— Да… Но, довольно об этом… Скоро вы обо мне услышите. До свидания! — и она ушла, надменно кивнув ему головой.

Граф долго смотрел ей вслед и вдруг ударил себя ладонью по лбу:

— Ведь это она, — пробормотал он, — та странная, отважная девушка, о которой говорил Сесавин… Это личность выдающаяся… такие встречаются редко… И зачем столкнула меня с ней судьба, для счастья или для погибели?..

Вернувшись домой, граф долго сидел в задумчивости перед угасающим камином. Весь следующий день он мечтал о таинственной незнакомке: ее очаровательный образ преследовал его и на катке, и в клубе, и за обедом у знакомых, и даже вечером, у Огинских.

Когда Солтык вошел в гостиную, Эмма Малютина была уже там, и хозяйка дома тотчас познакомила их. Но начинало смеркаться, а лампы еще не зажигали, так что граф не мог рассмотреть ее черты. Он только внимательно прислушивался к звуку ее голоса и этот голос казался ему знакомым.

Наконец гостиную осветили, и чудная девушка предстала перед его взором во всей красоте. На ней было черное бархатное платье, отделанное белым кружевом, роскошные волосы были гладко зачесаны назад и копной лежали на затылке. Благородная простота этого наряда придавала ей неотразимую прелесть. Она разговаривала с Анютой. Случайно обернувшись и увидев Солтыка, она бросила на него выразительный взгляд. Это не ускользнуло от патера Глинского и произвело на него самое неприятное впечатление.

— Вы сдержали свое слово, — чуть слышно произнес граф, подойдя к Эмме.

— Пользуюсь случаем, чтобы еще раз поблагодарить вас за услугу, — отвечала красавица, протягивая ему руку.

В эту минуту к ним подошел иезуит.

— Слышали ли вы, граф, об ужасном происшествии в Каменец-Подольске? Там в лесу нашли наполовину сожженную на костре молодую женщину.

— Ах, какой ужас… Кто же виновники этого преступления? — раздалось со всех сторон.

— Полагают, что это дело рук секты, так называемых «Небесных посланников, или парадизиаков».

— Вам известно что-нибудь о них? — спросила Огинская.

— Я слышал кое-что, — отвечал патер Глинский.

— Расскажите же нам! — вскричала Анюта.

— Все, что вы знаете! — прибавила Генриетта.

— Это таинственная секта, члены которой убивают своих ближних во имя Бога Живаго. До сих пор полиции не удалось передать в руки правосудия ни одного из ее приверженцев.

— Не выдумка ли это? — спросил Солтык.

— Нет, граф, ужасные доказательства ее существования обнаруживаются почти ежедневно. Она сродни известной индийской секте душителей. Догматы их верования основаны на том, что мы живем на этом свете для искупления своих грехов и только те из нас попадут в царство небесное, которые окончат жизнь добровольной мученической смертью. Но и это еще не все. Мнимые благодетели рода человеческого стараются завлечь в свои сети некоторых, заранее намеченных ими личностей, и, если те не пожелают добровольно принести себя в жертву, они без церемонии убивают их во имя Божие, обещая за то отпущение грехов. Кроме того, они подвергают своих жертв ужасающим пыткам, и когда несчастные мученики, истощенные невыносимыми страданиями, начинают молить о смерти, их укладывают на жертвенник перед изображением распятого Спасителя и жрец или жрица из секты умерщвляют их во славу Божию.

— Это невероятно! — воскликнул Сесавин.

— Поверьте, что я не грешу против истины, — подтвердил иезуит. — В этой секте, как и в большинстве русских сект, например, у духоборов, беспоповщины и других, женщины играют заглавную роль и представляют три различных типа: во-первых, кающаяся грешница или добровольная мученица, подвергающая себя истязаниям в надежде на отпущение грехов; затем, так называемая, «спасительница душ», заманивающая грешников в свои сети; и, наконец, жрица, хладнокровно вонзающая нож в неповинную жертву. Самая опасная из них — «спасительница душ», потому что она скрывается под маской светской дамы, и мы не подозреваем об ее присутствии среди нас.

При этих словах Анюта инстинктивно взглянула на Эмму, которая, казалось, равнодушно слушала иезуита. Но после слов о «спасительнице душ» она устремила на оратора такой взгляд, что невинная девочка невольно содрогнулась. Это был кровожадный взгляд разъяренной тигрицы.

Никто из присутствующих ничего не заметил, но на Анюту увиденное произвело неизгладимое впечатление. Она вдруг вспомнила, что Казимир Ядевский знаком с Эммой Малютиной, и сердце ее замерло от ужаса.

XXIII. Куда?

— Наконец-то я застал тебя дома! — воскликнул Казимир, входя однажды вечером в гостиную Эммы. — Ах, как давно мы с тобою не видались!.. За что ты меня так наказываешь? — прибавил он, становясь перед ней на колени и покрывая ее руки горячими поцелуями. — Где ты была? Вероятно, у новых друзей, которые для тебя дороже, чем я!

— Мы не виделись всего один день, — улыбнулась девушка.

— Нет, три дня, они показались мне тремя годами!.. Вечностью!

— Ты все преувеличиваешь… Я навестила свою больную приятельницу и отдала визит Огинским.

— Так ты у них бываешь?.. Желал бы я знать, с какой целью они с тобою познакомились? Чего они от тебя хотят?

— Решительно ничего… Да если бы у них и была какая-нибудь предумышленная цель, то поверь, я сумела бы ее разгадать. Неужели ты сомневаешься в твердости моего характера?

— Нисколько… Я и сам не знаю, почему это меня так тревожит… Ты, вероятно, уже познакомилась с Солтыком?

— Разумеется!

— И он произвел на тебя сильное впечатление?

— Ни малейшего… Да встань же, сделай одолжение, сюда может войти тетушка или кто-нибудь из посторонних, а ты стоишь передо мной на коленях.

— Какая ты красавица, Эмма! — воскликнул Ядевский, садясь возле нее на стул.

Действительно, девушка в эти последние дни расцвела, как майская роза. Неудивительно: впервые в жизни она была влюблена. Это чувство оживило ее, придало всему ее существу еще большую прелесть. Теплая, напитанная запахом цветов атмосфера комнаты, слабый свет лампы под зеленым абажуром, белое платье с голубыми бантами, хорошенькие ножки в голубых бархатных туфлях — все это производило на влюбленного юношу чарующее впечатление. Долго любовался он красавицей и наконец спросил:

— Любишь ли ты меня?

— Люблю, — отвечала Эмма тоном, уничтожавшим всякое сомнение, — тебя одного, и никого никогда больше любить не буду.

— Дорогая моя, ты согласна стать моей женой?

— Да… но не теперь, а со временем.

— Почему же?

— Для супружеского счастья недостаточно одной любви… быть может, мы не сойдемся характерами… А чтобы изучить друг друга, потребуется немало времени. Нельзя, закрыв глаза, броситься в бурный водоворот жизни. Он увлечет нас, а куда?.. Этого мы не знаем.

— Куда? — в раздумье повторил Казимир. — Это и есть главная загадка человеческой жизни. Я не ошибусь, если скажу: в могилу! Не правда ли?

Эмма вздрогнула и побледнела.

— О, нет! — с трудом произнесла она, и губы ее задрожали. Казимир обнял ее за талию, и она прибавила чуть слышно: — Прошу тебя, не прикасайся ко мне.

Юноша в изумлении взглянул на нее, как бы желая разгадать, что значат эти слова, но это ему не удалось. Эмма поспешила переменить тему разговора.

— Я еду завтра верхом в село Мешково, — сказала она, — не проводишь ли ты меня?

— В такой мороз?.. Впрочем, как тебе угодно.

За чаем молодые люди говорили о политике, о театре, о киевских студентках. Когда они наконец расстались, было уже совсем поздно. Казимир не заметил, что когда он спускался по лестнице, какая-то женщина внимательно следила за ним, стоя на площадке.

— Ты видела его? — спросила Эмма, когда Рахиль вошла в гостиную.

Еврейка утвердительно кивнула головой.

— Узнаешь его при случае?

— Такие черты лица, как у этого барина, нелегко забыть.

— Слушай же: ты и твои люди должны следить за каждым его шагом и обо всем ежедневно докладывать мне.

— Будет исполнено.

— Нет ли чего-нибудь новенького?

— Вы увидите в Мешкове нашего апостола. Скажите ему, что частный пристав Бедросов делал обыск в шинке и допрашивал меня. Он спрашивал, часто ли бывал у меня Пиктурно и не встречался ли он в моем заведении с какой-то дамой.

— Что же ты ему отвечала?

— Я отвечала, что Пиктурно был влюблен в меня по уши и бывал очень часто, но никогда не назначал в шинке свиданий другим дамам.

— Хорошо. Впредь надо быть осторожнее.

— Понимаю… Мне грозит такая же опасность, как и вам. Прощайте, барышня, спокойной ночи.

На следующий день рано утром Эмма и Казимир отправились в село Мешково.

— Чудный день! — воскликнула девушка, садясь на лошадь.

— Но очень холодно.

— Скорость согреет нас: за городом можно пустить лошадей в галоп.

Эмма Малютина была в самом веселом расположении духа. Проезжая по городу, она любовалась роскошными магазинами и, как ребенок, хохотала, глядя на евреев в долгополых кафтанах, которые, словно стая ворон, сновали взад и вперед по улицам. За городом она дала волю своей лошади и с быстротой молнии помчалась по дороге, блестевшей, как серебряная лента под утренними лучами солнца. По пути повстречалась им едущая на розвальнях баба, и Эмма вдруг высказала свое странное мнение о русских женщинах.

— С первого взгляда они кажутся одалисками, в сущности же они скифские амазонки, неутомимые, неустрашимые и жестокие создания.

Подъезжая к усадьбе села Мешково, девушка объявила, что пробудет здесь до вечера, и попросила подождать ее в шинке.

— Хорошо, — ответил Ядевский и спросил, издали увидев на дворе мужчину, закутанного в шубу: — Что это за человек? Он ждет тебя?