Не обращая внимания на то, как я пялился, она выпрямилась и начала шарить по шкафам.

— А где тарелки?

Я пересекаю комнату и встаю прямо позади ее, тянусь к дверце над ее головой и достаю желтые тарелки. Харлоу сначала замирает, схватившись руками за край столешницы, и лишь потом расслабляется, откинувшись на мою грудь.

— Вот, держи, — говорю я, наклоняясь, чтобы голос прозвучал прямо у нее в волосах.

Она так вкусно пахнет, ее попка прижата к моему члену, и мне срочно нужно отступить на шаг, прежде чем она почувствует, что я начал твердеть и возбудился, как семнадцатилетний мальчишка. Я отодвигаюсь и сажусь у маленького кухонного островка, поставив свои босые ступни на планку барного стула.

Ей потребовалась минутка, чтобы прийти в себя, я усмехнулся, когда она неуклюже поставила тарелки и открыла пакет.

— Ты выглядишь запыхавшейся, Печенька.

Она поднимает голову, готовая убить одним взглядом.

— А по какому вопросу у нас мозговой штурм? — интересуюсь я, катая апельсин по прилавку. В желудке урчит от голода, когда я вижу, как она заглядывает в пакет и достает оттуда самую большую в мире липкую глазированную булочку с корицей.

— Твоя ситуация, — громким шепотом говорит она и шлепает меня по руке, когда я попытался макнуть палец в глазурь.

— Моя ситуация?

— Красавчики Тихоокеанского Побережья. Соображай быстрее, Финниус.

Я закатываю глаза.

— Ты же знаешь, что это не так будет называться.

— Только потому, что ты не интересовался моими идеями.

— Поскольку я безумно рад, что ты принесла мне поесть, не могли бы мы обсудить эту тему попозже? Ну, знаешь, когда солнце встанет.

— А солнце уже встало.

— Едва ли.

Игнорируя меня, Харлоу ставит передо мной кофе и булочку с корицей.

— Мне лучше думается, когда я бегаю, — говорит она и открывает свой кофе. — И у меня миллион идей.

Я наклоняюсь вперед и откусываю от теплой липкой выпечки, и — богом клянусь — мне показалось, что у меня закатились глаза.

— Охуеть, это самое вкусное из всего, что я когда-либо пробовал, — не раздумывая, я встаю, обхожу стол, кладу ладони на ее лицо и целую.

Это должно было тут же закончиться. Простой дружеский чмок в благодарность. Но удивленный вздох Харлоу быстро превратился в мягкий стон, а ее ладони легли на мой голый живот. По венам растеклось тепло, и я почувствовал каждую точку, где соприкасаются наши тела: ее груди прижаты к моей груди, руки на моей коже, а губы движутся в такт с моими.

Я отступаю назад, прерывисто дыша, а Харлоу покашливает.

— Ты на вкус, как корица, — облизывая губы, бормочет она.

— И вам тоже доброго утра.

Мы резко поворачиваем головы в ту сторону, где, скрестив руки на груди и прислонившись к дверному косяку, стоит Оливер. Он почесывает щеку и смотрит чертовски глумливым взглядом.

Я роняю руки по швам и отхожу назад.

— Просто благодарю мисс Харлоу за завтрак.

— Я оскорблен, Финн. В прошлый раз я готовил ужин и заслужил хотя бы шлепок по заднице. А тут такое.

— Ха, ну да, — возвращаясь на свое место, говорю я.

Оливер потянулся за едой, и Харлоу предложила ему кофе и полупустой пакетик.

— Хочу сначала извиниться за выходку, но не один мужчина не смог бы устоять, — говорит он и кивает мне. — Но спасибо, зверушка, — он наклоняется и целует Харлоу в щеку.

— Там еще один для НеДжо, — говорит она, и не знаю, как, но наблюдая за этими двумя, я потихоньку начинаю понимать, что хотел бы так проводить каждое утро. — Передай ему, что я ожидаю от него приватный танец в баре у Фреда.

Я застонал, а Оливер рассмеялся.

— Обязательно передам. Детки, ведите себя хорошо.

Мы оба наблюдаем, как Оливер уходит с кухни и сидим в тишине, ожидая, когда за ним закроется входная дверь, после чего слышим звук его отъезжающего Ниссана.

Харлоу переносит тарелку и кофе на стол и садится рядом со мной, переплетя свои ноги с моими.

— Кстати, выглядишь дерьмово, — заявляет она и смотрит на мой рот, будто хочет облизать его.

— Да ты не лучше, — я смотрю на ее идеальные сиськи, такие дерзкие и трахабельные в этом спортивном лифчике. — Мне даже стыдно за тебя.

Она наклоняет голову, показывая свою загорелую длинную шею.

— Что, так плохо?

— Просто отвратительно, — я протягиваю руку и вытираю маленькое пятнышко глазури с ее нижней губы.

Она следит взглядом, как я кладу палец в рот, слизывая глазурь, и мне приходится отвернуться, чтобы немного собраться. Это не похоже на то, чтобы, оставшись одетыми, мы продолжали чисто платонические отношения. Это скорее похоже на то, что она окажется задницей кверху на диване и будет отшлепана и оттрахана в течение всего дня без остановки до самого вечера.

Так странно — находиться рядом с ней, есть в тишине и чувствовать при этом себя… нормально. Это стоит запомнить: секс с Харлоу бесподобен, но быть с ней друзьями тоже не такая уж и плохая идея.

— Спасибо за завтрак, — вытирая рот салфеткой, говорю я.

— Без проблем. Как я и сказала, я лучше думаю, когда бегаю, и, к несчастью для моей наполовину латиноамериканской задницы, в конце лучшего бегового маршрута в Ла-Хойе есть пекарня. А сейчас давай вернемся к основной цели моего визита: решению твой проблемы.

— Я тебе очень признателен, но не хочу, чтобы ты…

— Заткнись. У меня идея.

Очевидно, Харлоу была полна решимости, поэтому я решаю над ней подшутить. Вместо того чтобы убеждать ее не беспокоиться, ведь я уже многое обдумал, я хватаю сердцевину ее булочки и кидаю в рот.

Она хмуро смотрит на меня.

— Это был самый вкусный кусочек. Ты зло.

— М-м-м, — промычал я.

Она разворачивается на стуле и лицом ко мне.

— Как насчет туристов? Катать людей на лодках.

Я проглатываю и запиваю кусочек остатками кофе.

— Не пойдет.

— Почему?

— Промышленная лодка — это опасное место, Печенька. Падают вещи, повсюду натянуты веревки, люди будут спотыкаться. Я ни за что не позволю толпе придурков бегать по судну.

— Ладно, — говорит она. — А что насчет инвесторов?

— Ты считаешь, я не думал об этом?

— Можно найти людей, которые…

— Люди вкладывают деньги, только чтобы заработать. К сожалению, рыбная ловля — не та сфера, которая моментально окупается, — объясняю я ей. — Государство, изменения климата, болезни — все это влияет, и, как я замечаю, со временем лучше не становится. Я не могу брать кредит, если не уверен, что могу его отдать.

Я чувствую, как вся эта правда тяжелым грузом оседает у меня на плечах. Но другого пути нет. Нам с братьями никогда не познать той жизни, что была у отца и деда. Но мы должны с этим справиться. Умный человек все бы бросил, продал, разделил деньги и зажил бы новой жизнью где-нибудь еще. Но это же наша гребаная история — все, ради чего моя семья работала и жертвовала, чем занимался отец после маминой смерти — и именно это меня и останавливает.

— Верно, — признает она. — Это имеет смысл. Может, попробовать ловить что-то еще?

— Мы уже этим занимаемся. Мы ловим нерку, горбушу и кету, сельдь, палтуса и моллюсков, — рассказываю я и останавливаюсь, видя, как ее лицо осунулось. Я чувствую себя виноватым, ведь она потратила время, размышляя на эту тему, а я просто отмел одну за другой все ее идеи.

Но Харлоу не была сама собой, если ее можно так легко остановить.

— Ладно, тогда будем искать решение вне лодки.

— Вне лодки, да?

— Ага, давай посмотрим… — она наклоняется вперед, коленями прижавшись к моим, и рукой поглаживает мое бедро. Я все еще без рубашки и, клянусь, даже на расстоянии ощущаю тепло ее тела. И мне интересно: она тоже это чувствует, или только я один так напряжен, что могу посчитать разделяющее нас расстояние в миллиметрах.

— Что думаешь про футболки?

Я моргаю.

— Футболки?

— Ага, создадим твою собственную линию одежды. Представь себе глянцевую рекламу с тобой и красавчиками-братьями. Ты стоишь в середине, на тебе плотно сидящая футболка…

— Ты что, сейчас со мной заигрываешь?

— Возможно, немного, — говорит она и постукивает по моему носу указательным пальцем. — А все потому, что ты такой милый по утрам, — она садится прямо и продолжает: — Так вот, представь: ты, весь такой накаченный, в футболке, на которой изображена указывающая вниз стрелка со словами «РОБЕРТСЫ. С ОТЛИЧНЫМИ ИНСТРУМЕНТАМИ. ЗНАЮТ, КАК НАСАЖИВАТЬ».

— Указывает вниз, — уточняю я.

— Да.

— На мой член?

— Да.

Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и считаю до десяти.

— Имбирная Печенька. Милая, — начинаю я, сокращая дистанцию между нами. — Поверь мне, ты даже не представляешь, как много я обо всем этом думал. Я рассмотрел все варианты.

— Все?

Кивая, подношу кофе к губам.

— А ты не хочешь продавать сперму?

Закашлявшись, я бормочу:

— Прости, что?

— Сперму. Семя. Протеиновый коктейль. Любовный сок. Брызги члена. Крем для ли…

— Харлоу.

— Что? Ты сам сказал, все варианты.

— Зачем… — начинаю я и трясу головой. — Подожди, ты что, сейчас хотела назвать это кремом для лица?

Она кивает.

Я снова качаю головой, чтобы отогнать возникающие визуальные образы.

— Какого черта я должен стать донором спермы?

— Не могу поверить, что ты задаешь такой вопрос. Ты в зеркало давно смотрелся? А братьев своих видел? Да вы же чертов образец генофонда. Эх, будь я старой девой с Золотого Холма, я бы купила…

И тут я ее целую. Снова.