– В этом нет моей вины, – повторила я. Мой голос звучал увереннее, чем я думала. – И может, ты права, и мне правда нужно все забыть. Просто дело в том, что я не могу.

Она не нашлась, что ответить на это, только задымила еще больше.

– Цепляясь за прошлое, не рассчитывай на то, что у тебя когда-нибудь будет будущее. Учти это.

– Совет неплох, – спокойно сказала я. – Особенно учитывая его источник.

Она бросила на меня яростный взгляд.

– И чего я заморачиваюсь? Зачем, когда ты только и делаешь, что расстраиваешь меня? Может, мне стоит подумать и вычеркнуть тебя из своей жизни, Элла? В самом деле – живи как хочешь и какое мне до этого дело? С тобой невозможно общаться. Ты никого не желаешь слушать, кроме своего эгоистичного «Я».

Возможно, она даже была права в данной мне характеристике, но признаваться в этом я не желала.

– В самом деле – почему бы тебе просто не вычеркнуть меня из своей жизни? Именно так, как ты поступила с Чадом.

Она нахмурилась, и на ее лице проступили глубокие морщины.

– Я не желаю про него слышать!

– А может, нам стоит поговорить о Чаде? – Я намеренно продолжала упоминать его имя. – И возможно, нам стоит поговорить и об Эндрю. О том, что произошло. Мы никогда об этом не говорили.

– А не о чем говорить! – Морщины на ее лице разгладились словно по волшебству. Она выдохнула через нос дым, заклубившийся легким облаком.

Я годы потратила на то, чтобы забыть. Не упоминала этого вслух. И вот теперь моя попытка сбежать от прошлого настигла меня на парковке. Оно затопило меня, и я уже не могла притворяться, что оно не играет роли в моей жизни. Что я могу смотреть в будущее без оглядки на свое прошлое.

– Мама, пожалуйста, – шепотом произнесла я. – Мне нужно об этом поговорить. О том, что случилось. Я больше не могу держать все это в себе. Мне плохо.

– Плохо, – повторила он, ткнув в меня сигаретой. – Забудь об этом! Он мертв! Его больше нет!

– Но в этом моей вины тоже нет! – воскликнула я.

– Наоборот! Это – твоя вина! – Она так же, как я, повысила голос и затянулась сигаретой, как если бы нуждалась в сигаретном дыме больше, чем в кислороде.

Оглушенная, я молча стояла и смотрела, как она раздавила первую сигарету и тут же затянулась второй. Курение – дурная привычка. От него портятся зубы и кожа, не говоря уже про легкие. Я, бывает, тоже затягиваюсь сигаретой, но не допускаю, чтобы это переросло в привычку. Поэтому я не понимала свою мать, которая не могла не знать, какой вред наносит организму курение, портит внешний вид и одежду.

– Я не виновата в том, что он умер. – Я постаралась произнести эти слова насколько могла уверенно. Чтобы самой в это уверовать. – Эндрю убил себя сам. При чем здесь я, мама?

– Но довела до этого его ты! – отрезала она. – Ничего бы такого не случилось, если бы ты на него не действовала!

– Ты сама не веришь в то, что говоришь. – Но сама я была уверена, что она в это верит.

– Не стоило мне тебя останавливать, когда ты решилась на это, – продолжила она. Пространство между нами заполнилось дымом. Он жег мне глаза и горло, и я пожалела, что не могу заплакать, чтобы уменьшить жжение. – Тогда он был бы жив, а ты…

– Нет, – оборвала я ее. – Не смей это говорить!

Она встретилась со мной взглядом. Ее лицо исказилось от гнева и горечи.

– Вы с Чадом ничего не принесли нам с отцом, кроме разочарования. Я не понимаю, как такое могло произойти. Эндрю был идеальным сыном.

– Ты хоть сама веришь в то, что говоришь? Как можно это утверждать? – Мне захотелось взять ее за плечи и трясти до тех пор, пока к ней не вернется ощущение реальности. – Он не был идеален! Люди не могут быть совершенны! Включая его тоже.

– Придержи язык, Элла.

– Мы что, были всего лишь его заменой? – спросила я. – Мы с Чадом? Разве у родителей могут быть любимчики?

– К твоему сведению… – Мать растоптала вторую сигарету обутой в дорогую замшевую туфлю ногой. – У нас был любимчик.

С этими словами она села в машину и выехала со стоянки.


– Тебе нужно приехать, – сказала я Чаду, когда он мне позвонил. – Я скучаю.

– Я тоже скучаю. Приезжай ко мне. У нас тут в Калифорнии неплохо.

– Мать говорит, что отец нездоров.

– Ты ездила с ним повидаться, крошка?

Можно было благословлять моего брата за то, что он всегда знал, на какую больную точку нажимать, чтобы вызвать у меня чувство вины. Он похож на нашу мать больше, чем готов себе признаться. Но все-таки он заставил меня улыбнуться. Так как был прав.

– Нет. Приезжай, и мы съездим к нему вместе.

– Ты знаешь то, чего я не знаю? – Я услышала, как Чад с чем-то сражается. – Отец сделал нас бенефициариями своей пожизненной страховки? Потому что ты знаешь, что, если я войду к нему в дом, он тут же откинет копыта.

– Чад, он умирает. Ты хочешь, чтобы он умер, не повидавшись с нами?

– Не надо. – Очевидно, что мой обычно кипучий брат сегодня был не похож сам на себя. – Не стучи мне по мозгам, Элла. Они выкинули меня из дома, сказали, чтобы я больше не появлялся на пороге, и при этом не стеснялись в выражениях.

– Он ничего тебе не говорил. – Я открыла крышку содовой и сделала глоток.

– Он ничего не сделал, чтобы ее остановить, а это уже приравнивается к соучастию. И то, что он был пьян в стельку и не мог выбраться из своего гребаного кресла, – это отговорки в пользу бедных. И если честно, Элла… – я услышала в голосе Чада обвиняющие нотки, – меньше всего я ожидал бы услышать такие слова от тебя.

– Не называй меня так.

– Элли, – поправился он. – Крошка, куколка. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, Чадди.

– Не проси меня вернуться домой. Ты знаешь – я не могу.

– Знаю. – Я вздохнула и потерла лоб. Голова у меня болела. – Я знаю. Но она не оставляет меня в покое. – Я не стала упоминать про разговор, состоявшийся на парковке.

– Скажи ей, что может проваливать, – сквозь зубы сказал он. – Эта сучка за всю свою жизнь ни черта для нас не сделала. Даже тогда, когда нам была нужна. Пусть теперь пожинает то, что посеяла.

– Ты когда-нибудь… Чад, ты когда-нибудь думал о том, чтобы… ее простить?

– А ты когда-нибудь думала о том, чтобы простить его?

О-очень непростой вопрос, но в последнее время я над этим думала.

– Он мертв. Что изменится, если я его прощу?

– Вот ты мне и ответь, куколка. – Чад проворковал что-то успокаивающее. Конечно, это не объятие, но все же лучше, чем ничего.

– Почему мы такие шизанутые лохи? – спросила я его со смешком. – Почему мы просто не можем все забыть, Чад?

– Я бы тоже это хотел знать, детка.

– Мы должны. Мы должны забыть прошлое, чтобы наконец начать жить заново! – выпалила я со злостью, радуясь, что закрыла офисную дверь, заглушившую мой сорвавшийся голос.

Он засмеялся.

– Ты о ком говоришь?

– Когда это было, Чад? Годы прошли, а мы никак не можем от этого отойти. Меня это достало. Откровенно говоря, я уже заколебалась со всем этим, но не знаю, как разрулить.

– Милая!

Мы оба издали протяжный вздох. Между нами лежало расстояние, но мы словно были вместе, связанные общей драмой.

– Я кое с кем встречаюсь, – сказал Чад, прежде чем я смогла что-либо добавить. – Он здорово помогает.

– А что с Люком?

Чад засмеялся.

– Нет, куколка, у Люка все хорошо. Я имею в виду профессиональную жилетку с функцией промывки мозгов.

– А-а-а, – протянула я, не сразу сообразив, как на это реагировать. – Ну… Хорошо.

– Подумай об этом. Поговори с кем-нибудь.

Я покачала головой, хотя Чад и не мог меня видеть.

– А я что делаю? Я говорю. С тобой.

– Ты обсуждала это с Дэном?

– Нет.

– А может, стоит?

– Слушай, – раздраженно сказала я. – С каких это пор ты стал давать мне советы, касающиеся моей личной жизни?

– С тех пор, как она у тебя появилась.

Я вздохнула.

– Он милый парень.

– Ну и?…

– Я не хочу, чтобы мне опять было больно.

– А кто этого хочет? Или ты собираешься прожить свою жизнь, беспокоясь об этом? – Он помолчал. – Ты хочешь позволить Эндрю это сделать?

– Нет.

Чад вздохнул.

– Ну тогда начинай жить, Элли.

– Тебе это помогает? Психиатр. Он тебе помогает?

Я вытащила лист миллиметровки из ящика и стала тыкать карандашом в вершину каждой клеточки.

– Да, – сказал Чад. – После разговора с ним мне становится легче. Начинаешь видеть то, чего прежде не замечал. Снова доказывать себе, что это не я сошел с ума. Что проблема в них, не в нас.

– Мне не нужен психиатр, чтобы это сообразить, – негромко рассмеялась я. – Они видят смешное там, где другие плачут.

Чад засмеялся над моей несмешной шуткой.

– Ты знаешь, что всегда можешь со мной поговорить, крошка. Но я правда считаю, что тебе нужно поговорить об этом с кем-нибудь еще. Это могло бы помочь.

– Ты подумаешь, чтобы приехать домой? – Молчание растянулось по соединяющим нас проводам, чуть ли не физически ударив меня в ухо. – Ну, пожалуйста!

– Я подумаю над этим.

Я взглянула на часы.

– Проклятье! Мне нужно идти. Я тебе позже перезвоню, ладно? И, Чад. Спасибо.

– В любое время, крошка. Только сколько?

– Сколько чего?

– То, чего ты насчитала, – пояснил Чад, и я засмеялась.

– Миллиметровка. Многовато даже для меня.

– Продолжай считать.

– Специально для тебя, Чад. Люблю. Пока.

Я положила трубку и еще несколько мгновений смотрела на миллиметровку, после чего отпихнула ее от себя. У Чада был друг и психиатр. У меня никого. Надо было подумать и решить, кто мне нужнее. Я знала, что одна больше не выдержу.