— Она высокая, сильная, у нее голубые глаза…

— Да, я знаю эту женщину, — вдруг пробормотала Вивея.

У Гунноры сперло дыхание. «Ничего не говори, ничего не говори, ничего не говори…»

Но Вивея поступила правильно.

— Она живет в лесу.

— Да, сегодня я был в ее хижине.

У Гунноры внутри все сжалось. Она думала, что сама осквернит это жилище, войдя в него с влажным лоном. Теперь она знала, что никогда не сможет провести ночь в доме, где побывал убийца ее родителей.

— Тогда, наверное, она пошла к крестьянкам, которые живут на краю деревни, у самого леса, — сказала Вивея. — Идите во-он туда, тогда вы скоро ее догоните!

«Умница, умница!» Вивея показывала на тропинку, по которой Гуннора еще никогда не ходила. Девочка заискивающе улыбалась, делая вид, что очень рада помочь незнакомцу, и он поверил ее улыбке. Кивнув, христианин запрыгнул в седло.

Гуннора застыла в тени деревьев. Можно было передохнуть, но не более того. Когда христианин не найдет ее в деревне, он вернется. И тогда Вивея уже не сможет солгать ему, а он не станет так приветливо улыбаться. Если Сейнфреда попадет к нему в руки… Если Гильда почует возможность отомстить безбожной язычнице…

Гунноре захотелось побежать к сестрам, обнять Дювелину, поблагодарить Вивею. Но нельзя было терять время. Она помчалась через лес, забыв о его насмешках. Чего стоит ее гордыня по сравнению с жизнью сестер!

— Герцог Ричард!

Когда она добежала до домика Замо, Ричард еще был там. Он говорил с каким-то мужчиной, тоже рыцарем, судя по его мечу и роскошному скакуну. Мужчина был очень похож на Ричарда внешне, наверное, их связывали узы родства. Дружбы — уж точно. Похоже, он приехал забрать Ричарда. Герцог как раз садился в седло, когда Гуннора бросилась к его коню.

— Герцог Ричард!

— Ты выглядишь так, словно за тобой гнался сам Сатана, девочка, — добродушно отметил Ричард.

Гуннора не была уверена в том, кто такой этот Сатана. Если она правильно помнила, Сатана был злым божеством у христиан, подлым и коварным, как ледяные великаны из северных сказаний. Как бы то ни было, зря Ричард назвал ее девочкой. Она уже не девочка, а женщина. Но, возможно, стоило притвориться девчонкой, наивной и легкомысленной.

Облизнув губы, Гуннора повалилась на колени.

— Герцог Ричард, молю тебя, прости меня… Не знаю, что на меня нашло. Я не хотела обидеть тебя, не хотела, чтобы ты подумал, будто эта ночь ничего для меня не значит. Она важна для меня, просто гордость не позволяла мне понять это. Но гордость слабее зова сердца. Ах, как хотела бы я вновь почувствовать твои объятия! Как хотела бы отправиться с тобой в Руан!

«Слишком много, я говорю слишком много, — думала она, — мои слова смехотворны, он заметит ложь, он не примет их всерьез».

И действительно, ответом ей стал тихий смех. Гуннора подняла голову, уже собираясь сменить тактику, но увидела, что смеется другой рыцарь, а не Ричард. Герцог оставался серьезным, и на его лице читалось… восхищение.

— Как тебе удается так быстро завоевывать сердца женщин? — воскликнул спутник Ричарда. — И как тебе удалось найти в этой пустоши такую красавицу?

У Гунноры сердце выскакивало из груди. Ричард, похоже, был польщен — и не только ее словами, но и удивлением его спутника. Так рыбак радуется своему улову вдвое, если им можно похвастаться.

Гуннора подошла поближе.

— Возьми меня в Руан, прошу тебя! Здесь, в лесу, деревья закрывают небо, и в их тени моя красота увянет.

— Что было бы печально, — поддакнул рыцарь.

Ричард молчал. Гуннора ждала его слов, как смертного приговора.

— И правда, — сказал герцог.

Он подал ей руку, не думая, что ей нужно собрать вещи. Наверное, он решил, что она владеет столь немногим, что и забирать это с собой не стоит. Не дал он ей и времени попрощаться с сестрами, все объяснить Сейнфреде. Ричард не понимал, что до встречи с ним у Гунноры была своя жизнь, и теперь ей нелегко осознать, как ей удалось так быстро превратиться из простой переселенки в любовницу герцога.

Она схватилась за его руку, и Ричард усадил ее в седло. Они поскакали прочь, и Гуннора не успела даже оглянуться. Видела ли Сейнфреда, что случилось?

— Ты дрожишь, — заметил Ричард.

Его голос сочился самодовольством, но была в нем и приветливость.

Гунноре едва удавалось сохранять самообладание.

— Мои младшие сестры… Они живут здесь… Я должна заботиться о них…

— Ничего, ты можешь взять их с собой в Руан. Там достаточно места. Позже я пошлю за ними своих людей.

Гуннора закрыла глаза.

Ничего…

Ему все казалось таким легким. Он привык завоевывать женщин, иначе с подозрением воспринял бы то, что она так легко передумала. Гуннора была благодарна ему, ведь теперь она могла спасти жизнь и себе, и своим сестрам, но если в Ричарде и теплилось какое-то уважение к ней, то отныне оно наверняка угасло.

Альруна беспокойно расхаживала по двору. Прошло уже два дня с тех пор, как Ричард заблудился в лесу, и за эти два дня она глаз не сомкнула от тревоги. Она была не в состоянии спать и есть… Теперь страх сменился усталостью.

«Я так больше не могу, я так больше не хочу, почему мне приходится все время бояться за него, в то время как он никогда не тревожится обо мне? Почему мне постоянно приходится идти на сделку с Богом: “Верни мне его, я откажусь от его любви, пусть он не любит меня, пусть просто останется жив”, — за что мне это?» Альруна не сомневалась, что Бог согласится на такую сделку, но ее удивляло, зачем Всемогущему ее страдания. Почему он готов принять ее несчастья? Ее слезы ведь не из золота, а из разбитого сердца не сделаешь роскошный сосуд, украшенный драгоценными камнями.

Когда к ней подошел Арфаст, Альруна не сумела скрыть свое отчаяние.

— Сколько людей ищут его? — воскликнула она.

— Две дюжины.

— Но почему они не могут найти его? Что, если враг…

— Герцог силен, он сможет за себя постоять, — утешил ее юноша. — Я не волнуюсь за него. Я волнуюсь за тебя.

Альруна взглянула на него и увидела в его глазах ту же усталость, те же мучения. Все его мысли в последние часы были о ней, как ее мысли — о Ричарде.

— Со мной все в порядке, — упрямо ответила Альруна.

Его глаза были ясными, как горный ручей. Они выдавали его чувства, но способны были узреть и ее. Арфаст был человеком открытым и беспечным, но не глупым.

— С тобой не все в порядке, — тихо сказал он. — И не будет в порядке, пока ты любишь его.

Альруна могла бы поклясться, что весь Руан знает о ее чувствах, но одно дело — видеть сострадание на лицах знакомых, и совсем другое — услышать такое самой.

— Он не ответит на твою любовь, — все так же тихо, но решительно сказал Арфаст.

И Альруне стало горько.

— Я знаю. Он не может любить.

В ее голосе слышался триумф, как будто легче отказаться от чего-то, если никто не может этого получить.

Но Арфаст, казалось, понимал, что эти слова могут унять лишь ее уязвленную гордость, но не разбитое сердце.

Он вздохнул.

— Ричард не видит тебя, ты не видишь меня, я же вижу вас обоих, но не в силах вам помочь.

В его голосе слышалась печаль, и Альруна даже предположить не могла, что и на столь светлое сердце может опуститься тьма. Ей вдруг вспомнилось, что в то утро, когда Арфаст вбежал в часовню, залитый кровью, она даже не спросила его, тяжело ли он ранен. Тогда ее интересовало только то, выжил ли Ричард. Она не задумалась, как скоро заживут его раны, какие останутся шрамы и болят ли иногда его сломанные кости. Альруна почувствовала свою вину перед ним, но признавать этого не хотела.

— Не говори, что любишь меня, — строго сказала она. — Если любишь, то нет у тебя права отговаривать меня от любви к Ричарду, ведь тогда и твоя любовь лишена смысла.

— Но если бы я не любил тебя и тогда мог бы винить тебя в глупости, ты прислушалась бы ко мне?

Альруне подумалось, что он принес такую же жертву, как она в ту долгую ночь, — он готов был отказаться от своего счастья, если она обретет свое. В глубине души Альруна понимала, что Бог не смилостивится над нею, если она не отнесется к любви Арфаста с уважением, и все же было так сладостно растоптать его сердце, причинить боль другому, чтобы не чувствовать ее самой.

— Я никогда не прислушаюсь к тебе, — холодно сказала она. — Для этого ты недостаточно важен.

Он вздрогнул, но сдержался.

— Нас, мужчин, с детства учат скрывать свою боль. Но учат также и тому, как защитить свою честь, если ее пытаются растоптать.

В его голубых глазах Альруна видела и обиду, и надежду; она понимала, что он предан ей так же, как она предана Ричарду, печется о ней с той же страстью, как и она о Ричарде. Да, над Ричардом у нее не было власти — зато была власть над Арфастом, и Альруна наслаждалась этим.