Пришедшая к ней незнакомка сказала, что теперь и Гунноре придется носить такое платье. Женщина казалась горделивой и задумчивой, но не злой.

Вздохнув, Гуннора пошла за ней, стараясь успокоиться. Они вошли в большой дом — больше, чем все дома, которые Гуннора когда-либо видела. Стены тут были удивительно толстыми, шаги эхом отдавались от стен. У Гунноры закружилась голова.

— Тебе плохо? — Незнакомка протянула руку, чтобы поддержать Гуннору.

Невзирая на ее приветливость, Гуннора отпрянула в сторону.

— Не прикасайся ко мне! — прошипела она.

Женщина опустила руку, ничего не сказав. Чуть погодя они оказались в комнате, где находилось много женщин и детей, и незнакомка выгнала их всех оттуда. Похоже, она привыкла отдавать приказы, а остальные привыкли им повиноваться. Никто ей не перечил. Вскоре они с Гуннорой остались наедине. Женщина выдала Гунноре ведро с водой и отвернулась. Раздевшись, датчанка принялась оттирать грязь мочалкой. Ее кожа раскраснелась — от холодной воды и от стыда. На внутренней поверхности ее бедер еще остались кровь от порвавшейся девственной плевы и семя Ричарда. Гуннору охватило отвращение — но в то же время жажда тепла — тепла, которое она чувствовала рядом с герцогом.

Чуть позже незнакомка передала ей одежду и объяснила, как все это носить: множество туник, которые надевались одна на другую, сверху платье и наконец роскошный пояс с золотой пряжкой, а также палла — накидка, скреплявшаяся на груди брошью. По подолу паллы тянулись драгоценные камни, благодаря им она ниспадала ровнее.

Вивее все это понравилось бы.

— Он… он обещал мне привезти ко двору моих сестер, — пробормотала Гуннора. — Он сдержит слово?

Незнакомка протянула ей гребень. Гуннора поспешно расчесалась и заплела волосы в косу, перевязав ее лентой.

— Герцог Ричард может показаться легкомысленным или поверхностным, но я еще никогда не слышала, чтобы он не сдержал свое обещание.

Гуннора немного расслабилась.

— Собственно, ты и сама можешь его спросить. Я должна отвести тебя к нему, как только ты переоденешься.

Гуннора судорожно пыталась сохранить самообладание, глядя женщине в глаза.

— Как тебя зовут?

— Матильда. Я помогаю пономарю вести хозяйство.

Гуннора понятия не имела, кто такой пономарь, но не хотела спрашивать об этом. Она просто постаралась запомнить это слово.

— Пойдем!

Они прошли по коридору и поднялись по ступеням наверх. Гуннора еще никогда не видела столько лестниц, столько роскошных комнат, столько ковров и мехов. Местами стены покрывали чудесные рисунки, а коридоры освещали не только факелы, но и лампады, и они не пахли рыбьим жиром, как в Дании, а источали приятный пряный аромат.

В комнатах Гуннора видела женщин и детей — возможно, наложниц Ричарда и его бастардов. Они находились тут по доброй воле? Казались любопытными или насмешливыми — но не запуганными или отчаявшимися. «Вивее и Дювелине тут будет хорошо», — подумала Гуннора.

Поднявшись по очередной лестнице, они очутились в комнате в башне. Пол покрывал деревянный паркет, стены украшали шкуры оленя, зубра и рыси. В каменном камине потрескивал огонь.

Гуннора удивленно уставилась на стул, на котором сидел Ричард, — она еще никогда в жизни не видела подлокотников. Герцог задумчиво слушал какого-то старика.

— Мы должны поскорее вернуть Эвре, — говорил седовласый.

— Конечно. — Ричард кивнул. — Нельзя, чтобы город и дальше удерживали люди Тибо. Это стало бы проявлением моей слабости для всех моих врагов.

— Но осада займет много месяцев, а если мы потерпим поражение, это обернется для нас страшным позором.

— Значит, нужно будет действовать хитростью. И подкупом.

Старик кивнул.

— Еще ты должен решить, что произойдет с теми, кого мы взяли в плен.

Ричард задумался.

— Большинство — из богатых семей. Пусть заплатят выкуп. Так от них будет больше пользы. Не продавать же их в рабство.

Гуннора не понимала, о чем идет речь, но постаралась запомнить каждое слово. Чтобы выжить в лесу, ей пришлось выучить все его звуки, здесь же нужно было изучить людей, понять, что ими движет, что тревожит, что радует.

Увидев Гуннору, Ричард улыбнулся. Старик вышел из комнаты, Матильда последовала за ним.

Гуннора не улыбалась.

— Почему ты глядишь так неприветливо? — удивился герцог. — Всего несколько часов назад ты молила меня, чтобы я не бросал тебя в лесу!

— Что с моими сестрами? Ты обещал привезти их сюда.

Ричард встал со стула.

— Я держу свои обещания. А ты?

— Разве я что-то обещала тебе?

Подойдя к ней, Ричард провел кончиками пальцев по ее волосам, развязал ленту, и из косы тут же начали выбиваться пряди.

Гуннора тяжело дышала. Она не хотела, чтобы он к ней прикасался. Но в то же время она не желала оставаться среди всех этих людей. Находиться с Ричардом в этой комнате было непросто, но она хотя бы отбросила оцепенение, в голове прояснилось, кровь побежала быстрее, и ее охватило странное чувство — и отвращения, и страсти.

— Строго говоря, ты мне ничего не обещала. Ты лишь умоляла взять тебя со мной. Неужели за это ты не улыбнешься мне?

Гуннора напряглась, вспомнив, каким унижением это стало для нее. Хотя она и понимала, что сейчас мудрее будет изображать покорность, женщина чувствовала, что если прогнется еще раз, то сломается.

— Улыбку нужно заслужить, — прошипела она.

— Я дал тебе красивое платье. Разве это не щедрый подарок?

Но платье ей не придется носить долго. Он расстегнул ее брошь, снял паллу, расстегнул ремень и дотронулся до ее шеи.

Тяжело дыша, Гуннора зажмурилась, стараясь не думать о его прикосновениях. Она изо всех сил вызывала в себе образ руны «иса». Но пред ее внутренним взором предстала другая, тайная руна, похожая на «эйваз» и сходная с ней по действию. «Эйваз» занимала проклятое тринадцатое место в ряду рун и означала тис, ядовитое дерево. «Эйваз» и ее темная сестра, тайная руна «вольфсангель», были рунами смерти и разрушения.

Гуннора открыла глаза. «Разве ты не знаешь, что я могу убить тебя?» — говорил ее взгляд.

Но Ричард не смотрел ей в глаза, он любовался пульсацией жилки у нее на шее, ее белоснежной кожей, округлой грудью. Он нетерпеливо стянул с нее туники.

— Пойдем, — хрипло пробормотал он, подводя Гуннору к кровати в углу комнаты.

Руны утратили силу. Она не могла убить его. И не могла притворяться, будто ничего не чувствует.

Чувств было слишком много.

Ненависть — ведь он христианин, как и убийца ее родителей.

Отвращение — ведь она отдается ему, точно шлюха.

Страсть — ведь он играл на ее теле, точно на арфе.

Вожделение — ведь было так чудесно забыть в его объятиях о том, кто она и откуда.

Возлечь с ним вновь было и больно, и радостно, и страшно, и сладостно, это лишало Гуннору сил, но придавало новых, а когда все закончилось, она уже и не знала, не привиделось ли ей все это во сне.

Голова была такой же ясной, как и прежде. Но Ричарду хотелось спать. Он обнял ее и уже хотел уснуть, как тогда, в лесу, но Гуннора грубо оттолкнула его и встала.

— Останься.

— При дворе столько женщин, — отрезала она. — Позови кого-нибудь из них, если хочешь согреться.

— Ты упрямей осла.

— Но тебе это нравится. — Гуннора холодно улыбнулась. — В твоем стойле много роскошных кобылок, а ослица только одна.

Она не знала, позволит ли он ей заходить настолько далеко, но понимала, что не сможет жить здесь, если придется притворяться.

К ее облегчению, Ричард засмеялся.

— Полагаю, мне нравится переругиваться с тобой.


Любовницы герцога не враждовали между собой, неважно, делили ли они с ним ложе, или он уже давно покинул их. Кто-то нашел себе новых любовников среди знати, кто-то не знал, чем заняться, но все эти женщины с еще маленькими бастардами жили вместе в большом доме внутри крепостных стен. Они не ссорились и относились друг к другу вежливо, а иногда даже дружелюбно.

Гуннора ощутила это на себе уже на следующий день. Воины герцога привезли ко двору ее сестер, но, похоже, не объяснили им, что к чему. Вивея не могла прийти в себя от ужаса, а Дювелина рыдала, но прежде чем Гуннора успела утешить их, детьми занялась одна из женщин, Хонильда. Она взяла Дювелину на руки и принялась кормить девочку овсяной кашей, подслащенной медом. Попробовав непривычное лакомство, Дювелина перестала плакать. Вивея уже не казалась такой напуганной, она потрясенно смотрела на наряд женщины. Хонильда, заметив ее взгляд, улыбнулась.

— Мое платье сшито из шелка, привезенного из далекой страны на востоке, и оторочено мехом медведя, который жил в далекой стране на севере.

— Можно потрогать?

Женщина кивнула, и Вивея потянулась к ней, но Гуннора успела перехватить ее ручку.

— Извини, — поспешно сказала она.

Гуннора говорила резко и неприветливо, но Хонильду это не смутило.

— Все в порядке! — воскликнула она. — Мы живем здесь все вместе и рады твоим сестрам, как и тебе. Ты ведь не хочешь посеять в нашей башне раздор, верно?

Гуннора поспешно покачала головой, но постаралась поскорее оттащить малышек в угол.

— Почему мы здесь? — спросила Вивея.

— Тот мужчина в лесу, который расспрашивал вас, где я живу… Он вернулся?

Вивея кивнула.

— Он говорил с Сейнфредой и Замо, но никто не рассказал ему, кто ты такая. Он очень разозлился, но тут приехали эти воины и увезли нас.