Пропустив мои протесты мимо ушей, Алиса прямиком направилась в магазин с многообещающим названием «Сказка». Там подошла прямо к консультанту и попросила её показать нам платье, которое ей приглянулось, только моего размера. Девушка кивнула и скрылась из вида, чтобы через пару минут принести расшитое блёстками серебристое чудо длиной до колен. Забрав мои пакеты, Алиса вручила мне платье и подпихнула в сторону примерочных, и мне не осталось ничего, кроме как выполнить её приказ.

Платье действительно село как влитое, несмотря на мою неестественно ненормальную худобу, однако в зеркало смотреться не спешила: в конце концов, его на мне хотела увидеть Алиса, а не я.

Я выплыла из примерочной и остановилась напротив подруги, которая вышагивала туда-сюда. Осмотрев меня критическим взглядом, она покачала головой.

— Так не пойдёт. — Я уже собиралась вернуться в примерочную и переодеться обратно в свои вещи, но Алиса повернулась к консультанту. — У вас есть какие-нибудь туфли?

Девушка вновь кивнула и на пару минут исчезла. А когда вернулась и протянула мне туфли с Эйфелевой башней вместо каблука, я в ужасе уставилась на подругу.

— Я не смогу ходить на таких!

Алиса закатила глаза.

— Да никто и не просит тебя ходить; просто одень их и постой спокойно пару минут.

Вздохнув, я выполнила и эту просьбу подруги.

— Ну вот, теперь совсем другое дело! — одобрила она. — Мы его берём!

У меня глаза на лоб полезли.

— Зачем оно мне? Куда я в нём ходить-то буду?!

— Забыла, что скоро Новый Год? В клуб сходим, отметим как люди; хватит уже по углам отсиживаться.

И знакомым жестом пихнула меня в сторону примерочной. Я чудом устояла на ногах с этими чудовищными каблуками. Едва успела стянуть плотную материю, как ко мне заглянула Алиса и выхватила платье из рук.

— Одевайся, а я пока оплачу.

Она скрылась за занавеской, и мои щёки вспыхнули стыдливым румянцем: чтобы рассчитаться с ней за все эти покупки, мне год придётся работать на Алису.

Когда аппетиты подруги наконец-то были удовлетворены, мы покинули торговый центр, который я иначе как камерой пыток назвать не могла. Ноги гудели, и мне просто хотелось оказаться дома и упасть на постель.

Родителей Алисы всё ещё не было, когда мы вернулись, поэтому девушка дала себе волю и включила на ноутбуке свой плейлист. Из-за пары песен мне даже захотелось покраснеть — не думала, что девушки могут слушать ТАКОЕ.

Перемеривать вещи по второму кругу уже дома я категорически отказалась и поплелась в ванную, чтобы хоть немного смыть с себя усталость, но на полпути замерла и повернулась к Алисе.

— А что ты там придумала насчёт Нового года?

— Ты разве не слышала? — удивлённо спрашивает подруга. — Ты со своей невнимательностью всю жизнь так проеб… эмм… пропустишь. Наша группа собирается в клубе, чтобы всем вместе отметить праздник. Поход планируется тридцатого декабря — об этом староста сказала ещё две недели назад. Тогда же мы всей группой и скинулись, потому что вход только по пригласительным билетам.

Я нахмурилась.

— Раз я пропустила эту информацию, значит, идти я никуда не соглашалась, так что я, пожалуй, останусь тут. — Пару минут подумав о том, что вечно прятаться у меня не получится, качаю головой. — Или съезжу домой и разведаю обстановку. Вдруг родители всё же переживают за меня.

Алиса послала мне недоверчивый взгляд.

— Если это была шутка, то не смешная. А по поводу праздника… Я сдала за тебя деньги, так что отказ не принимается.

Я почувствовала себя загнанной в угол.

— Тебе не кажется, что это не честно? А если мне не нравятся такие увеселения? Может, я хочу просто побыть в тишине в кои-то веки, потому что подобных концертов мне с головой хватило, пока я жила под одной крышей с родителями!

— А я хочу, — копируя мой тон, произносит Алиса, — чтобы ты перестала наконец прятать голову в песок и поняла, что вокруг тебя жизнь бьёт ключом, пусть иногда и по голове…

Я собиралась сказать ей, что уже насмотрелась на эту жизнь, когда входная дверь неожиданно распахнулась, и я испуганно замолкла, так и не начав. На пороге стояли родители Алисы.

— Нина, познакомься, — это мои родители — Наталья Николаевна и Андрей Владимирович, — не теряется подруга. — Мам, пап, это Нина, она будет жить с нами.

На лицах родителей появляется ошалелое выражение. Правда, мне последняя фраза девушки тоже слух резанула — складывалось впечатление, что Алиса только что призналась в том, что она лесбиянка.

Кажется, до неё самой дошла двусмысленность ситуации, и подруга поспешила поправиться.

— Нет-нет, Нина — моя лучшая подруга. Просто у неё родители — полный отстой.

Дёргаюсь от такого заявления и непроизвольно обнимаю себя руками, но от возражений воздерживаюсь, потому что с детства уяснила — на правду не обижаются. Просто было больно осознавать, что твои родители не такие, какими бы ты хотела их видеть. В глазах каждого ребёнка мать — бог, а отец — защита и опора, и мне было жаль, что я никогда не чувствовала себя с ними в безопасности.

— Алиса, разве можно так говорить о людях! — приходит в себя мама девушки.

Лицо подруги остаётся совершенно невозмутимым; разве что плещется едва заметный гнев на дне зелёных глаз.

— Не вижу других вариантов, как ещё можно назвать мужчину, у которого нигде не ёкает, когда он поднимает руку на собственного ребёнка, и женщину, которая даже не пытается сделать хоть что-то для того, чтобы защитить от этого свою дочь.

После её слов мне начало казаться, что из моего сердца кто-то решил вырезать снежинки, потому что оно болезненно дёргалось и кровоточило.

Рты Кокориных-старших открываются от ужаса.

— Бедная девочка! — с искренним сожалением восклицает Наталья Николаевна и обнимает меня за плечи.

От этого жеста мне хочется расплакаться как маленькой. Моя мама никогда меня не жалела; никогда не говорила что любит меня, или что я ей хотя бы симпатична. Сколько себя помню, она всегда была со мной холодна, словно лёд, и за любые малейшие проступки больно лупила старой резиновой скакалкой. Позже, когда у меня начался переходный возраст, и появилась целая куча вопросов, ответы на которые мне могла дать только мама, мне не к кому было с ними обратиться, потому что на любой мой вопрос реакция была всегда одной и той же — мат и непреодолимая ледяная стена вместо понимания.

От полного раздрая меня спасает Алиса.

— Мам, ну хватит её уже тискать! Ты смущаешь мне подругу, у неё и так уже глаза на мокром месте.

Женщина отпускает меня из тисков, и я восстанавливаю с горем пополам своё самообладание.

Никто из Кокориных не был против моего проживания в их квартире; наоборот, Наталья Викторовна сама настояла на том, чтобы я осталась с ними, потому что никто не заслуживает к себе такого отношения, которое я получала от родителей все эти годы.

Так пролетела неделя; завтра тридцатое декабря, а это значит, что мне придётся тащиться в клуб на вечеринку, которые я никогда не любила, и всё это время я буду окружена людьми, большинство из которых после выпускного больше не увижу. Несмотря на то, что мы учимся вместе почти четыре года, мы до сих пор толком не знаем друг друга. За всё это время наша группа собиралась полным составом только раз — на самой первой паре первого курса. После этого четверо решили, что психология — не для них; ещё троих отчислили за непосещаемость и экзаменационные «хвосты», хотя у этой тройки были самые высокие проходные баллы; из оставшихся в живых восемнадцати человек шесть посещали пары через пень-колоду. Да и дружным наш курс назвать было нельзя, — ещё в первые месяцы учёбы мы как-то разделились на небольшие группы, члены которых общались только между собой. Были среди нас и те, которые держались особняком ото всех, так и не найдя в толпе незнакомцев свою родственную душу. Я была бы одной из таких отщепенцев, если бы не Алиса, которая буквально вытряхнула меня из защитного панциря и показала, что и за пределами моего внутреннего мира тоже присутствует жизнь. Я так же знала, что в нашей группе есть люди, которые всех ненавидят одинаково сильно; и всё же, они все хотят собраться вместе и отметить Новый год — праздник, который лично я считала сугубо семейным. Этого я не понимала и вряд ли когда-то смогу понять. Я бы предпочла встретить праздник в полном одиночестве, чем в окружении лицемеров.

Но против Алисы никакие доводы и аргументы не действовали; если она что-то вбила в свою блондинистую голову, её уже было не свернуть с намеченного пути. А потому я покорно позволила себя накрасить — впервые в жизни — сделать себе причёску и одеть в платье, которое никогда не рискнула бы сама не то что надеть — банально не купила бы. Когда подруга после нескольких часов кропотливой работы и мельтешения перед глазами подвела меня к зеркалу, я непроизвольно ахнула. Девушка в отражении, безусловно, была красива, но именно это и пугало больше всего. От настоящей меня мало что осталось; я не могла узнать ни единой черты собственного лица, хотя и знала его, как свои пять пальцев. Даже мои карие глаза, которые мало чем отличались тысячи других, сегодня были неповторимы из-за странного блеска и искусного макияжа.

Я боялась шелохнуться, потому что расплачусь, если сделаю хоть одно движение, а расстраивать Алису не хотелось, — в конце концов, она потратила на меня столько времени и сил. И я не знала, как сказать ей о том, что я чувствую себя предательницей по отношению к самой себе. Мне казалось, что на меня повесили огромную табличку «ПРОДАЁТСЯ» с неоновыми буквами.

— Ты чего застыла? Не нравится?

Алиса словно видела меня насквозь. Я сделала медленный вздох, чтобы успокоиться, и, отвернувшись от зеркала, неопределённо пожала плечами.

— Ничего, привыкнешь, а то так и проживёшь серой мышью, а когда поймёшь, что всё это время жила неправильно — будет поздно.