Аманда Маккейб - Губитель женщин

- Каллиопа! - воскликнул он. И, схватившись за него, она полетела в сияющее пламя.

Прошло много времени - несколько часов или дней, Каллиопа не знала, она открыла глаза, над ней все так же шумел лес, бледно светила луна. Жизнь продолжалась, но все в ней уже было другое. Рядом на плаще, крепко обнимая ее за талию, лежал с закрытыми глазами Камерон. С улыбкой Каллиопа чувствовала, как медленно возвращается на землю. Она слышала, как шуршит листва, как хрустнула веточка под плащом, почувствовала, как в бок ей впился острый камешек. Ныла поясница, болезненность ощущалась и в интимных местах. Но это ничего не значило. Важен был только этот миг вне времени. Она стала Афродитой - пусть на единственный миг. А может быть, она просто стала собой?

Каллиопа в полудреме чувствовала рядом теплым бок Камерона, но с другой стороны свежий ветерок пробирал ее до дрожи. Она чувствовала усталость и боль - и в то же время небывалую легкость! Казалось, сейчас ей ничего не стоило взлететь над деревьями. Рука Камерона тяжело лежала на ее талии, и она прижалась теснее к нему, ощущая на плече его дыхание. Она легонько провела пальцами по его локтю к кисти.

- Каллиопа, - пробормотал он ей в волосы. Не буду притворяться, что понимаю тебя. Но одно я понимаю точно.

- Что же? - улыбнулась она.

- Что ты изумительная.

Она засмеялась и перекатилась на живот, чтобы лучше видеть его. Луна сделала его лицо таинственным, загадочным, и Каллиопа заново вгляделась в эти знакомые черты - лоб, губы, нос, - которые вместе делали его таким, каков он есть. Камероном.

- Я думала, ты назовешь меня командиршей - сказала она.

- Да, и это тоже ты, - улыбнулся он, взял ее руку, поднес к губам и принялся один за другим целовать ей пальцы. Каллиопа задрожала.

- Моя дорогая Афина, как ты стала такой, какая ты есть?

- Я то же самое думала про тебя, - сказала она - ты совершенно не похож на всех, кого я знаю.

Он вытянулся на плаще и подложил руки под голову, а Каллиопа села, не отрывая от него глаз. Его лицо приняло задумчивое выражение.

- Я? Я самый обычный человек, меня можно читать, как книгу.

- Книгу на латыни, может быть. Я, вообще тебя почти не понимаю.

Он со смехом привлек ее к себе.

- Но этой ночью ты меня прекрасно поняла.

- Не дразнись! - Она шлепнула его по плечу - Я хотела бы понять, что у тебя на уме.

- Может быть, я потому кажусь такой загадкой что вырос не здесь, как другие твои поклонники. Я часто вообще не чувствую себя англичанином.

Испытывая огромную радость от того, что он готов приоткрыть перед ней свое прошлое, она уютно устроила голову на его плече.

- Значит, ты чувствуешь себя греком?

- Тоже нет. Наверное, у меня вообще нет корней.

Печаль, с которой это было сказано, заставила ее сердце сжаться. Пусть ее родные порой способны свести друг друга с ума ссорами и беспорядочными привычками, она всегда ощущала свою неразрывную связь с ними.

- Каким было твое детство, Камерон?

Он пожал плечами и мягко провел ладонью по ее волосам.

- Я считал его самым обыкновенным. Мне казалось, что все живут так, как я - переезжая из Неаполя во Флоренцию, из Женевы в Рим и Вену. Мне нравилось узнавать новые места, новые обычаи.

Новые обычаи! А Каллиопа всегда придерживалась одного.

- Что же заставляло твоих родителей так кочевать? Исследования отца?

- И они, конечно. Он всегда был в поисках новых целей, новых редкостей. Как и многие его друзья. Но еще…

- Еще - что?

- Мама не чувствовала себя уютно в Англии.

Каллиопа осознала, что ей почти ничего не известно о покойной леди Уэствуд, кроме того, что она была гречанкой. И очень красивой женщиной - Каллиопа видела ее всего раз или два, но запомнила ее глаза, такого же коньячного цвета, как у ее сына, и классические черты лица.

- Она тосковала по родине?

- Наверное. Она вообще по натуре была меланхолического склада. Разумеется, мне она это не демонстрировала. Со мной она всегда была бодрой, улыбалась, рассказывала случаи из своего детства или греческие сказания. Ее любимой богиней была Артемида. Но я даже маленьким замечал, что у нее грустные глаза. Ведь она оставила свою родину ради места, где так и не стала своей.

- Но она же была графиней! - воскликнула Каллиопа, переполняясь сочувствием к несчастной женщине, которую ей не довелось узнать.

- Графиня была дочерью греческого учителя. Да, ее приглашали, и некоторые даже - как твои родители - дружили с ней. Но по-моему, ей всегда не хватало сердечности и теплоты в общении, свойственной ее соотечественникам. А больше всего она скучала по острову Делос, родине Аполлона и Афродиты, куда ее часто привозил ее отец.

- А на континенте она чувствовала себя лучше?

- Думаю, да. Там больше солнца, и люди приветливее. Но в Греции ей уже никогда не пришлось побывать. Она умерла в Неаполе, когда я был еще совсем маленький, и сразу после этого меня отправили в английский пансион.

- Значит, ты поехал в Грецию за нее?

- Наверное, - засмеялся Камерон. - Хотя в общем-то никогда не думал об этом в таком смысле. Я просто хотел посмотреть, были ли все ее истории правдой.

- И как?

- О да, несомненно, более чем. Это был ее самый драгоценный подарок.

Каллиопа заглянула ему в лицо, в задумчивые глаза.

- Она подарила тебе свободу.

- Свободу?

- Это меня всегда в тебе восхищало, этому я завидовала больше всего. Что тебе нет дела до чужого мнения, что ты идешь по жизни своим путем.

- Неправда, что мне нет дела до чужого мнения, Каллиопа. Я не могу стать полностью своим в обществе, которое нелюбезно приняло мою мать, поэтому мне мало дела до его правил и ограничений. Но мне не все равно, что думают обо мне, например, Сондерсы. Или ты.

- Я?

- Ты в особенности. Твое осуждение меня очень глубоко задело, Афина.

Каллиопа удивленно засмеялась:

- Никогда не думала, что мое мнение может произвести такое впечатление. Кроме того, сейчас я думаю по-другому.

- Ты завидовала свободе? Беззаботности?

- Иногда.

- Ну а я всегда завидовал твоей семье.

- Моей семье? Моему вздорному сумасбродному семейству?

- Конечно. Тому, как прочно привязаны вы друг к другу. Для человека без семьи это так притягательно.

- Я, конечно, их всех люблю и не мыслю себя без них, но иногда мне хочется просто…

- Что тебе хочется, Каллиопа?

Она приподнялась на локте, проглотила комок и горле. Сказать ему? Она ни с кем об этом не говорила, даже с Клио. Он смотрел на нее прямо и открыто.

- Когда мама умирала от лихорадки, - заговорила она медленно, - я сидела рядом с ней и держала ее за руку. И она попросила меня обещать, что я всегда буду заботиться о папе и сестрах. Она сказала, что я ответственная и внимательная, поэтому она может спокойно умереть, зная, что оставляет их на моих руках. Что я всегда сумею устроить все для них, как можно лучше. Что я заменю им ее.

Камерон взял ее руку и переплел пальцы с ее пальцами.

- Такие маленькие ручки и такая нелегкая ноша!

Каллиопа пожала плечами, как всегда поступала, слыша подобное. Она была всегда примерной дочерью или старалась быть ею. Но как описать ему то тяжелое чувство, которое, словно цепи, сдавило ее тогда, сковало навеки?

- Я, как старшая, всегда чувствовала ответственность за сестер, с тех самых пор, как родилась Клио.

Камерон сильнее сжал ее руку.

- Моя Дорогая Афина, ну, разумеется, ты заботишься о семье и желаешь им счастья. Но это бремя не только для твоих плеч.

- Что ты имеешь в виду?

- Я имею в виду - у меня слишком много свободы, у тебя слишком много обязанностей. Нам надо поделиться друг с другом.

Каллиопа села, изумленно глядя на него. Неужели он…

- Что ты хочешь сказать?

Он привлек ее к себе на грудь и осторожно, словно испуганную птицу, погладил по волосам.

- Ты же не станешь отрицать, что нам хорошо вместе?

Каллиопа прерывисто вздохнула:

- Мы все время спорим.

- Ну, не все время. Сегодня мы не спорим уже целых часа два.

- Наши губы были слишком заняты другим делом, - засмеялась она.

- Видишь! Ты пошутила, значит, стала свободнее. - Он побаюкал ее на руках. - А сейчас отдыхай. У нас еще пара часов до рассвета.

- Раз дамы отправились в деревню за покупками, предлагаю джентльменам кое-что посмотреть, - сказал лорд Кенли, отпирая сейф, замаскированный в стене библиотеки, и доставая из него альбом в шелковом переплете. - Разумеется, леди Кенли не подозревает об их существовании. Я купил их, когда несколько лет назад путешествовал по Испании. Камерон рассеянно слушал лорда Кенли, в альбоме которого конечно же окажутся офорты с эротическими сценами из мифологии. Все его мысли были о прошлой ночи, о Каллиопе и их вспышке непреодолимой страсти. Ее бездонные глаза околдовали его. Как еще объяснить, что он ввязался в ее безумную затею по поимке Вора Лилии? Тот, у кого хватило ума стащить диадему, легко ускользнет от таких неловких сыщиков. Камерону казалось, что он вполне понимает резон преступника - Авертон, леди Тенбрей и им подобные не подходят на роль хранителей древней культуры. Но и точку зрения Каллиопы он тоже сумел понять - воровством не решить проблему, какие бы высокие мотивы ни двигали вором. Это не Греция, по которой свободно рыщут разбойничьи шайки. В Англии укравшего карают быстро и сурово. А Камерон начинал беспокоиться, что Вор Лилии гораздо ближе к Каллиопе, чем она полагает. Им вполне мог оказаться кто-то из ее любимого общества…

Меньше всего он хотел видеть Каллиопу страдающей, утратившей свою милую доверчивость, видеть в ее глазах боль.