— Ты хоть одну знаешь?

Эмме нравилось строить из себя всезнайку, но теперь и ей пришлось покачать головой. Агнессе становилось все любопытнее. Как это, наверное, восхитительно — обладать знанием, доступным лишь немногим посвященным! А если благодаря этим рунам можно творить чары…

Не то чтобы она хотела кому-то навредить. Но вдруг можно наколдовать себе новые платья? Развеять густой дым? Вдруг можно помочь герцогу, чтобы он прожил подольше?

С другой стороны, мама говорила, что герцог уже стар, он прожил хорошую жизнь, а теперь пришло ему время отправиться к Господу, и этого не нужно бояться.

Как бы то ни было, можно было бы воспользоваться чарами, чтобы наказать брата Реми и брата Уэна за их коварство. Наверное, Эмма права и пришло время выйти отсюда.

Пока Агнесса размышляла, выходить им из кладовой или нет, Эмма вдруг пихнула ее в бок.

— Смотри! Эти символы все время повторяются.

Агнесса присмотрелась. Действительно, Эмма была права.

— И что это значит?

— Что это имя, глупенькая!

Агнесса прищурилась.

— И вовсе я не глупая. Не глупее тебя. Ты же тоже не умеешь читать руны.

— Зато знаю человека, который умеет! — торжествующе воскликнула Эмма.

Агнесса тут же позабыла об обиде. Кто при дворе умел читать руны? Кто сможет открыть им тайну герцогини?

Девочка до сих пор не могла поверить в то, что гер цогиня пользовалась чарами, но раз она хранила какую-то тайну — опасную тайну! — значит, она была не столь уж благочестива, как полагали остальные.

Эмма прижала свиток к груди.

— Пойдем, я знаю, где найти ее.

— Но монахи…

— Монахи не осмелятся заговорить с дочерью герцога, который лежит при смерти. Вот увидишь, я все улажу.

Агнессе пришлось признать, что приятно выполнять чьи-то приказы, приятно, что решение не нужно принимать самой. Но девочке втайне хотелось быть увереннее, не так бояться. Она и сама желала бы повелевать людьми, а не оставаться маленькой послушной Агнессочкой, которая так боится всего запретного. Думая об этом, девочка последовала за подругой во двор.

Ну, по крайней мере она не побоялась забрать этот свиток, пусть теперь его несла и Эмма.

К ее изумлению, Эмма направилась в самое неожиданное место.

— В часовню? — удивилась Агнесса. Ее вновь охватил страх перед братом Реми и братом Уэном.

Эмма многозначительно кивнула, ускорив шаг.


Глава 7


965 год


Шли месяцы. Падал снег, таял во дворе, становясь грязно-серым, ветер разгонял облака, но те вновь собирались на молочно-белом небе, и в каждом уголке замка поселилась стужа. Гуннора была бесконечно благодарна Ричарду за то, что ей не приходится проводить это время в лесу, в холоде. За то, что можно просто сидеть с другими женщинами у камина и наслаждаться теплом. Впрочем, она ни за что бы не проявила эту благодарность. Гуннора не общалась с этими женщинами. В отличие от Ричарда.

Он все чаще звал ее к себе на обед. Гуннора отказывалась говорить с ним о своих родителях, зато обсуждала с герцогом политику, не стесняясь высказывать свое мнение. Ричард прислушивался к ней. Он все лучше узнавал ее, обращал внимание на то, что ей нравится. Так, он подметил, что Гуннора любит говяжьи ребрышки и вино из ежевики, и с удовольствием угощал ее любимыми лакомствами. Гуннора делала вид, что не замечает этого, а от подарков просто отказывалась, и все же ей было приятно. Она отвергла и брошь с изумрудом, и украшенный яшмой пояс, и только цепочку с сапфировым кулоном приняла, очень уж Ричард настаивал.

— Этот сапфир тебе к лицу.

— Но мне не нужны украшения!

— Может быть, они порадуют твою младшую сестру Вивею.

Гуннора вздрогнула. Он знал, как звали ее сестер, а главное, выяснил особенности их характера. Как ненавидеть или хотя бы презирать человека, который так стремился порадовать ее сестер?

В последующие дни Гуннора помалкивала. Ричард делал вид, что не замечает этого.

Однажды вечером он позвал ее к себе поиграть.

Гуннора часто видела, как ее отец играл с соседями в кости, знала и игру под названием хнефатафл, в которой нужно было защищать короля от захватчиков. Но эта игра оказалась намного сложнее, в ней было много фигур. Доска из слоновой кости была расчерчена на маленькие квадраты с отверстиями в центре, куда вставляли янтарные фигуры.

— Что это?

— Шахматы. Если хочешь, я покажу тебе, как играть.

Гуннора не отказалась, и Ричард принял это как знак согласия. Он объяснил ей правила, и, как он и ожидал, Гуннора оказалась слишком любопытна, чтобы не попробовать себя в этой игре. С тех пор они играли каждый вечер, и в какой-то момент Гунноре захотелось выиграть.

После первой победы она все-таки разговорилась.

— В этой игре представлены все сословия, — пробормотала она. — Крестьяне, воины, короли. Только рабов нет. А ведь в Руане такой большой рынок рабов.

Когда Гуннора попала туда впервые, то очень испугалась. К тому моменту она уже научилась скрывать свои чувства, но никак не могла смириться с этим ужасным зрелищем: рабы, бритые наголо, худые, связанные, иногда в кандалах. Многих привозили работорговцы из Ирландии, кого-то — с юга, где солнце опаляло кожу дочерна. Сильных рабов продавали по цене хорошей лошади, женщин и детей можно было купить дешевле.

Матильда объяснила ей, что церковники выступают против работорговли и иногда выкупают рабов, чтобы отпустить их на волю, но только если эти рабы — христиане, а не язычники. Однако никто не решался открыто сказать герцогу, что нужно прекратить на его землях торговлю людьми.

Не собиралась поступать так и Гуннора, но ее не покидала мысль о том, каково в здешних снегах людям, привыкшим к палящему солнцу.

— Чернокожие рабы — из Алжира, — объяснял ей Ричард. — На те земли напали датчане и захватили там много людей.

Гуннора посмотрела на окна. Они были затянуты кожей, чтобы задержать ледяные ветра, но в комнате все равно было холодно.

— Они мерзнут в наших землях. Но хуже всего то, что они разлучены со своими семьями. Им пришлось увидеть, как умирают их дети, братья, родители… — Гуннору бросило в дрожь.

Ричард откинулся на спинку кресла.

— Я знаю, многие говорят, что нельзя продавать людей в рабство. Но тебе ведь известна история о Хеймдалле, боге, который породил трех сыновей — Ярла, правителя, Карла, крестьянина, и безымянного раба. На Севере людей не считают равными. Вот и тут не так.

Гуннора удивленно посмотрела на него. Раньше они никогда не заговаривали о том, что она не христианка, а Ричард никак не выказывал, что знает истории Севера.

— Когда я жил в Байе, где должен был научиться датскому, один переселенец из Норвегии часто рассказывал мне о богах, — сказал Ричард, словно прочитав ее мысли. — Больше всего меня потрясла история об Одине, отдавшем глаз, чтобы обрести мудрость.

Гунноре невольно вспомнился день их прибытия в Нормандию, когда мать сказала, что все имеет свою цену, в том числе и познания в магии рун. Гуннора не хотела признавать, как потрясла ее мысль о том, что и Ричард знает об этой цене.

— Я слышала, что в первые годы в Нормандии многие поля стояли не убранными, потому что северяне забрали почти всех молодых людей в рабство, — прошептала она. — Страна, так пострадавшая от рабства, почти погибшая из-за него, не должна обогащаться за счет торговли людьми.

Ричард задумчиво кивнул.

— Это правда, однако нельзя добиться всего сразу. Когда наступит мир, я смогу запретить рабство. Но пока что мне нельзя ссориться с купцами. Торговля приносит деньги, которые мне нужны для ведения войны.

— Войска из Дании, о которых ты просил короля Харальда, прибудут весной, верно?

— Да, и я не знаю, что бы делал без них. Тибо подбивает против меня других правителей, и сейчас его союзником стал не только Жоффруа Анжуйский, но и граф Фландрии Арнульф, и король Лотарь, и граф Ротру дю Перш. Они опять готовят вторжение.

— Но датские войска тебе помогут?

— Да, я могу рассчитывать на их верность, и при этом не могу полагаться на собственные провинции, в особенности на пограничные области, которым больше других угрожает опасность. Если я не сумею защитить их, там вспыхнет восстание.

Они помолчали. Гуннора украдкой наблюдала за Ричардом и вдруг поняла, как он устал. И как ему нужны эти часы с ней. Только тогда он мог отвлечься и отдохнуть, набраться новых сил. Гуннора хотела поговорить с ним об этом союзе его врагов, дать совет, утешить, но с ее губ сорвался совсем другой вопрос:

— Почему ты так привязался ко мне?

Ричард удивленно посмотрел на нее, но ответил.

— Ты всегда сохраняешь спокойствие, — прошептал он. — Все при дворе в панике, они боятся за будущее страны. А ты нет. Нормандия — не твоя родина, и поэтому для тебя неважно, что случится с этой страной. Рядом с тобой я могу позабыть, кто я такой. Могу говорить откровенно. — Словно смутившись после столь пафосных слов, Ричард рассмеялся. — Правда, боюсь, вскоре придется мне отказаться от твоего общества. Как только снег растает, я покину Руан, чтобы укрепить пограничные регионы. — Он подмигнул, будто пытаясь развеять ее впечатление от сказанного.