Макс берёт меня за руку и тянет в сторону, что бы его отец увидел свою нежданную гостью. И, если я думала, что знакома с гневом, глядя на Макса, то я ошибалась: по сравнению с тем, как выглядел сейчас его отец, Макс был человеческой копией Бакса.

Лицо Соколовского-старшего в прямом смысле слова пошло волнами, очень похожими на девятый вал цунами, и мне становится не по себе. Бросаю взгляд на женщину в инвалидном кресле и ловлю себя на мысли, что, если бы она могла — от страха посерела бы ещё больше, но в своём положении выглядит и так хуже некуда.

— Как ты посмела появиться на пороге моего дома?! — грозно гремит хозяин дома. — Двенадцать лет назад я бы всё отдал, чтобы ты попалась на моём пути, и я мог наглядно помочь тебе прочувствовать всё то, через что ты протащила нашего сына… Но теперь ты здесь никому не нужна даже для этого! Так что выметайся отсюда к чёртовой матери!

— Олег, — надломленно произносит женщина. — Мне так жаль…

Макс отпускает мою руку и выходит чуть вперёд, на ходу скидывая пальто.

— Чего именно тебе жаль? — зло спрашивает он, стаскивая с себя толстовку и показывая матери спину: кажется, сейчас из него вырывается всё то, что он молчаливо носил в себе последние двенадцать лет. — Этого? — Поворачивается к ней левым боком, где находятся зарубцевавшиеся раны от пряжки ремня, которым его мать нещадно била своего сына. — Или этого? — Макс с горькой усмешкой тыкает пальцем в свою грудь. — А может, моего разбитого сердца или выебанной во все щели души?!

— Господи, — срывается тихий всхлип с моих губ: я, конечно, знала о многих ранах Макса, хотя всех он так и не показал, и знала, что он обижен, но что ему НАСТОЛЬКО больно…

Муж разворачивается ко мне и, обеспокоенно вглядываясь в глаза, притягивает к себе; я утыкаюсь лицом в его грудь, которая теперь залита моими слезами, и крепко обхватываю его за талию. В это мгновение я могу лишь думать о том, насколько мне жалко моего СуперМакса, который перенёс детство похлеще моего: у меня была мать хотя бы первые семь лет. Но и эту несчастную женщину, которая растоптала не только жизнь сына, но и свою собственную, мне тоже жаль…

— Макс… — Я хочу сказать ему о том, что прошло уже двенадцать лет, и его мама могла измениться и понять, что была не права — я была бы рада, если бы моя мама пришла ко мне с такими же словами…

Но муж не даёт мне договорить.

— Нет, Нина, — категорично качает он головой. — Когда ты защищала свою семью, я не стал препятствовать твоему общению с матерью, потому тебе самой этого хотелось; у меня другая ситуация, и я не хочу видеть лицо человека, который не дал мне ничего кроме боли. Я не могу простить её. Только не сейчас.

Женщина заходится рыданиями, но её, в отличие от меня, успокаивать никто не собирается, и от этого мне становится так горько, словно в венах вместо крови растеклась желчь, и теперь медленно отравляет мой организм. За её спиной неожиданно появляется женщина — видимо, сиделка — которая увозит плачущую мать Макса в сторону выхода. Отнимаю зарёванное лицо от надёжной груди мужа и выглядываю из-за руки Макса на его отца, который по-прежнему мрачнее тучи.

— А я-то думал, что вся эта грязь в прошлом… — горько усмехается он. — Но нет, стоило ей появиться здесь, и словно не было всех этих прожитых лет… Я снова ломовая лошадь, вкалывающая по восемнадцать часов в сутки, чтобы обеспечить сына и жену, которую интересовала лишь она сама…

К мужчине подходит Лидия и ласково гладит его по щеке.

— Мне тое казалось, что я помогла вам обоим всё забыть…

Макс фыркает.

— Ну, у тебя, конечно, неплохо получалось, но я нашёл собственный антистресс.

— А здесь у нас кто? — обращает его отец на меня внимание.

Меня не окидает ощущение, что я знаю этого мужчину тысячу лет — наверно, потому, что все его повадки перенял мой Макс.

Макс несколько раз медленно вдыхает и выдыхает запах моих волос, словно он способен его успокоить.

— Да вот, полюбуйся, твой сын женился! — укорительно произносит Лидия.

Лицо хозяина дома вытягивается от удивления, и я молча жду свой приговор.

— Вот так новость! — раздаётся наконец его смех. — А я уж думал, что не доживу до этого светлого дня!

Казалось, что после этой фразы атмосфера напряжённости схлынула, и дышать действительно стало легче.

— Олег! — возмущённо восклицает Лидия.

Папа Макса чуть закашливается.

— То есть, ты должен был хотя сказать нам о том, что собираешься жениться! — сердится он, старательно пряча при этом улыбку, которая адресована мне.

На душе становится чуть светлее, и я чувствую потребность улыбнуться мужчине в ответ, хотя из объятий мужа вынырнуть не решаюсь.

— Простите, — усмехается Макс. — Боялся, что Бэмби сбежит от меня, так что пришлось принять экстренные меры.

Отец Макса улыбается и подходит ближе.

— И как же зовут это милое кареглазое существо?

— Её зовут Нина, — целует муж меня в макушку, и я вновь вспыхиваю от смущения. — Нина, это мой отец, Олег Викторович.

— Зачем все эти условности? — хмурится мужчина. — Раз уж она стала членом нашей семьи, пусть называет меня папой!

Моя челюсть падает куда-то на пол: а разве так можно?

— Нужно, милая, — усмехается отец Макса: я вновь думаю вслух. — Давай, попробуй! Уверен, у тебя получится!

Совсем неуверенно смотрю на Макса, который кивает в ответ, и вдыхаю поглубже.

— Спасибо… папа, — выдыхаю я.

Мужчина треплет меня по голове как пятилетнего ребёнка.

— Вот видишь, ничего сложного! А моя жена будет не против в третий раз стать матерью, — смеётся… хм… папа, и смотрит на Лидию, которая по внешнему виду… в общем-то, совершенно не против.

Меня окончательно накрывает облегчение, — меня приняли в семью.

— Ну вот, а ты боялась, — шепчет Макс в моё ухо, посылая по коже волну мурашек.

Абсолютно некстати замечаю перед глазами россыпь родинок и перевожу на мужа многозначительный взгляд; Макс усмехается и подхватывает с пола свою толстовку, чтобы скрыть то, что меня чертовски отвлекает.

Весь вечер мы проводим в кругу семьи Макса; они рассказывают о своей жизни, избегая неприятных тем, но когда очередь доходит до меня, я теряюсь — моя история ненамного отличается от истории Макса. Но муж сам приходит на помощь: уверенно, без прикрас и приуменьшений рассказывает своим родителям о том, через что я прошла, пока не сбежала.

Молча выслушав сына, Лидия зажимает рот ладонями, а дядя Олег — было решено, что пока не привыкну, буду называть его так — некоторое время просто смотрит на меня.

— Встань, пожалуйста, — произносит он наконец и поднимается на ноги сам.

Настороженно исполняю его просьбу и не успеваю сориентироваться, как оказываюсь прижата к крепкой груди мужчины, который тихо гладит меня по волосам. Меня впервые обнимали так по-отечески, так что я всё-таки не сдержалась и зарыдала — всю свою жизнь мечтала, чтобы однажды мой папа одумался и просто обнял меня. И вот теперь, когда это сделал Соколовский-старший, меня словно прорвало: я вцепилась пальцами в его рубашку, комкая её и оставляя на ней некрасивые складки, и ревела навзрыд, насквозь промочив тонкую ткань. Всё это время он просто обнимал меня, давая мне возможность выплакаться и выпустить наконец всю эту боль, которая занозой засела внутри.

Когда рыдания превратились в тихие всхлипывания, меня слегка отстранили и заставили посмотреть в глаза.

— Теперь у тебя есть Макс, — мягко говорит мужчина. — И есть мать с отцом, к которым ты можешь обратиться с любой просьбой. Поняла?

Я надрывно киваю; шершавые пальцы стирают слёзы с моих щёк, а мягкие губы заботливо целуют в лоб.

Рядом появляется Макс и разжимает мои онемевшие пальцы, которые продолжают стискивать рубашку его отца.

— Отведи её наверх, пусть девочка приведёт себя в порядок, — тихо говорит Лидия. — И оставайтесь у нас, нечего на ночь глядя по дорогам шариться.

Макс хмыкает и подхватывает меня на руки; я утыкаюсь лицом в его шею и цепляюсь теперь уже за его толстовку.

— Чёрт, я даже немного ревную, — с усмешкой говорит Макс, и это выводит меня из моих депрессивных мыслей.

— К кому? К папе что ли?

— О, видишь, как легко и просто он стал папой! Меня-то ты к себе не сразу подпустила…

Усмехаюсь, вытирая слёзы рукавом кофты.

— Если б ты изначально вёл себя со мной по-человечески, я бы не бегала — ты же мне сразу понравился. Зато теперь ближе тебя нет никого.

Муж вносит меня в просторную, чисто мужскую комнату в тёмно-коричневых тонах и ставит на пол.

— Надо будет тут чуток поменять интерьер, — строит планы на будущее Макс. — Ты у меня с такими мрачными цветами не ассоциируешься совсем.

— А с какими ассоциируюсь? — не сдерживаюсь от вопроса.

Муж прожигает меня взглядом.

— С радугой, — тихо мурлычет он. — Такая же страстная, нежная, мягкая, любящая, живая, родная и настоящая. Я так люблю тебя, детка…

— И я тебя, хотя иногда ты бываешь совершенно невыносим! — смеюсь в ответ.

Макс подпихивает меня в сторону ванной.

— Иди, освежись. Там есть всё необходимое — мать держит целый склад полотенец, халатов и всяких принадлежностей на случай неожиданных гостей.

Киваю, скрываюсь за белой деревянной дверью, нарочито громко щёлкнув замком, и слышу приглушённый смех мужа.

Вода в самом деле творит со мной чудеса, избавляя не только тело от усталости, но и душу от перенесённого стресса. На полках в шкафчике помимо полотенец нахожу также чьи-то шорты и футболку — словно меня ждали. Натягиваю их на себя — благо размер подошёл — и тихо выбираюсь из ванной в спальню.

Макс занят любимым делом — ждёт меня, отжимаясь от пола; на нём из одежды только серые спортивные штаны — в общем, всё как я люблю. Пользуясь тем, что он меня не видит, жадно наблюдаю за перекатывающимися под кожей мышцами. Правда, надолго меня не хватает; подлавливаю момент, когда Макс замирает на вытянутых руках, и осторожно опускаюсь на его крепкую, широкую, горячую и уже немного влажную спину.