— Нет, — отвечал Казимир. — Но я слышал от моих товарищей, что это какая-то странная личность, непонятная смесь Гамлета с Монте-Кристо.

День клонился к вечеру. Вдали показались позолоченные купола киевских соборов; на западе небо было красно, как огонь. Вскоре наступили сумерки. Вся окрестность подернулась легким туманом; на небе одна за другой засверкали звезды; карета въехала в густой лес. Кучер остановил лошадей и зажег фонари. Вдруг в стороне от дороги, над болотом, что-то блеснуло.

— Блуждающий огонек, — заметил Ядевский.

— Мой символ, — ответила девушка. — Не ходи за мной, если я поманю тебя, а то попадешь в болото и погибнешь.

— Какие пустяки! Разве ты сирена, прельщающая путника для того, чтобы утопить его?

— Не только русалки губят легковерных юношей.

Было уже поздно, когда карета въехала в Киев, но дома и улицы были еще освещены, а по тротуарам двигались толпы гуляющих. По мере того, как путники приближались к Подолу, прохожих становилось все меньше. Фонари едва мерцали. В этой части города царил полумрак — лавки уже давно были закрыты. Наконец усталые лошади остановились перед маленьким одноэтажным домиком с закрытыми ставнями.

Путники вышли из кареты, и Казимир позвонил у подъезда. Но прошло несколько минут, прежде чем дверь отворилась. На пороге показался старый седой лакей с фонарем в руках. Почтительно поцеловав руку Эммы, он начал вынимать из кареты багаж.

— Теперь мы с тобой простимся, — обратилась Эмма к своему спутнику. — Я очень устала и хочу отдохнуть. Мой кучер довезет тебя до твоей квартиры, а завтра вечером я жду тебя к чаю.

Они расстались.

На лестнице Эмму встретила скромно одетая старушка с серыми плутовскими глазами и ярким румянцем на щеках.

— Елена?

— К вашим услугам, барышня.

— Ты уже получила распоряжения?

— Точно так.

— И знаешь, что будешь считаться моей тетушкой?

— Да, для посторонних, для вас же я самая покорная раба, — и старушка повела Эмму через ряд роскошно обставленных комнат.

— А это ваша спальня, — сказала она, отворяя последнюю дверь.

— Хорошо.

Эмма сняла дорожное платье, надела меховую кофту и села пить чай. Елена стояла у дверей, не спуская глаз со своей барышни.

— Какая же вы хорошенькая да молоденькая! — вздыхая, проговорила она и, печально понурив голову, вышла из комнаты.

Девушка заперла за ней дверь, достала из шкатулки конверт, полученный от апостола, внимательно прочла все инструкции и не легла в постель до тех пор, пока все бумаги не сгорели в камине дотла.

VI. Весталка

На другой день рано утром Эмма написала письмо матери и записочку приятелю своего покойного отца, участковому приставу Бедросову. На ее звонок явилась Елена с завтраком на подносе и вслед за нею старик лакей в парадной ливрее. Лукавые глаза его так и бегали по сторонам.

— Как тебя зовут? — спросила девушка.

— Борисом, сударыня.

— Отнеси эту записку участковому приставу Бедросову.

— Слушаю-с, — проговорил старик и, согнувшись в три погибели, пошел по направлению к двери, но тотчас же остановился и прибавил: — Я должен предупредить вас, сударыня, что для посторонних посетителей я глухонемой.

Эмма кивнула и, выпив чашку кофе, начала одеваться с помощью Елены.

— Ты поедешь со мной, — сказала она, охорашиваясь перед зеркалом.

— Как прикажете.

— Есть ли у тебя приличное платье, чтобы изобразить мою тетушку?

— Здесь уже все припасено.

Несколько минут спустя обе женщины вышли из дома пешком.

— Где здесь Красный кабачок? — тихонько спросила Эмма у своей спутницы.

— В нескольких шагах отсюда, — ответила старушка и повернула в узкую грязную улицу, где стоял шинок, красная крыша которого виднелась из-за высокого забора. — Вот он, — шепнула она, указывая глазами на невзрачный домик.

Оттуда они поднялись в старый город и остановились перед окнами магазина, в которых были выставлены фотографические портреты. Эмма осталась на улице, а Елена вошла внутрь и через минуту появилась с большим конвертом в руках.

Возвратившись домой, Эмма отпустила свою служанку, села на диван в гостиной и вынула из конверта портрет графа Солтыка. Долго и внимательно вглядывалась она в него, как бы изучая каждую черту лица, не хуже любого сыщика, рассматривающего портрет преступника, которого ему поручено поймать.

Граф был изображен в меховом шлафроке с длинной трубкою в зубах. Это был поистине красавец-мужчина: правильные, словно из мрамора высеченные черты лица, большие глаза, в которых светились ум, энергия и страстность, — одним словом, он обладал в высшей степени привлекательной наружностью.

Портрет графа еще лежал на столе, когда в гостиную вошел Бедросов, живой, проворный мужчина лет сорока, невысокого роста, с жиденькими волосами, выдающимися скулами и крошечным уродливым носиком. Поцеловав руку Эммы, он подвел ее к окну, чтобы лучше рассмотреть ее лицо, и воскликнул в порыве неподдельного восторга:

— Боже мой, как вы выросли, как похорошели! Давно ли я носил вас на руках! А помните ли вы, как запрягали меня в тележку да погоняли кнутиком? Как я рад, что мне привелось увидеть вас снова!

— Я очень рада найти в вас старого искреннего друга, — с приветливой улыбкой ответила Эмма.

— Звание друга я принимаю с благодарностью, но от старого отрекаюсь категорически! Разве я седой дряхлый старик? Я мужчина, как говорится, в расцвете лет! — и он расхохотался. — Да, милая барышня, в качестве друга вашего покойного батюшки я готов вас охранять от всех зол и напастей, но вместе с тем оставляю за собой право иногда и приволокнуться за вами.

— А я ловлю вас на слове и провозглашаю моим рыцарем!

Бедросов отвесил низкий поклон и прибавил:

— Жду ваших повелений и надеюсь, что вы будете мною довольны!

— Сядьте вот тут, рядом со мной и поговорим по-дружески, — сказала молодая хозяйка, усаживая своего гостя на диван. — Признаюсь, что я вам завидую.

— Интересно узнать, чем именно возбуждаю я в вас это далеко не лучшее чувство?

— Вы пользуетесь преимуществом, о котором мы, простые смертные, и мечтать не смеем.

— Каким же это?

— Вы все обо всех знаете.

— Да… то есть, как вам сказать, — в сущности, это как повезет и лучшим вашим союзником бывает случай…

— Вам известно, как велико женское любопытство… Поневоле позавидуешь человеку, для которого тайн не существует, который смело заглядывает в самые сокровенные изгибы человеческого сердца и, как гигантский паук, накидывает свою паутину на весь город.

— Это в известной степени справедливо.

— Как бы я была счастлива хоть на миг приподнять завесу хоть какого-нибудь таинственного приключения!

— Почему же нет? Полиция нуждается в союзниках, а женщины умеют так ловко все выведывать. Здесь вам нет равных.

— В таком случае примите меня в число ваших агентов.

— С величайшим удовольствием! — ответил полицейский чиновник, целуя руку Эммы.

— Я сегодня же намерена проверить, как далеко простирается ваше всеведение, — с лукавой улыбкою проговорила девушка и спросила, указывая на лежащий на столе портрет: — Кто это такой?

— Граф Солтык, — без запинки отвечал Бедросов. — Разве вы с ним знакомы?

— Нет… Этот портрет был выставлен в окне одного магазина, и я купила его, потому что он мне понравился.

— Не вы первая и не вы последняя увлекаетесь наружностью этого господина! Послушайтесь моего дружеского совета: ограничьтесь портретом графа и избегайте личного знакомства с ним.

— Не думайте, что я в него влюбилась, просто он меня интересует.

— И это небезопасно… Он деспот, Дон Жуан, закоренелый эгоист, человек бездушный, безнравственный, беспощадный!

— Боже, какими ужасными красками вы описываете его!

— Не одну несчастную жертву удалось мне вырвать из когтей этого изверга!.. Я пристально слежу за ним… Еще раз повторяю вам: это знакомство приведет вас к неминуемой погибели!

— Не беспокойтесь, я благоразумна. Ему не удастся опутать меня своими сетями.

— В таком случае, вы будете единственная женщина, не поддавшаяся дьявольскому обаянию этого хитрого человека.

Бедросов пообедал с Эммой в одном из лучших ресторанов города. После обеда они долго катались в коляске по окрестностям. Было уже почти темно, когда девушка вернулась домой. Вскоре приехал и Казимир Ядевский. Елена разыгрывала роль тетушки и наливала чай, сидя перед кипящим самоваром. В камине весело трещали дрова, хозяйка была в отличном расположении духа, что не ускользнуло от внимания ее собеседника.

— Чему ты удивляешься? — спросила она, — ты сделался благоразумнее, я сознаю себя в безопасности, вот почему я так весела.

— Следовательно, моя любовь к тебе безрассудна?

— Более того.

— Опасна?

Эмма утвердительно кивнула головой.

— Я не смею тебе этого объяснять, — прибавила она, — но поверь мне, эта любовь не принесет тебе счастья, по крайней мере, в том смысле, как ты его понимаешь.

— Неужели ты намерена до конца жизни остаться весталкою?

Горькая усмешка скользнула по губам красавицы.

— Я отказалась от всех стремлений молодого сердца и поступила совершено сознательно. Я смотрю на жизнь, как на странствие по необозримой долине скорбей. Сама природа представляется мне в виде демона-искусителя, ведущего род человеческий к погибели. Она, подобно древнему змию, обольстившему праматерь нашу Еву, прельщает нас таинственным шелестом листьев в лесу, журчанием ручейка, звонкой песнью соловья и легким дуновением ветра. Она тешит нас призраками любви, дружбы и ангельской улыбкой невинных детей. Все это не более как сети, которыми опутывает нас враг рода человеческого. Мы до такой степени поддались его пагубному влиянию, что грешим на каждом шагу, сами того не сознавая.