманнам, которые совершают набеги на его земли. Да, недавно мы заключили мир, но вражда в любой момент может вспыхнуть вновь. Поэтому планы брата Уэна и брата Реми не кажутся такими уж странными. Немало людей считают, что всем было бы лучше, если бы наши земли вошли в состав королевства франков. И это не только церковники. Есть те, для кого это вопрос не политики, а выживания. Многие думают, что стоит отречься от своего прошлого и стать кем-то другим. Уже не норманном, а франком.

Агнесса понимающе кивнула, но ее нетерпение рос ло. Она указала на руны на пергаменте, однако герцогиня забрала у нее свиток. Она прочла написанные там строки, нахмурилась и принялась стирать их.

— Нельзя мне было это писать… нельзя было хранить этот документ. Я думала, он поможет мне позабыть Агнарра, но все равно эти воспоминания несли мне только горе. Я думала, что смогу измениться, смогу оставить прошлое позади, спрятать его в сундук, как этот свиток. Но я ошибалась.

— Вивея… — пробормотала Агнесса. — Вивея смогла прочесть эти руны. Хотя вы сказали, что вы единственная при дворе, кто умеет их читать.

— Видимо, я ошиблась и в этом, — признала герцогиня. — Мне всегда казалось, что Вивее для счастья достаточно только украшений. На самом же деле, сколько бы она ни навешивала на себя цепочек, моя сестра всегда скучала по нашим родителям. Изучая руны, она чувствовала себя ближе к ним. Наверное, это не принесло ей успокоения, иначе она не стала бы придавать такое значение молитвам. Как бы то ни было, я думаю, это Гирид ее научила.