По городу летел как сумасшедший, собрав все дорожные камеры и, наверно, штраф в итоге будет являть собой сумму с четырьмя нулями. Даже если влетел бы сейчас в заграждение — не заметил бы. В планах было всего лишь забрать Нину с собой; закинуть на плечо, если будет сопротивляться — а что-то подсказывало мне, что всё будет именно так — и просто забрать её. Но гнев, который с каждой секундой всё больше приобретал оттенки ярости, напалмом выжигал во мне все оставшиеся крохи благородства. Видит Бог, ни разу в жизни не бил женщин, но эта… Алиса убивала во мне всё мало-мальски хорошее, до чего в своё время не успела дотянуться мать. Плевать, если после этого Нина будет меня ненавидеть, перестанет разговаривать или вообще сделает вид, что меня не существует — на всё это мне будет глубоко похуй. Пусть делает всё, что взбредёт ей в голову, но она будет со мной. Свяжу её, если придётся, и запру нахрен в своей квартире на веки вечные. Знаю, что я, скорее всего, сейчас смахивал на сумасшедшего маньяка-сталкера, но ничего не мог изменить. Настройки заклинило намертво. Этот пугливый оленёнок с тёплыми карими глазами, которые в порыве гнева угрожающе темнели, сводила меня с ума. Я даже до тормоза не мог дотянуться — настолько коротким был, мать его, поводок, которым она меня к себе привязала.

У нужного дома тормознул так, что заскрипели шины, оставляя на сером асфальте чёрные полосы. Бабульки у подъезда, которых иначе чем «дорогой очищения от грехов» не назовёшь, недовольно покосились в мою сторону.

Но их я заметил второстепенно, потому что из подъезда как раз выходила Алиса.

Одна.

Прежде чем понял, что делаю, сократил между нами расстояние и больно схватил за плечи — чтобы поняла, что на шутки я не настроен.

— Где Нина? — встряхиваю испуганную девушку. — Если скажешь «не знаю», я тебя, суку, выпотрошу прямо здесь! Что ты ей наплела?!

— Рассказала, какая ты сволочь! — выкрикнула Алиса, подстраиваясь под мой тон. — Сказала, что была беременна, когда ты меня бросил.

Мои глаза медленно переставали помещаться на лице.

— Ты совсем ебанулась? Мы с тобой даже не целовались!

Её глаза недобро сверкнули.

— Я ведь обещала, что, если ты не будешь со мной — ты не будешь ни с кем.

— Кому обещала, дура?

— Самой себе!

Блять!

Буквально отшвыриваю ей от себя и чувствую себя мерзко, если не сказать больше — как будто в дерьмо руки окунул.

— И она поверила?

Чёрт, конечно, поверила, раз не дождалась меня. Моё слово против слова лучшей подруги — ясно, кто победит.

— Где она?

Алиса равнодушно пожала плечами.

— А я почём знаю? Прогуляться пошла.

Смотрю на неё и не верю, что в мире существуют такие мрази, как эта Алиса или моя мать, хотя вот они — живые примеры бездушности и садизма. Но ещё больше не могу понять, почему из всех людей именно Нина получила эту суку в подруги.

— Тебе её совсем не жалко?

Девушка презрительно хмыкает, но её глаза блестят от слёз.

— А меня кто-нибудь пожалел, когда ты опозорил меня на весь университет? Кто-нибудь поддержал меня, когда я сутками рыдала в подушку и глотала успокоительные? Никто! Все, кого я называла подругами, отвернулись от меня, выбросили, словно балласт, который портил их репутацию! И из-за чего?! Из-за того, что я всего лишь полюбила тебя! А что я вижу теперь? Ты как собачонка таскаешься за этой флегматичной дурочкой, которая даже нормально одеваться не умеет! Ну чем она лучше меня? Что такого есть у неё, чего нет у меня? Если тебя заводят девочки из неблагополучных семей, я могу вымазаться грязью, натянуть на себя рваньё и притвориться забитой овечкой!

Тело сработало чисто на инстинктах — я ведь обещал защищать Нину, пусть даже это обещание было озвучено только в собственной голове — а я не привык нарушать своё слово. Под тихие «ахи» и «охи» от старушек, о которых я совершенно забыл, и которые теперь имели честь лицезреть всё представление от убойного начала до эпичного конца, моя ладонь впечатывается во впалую щёку с острыми скулами с таким громким хлопком, что я практически глохну. Голова Алисы дёргается в сторону, и когда она возвращает мне свой растерянный взгляд, я вижу, как багровеет кожа на её щеке.

Это просто пиздец. Конечно, Алиса вынесла мне тогда весь мозг своей «любовью», которая на деле больше смахивала на одержимость и преследование. Но моя вина там тоже была: я ведь не осадил её сразу, дал повод думать, что у неё есть какие-то шансы. И возможно сейчас, когда она несла всю эту херату о потерянных подругах и статусе, я бы промолчал и просто уехал. Но она посмела приплести сюда Нину, да ещё с такой грязной подоплёкой, что за этот удар я даже не чувствовал раскаяния.

— Я против насилия, но глядя на тебя хочется восстановить в России смертную казнь. — Пришлось спрятать руки в карманы джинсов — уж слишком велик был соблазн повторить. — Увижу тебя рядом с ней ещё хоть раз — пеняй на себя.

Ответа дожидаться не стал — думаю, она и так всё поняла — просто сел обратно в машину и поехал в единственное место, куда обычно приходят все дети, когда им нужна поддержка — к девушке домой.

На улице уже начало темнеть, когда я подъехал к её дому; свет горел только на кухне, где раздавались пьяные выкрики и грохот бутылок, и я брезгливо поморщился: всё-таки, попойка попойке рознь. Но в свете тусклой кухонной лампочки я различил только два силуэта — родителей Нины.

Сама девушка сидела на лавочке — той самой, на которую я сажал её вчера, пока успокаивался затяжкой. Её плечи, как и голова, были низко опущены, и в моей груди болезненно заныло. По привычке вытащил сигарету и закурил, прежде чем выбраться на морозный воздух.

На моё появление Нина вскинула голову и посмотрела безо всяких эмоций на лице. Только опухшие глаза и мокрые щёки выдавали её с потрохами. Я молча сажусь рядом и пару секунд просто дымлю.

— Это неправда, — выдыхаю наконец с очередной порцией дыма.

Объяснять, что именно имел в виду, не вижу смысла — она и так всё поймёт.

Нина шмыгает носом.

— Я знаю.

Я замер.

— Не понял. Откуда?

Девушка вздохнула.

— Её бывшие подруги поймали меня в коридоре и рассказали, как она по тебе с ума сходила. Это было практически сразу после разговора, в котором Алиса поделилась со мной своей версией произошедшего, — полагаю, женский туалет — не самое надёжное место для тайных бесед. Но я ведь не дура и знаю, что для того, чтобы забеременеть, нужен секс, а судя по рассказу её подруг, у вас его не было. Не знаю, почему они поделились со мной всем этим; может, хотели сделать ей больно.

Нина вновь поражала меня: не думал, что есть девушки, у которых функция «закатить истерику» заменена на «адекватно обсудить возникшую ситуацию».

— Тогда почему ревёшь?

Она вытерла глаза и щёки краями рукавов куртки, и этим простым жестом напомнила мне маленькую девочку.

— Потому что считала её подругой. Она ведь знала, что ты мне понравился; знала, и всё равно наговорила столько гадостей, что я теперь чувствую себя такой грязной, будто побывала на свалке и теперь, наверно, никогда не отмоюсь.

Значит, понравился… Ну, может у нас ещё не всё потеряно, раз моя симпатия взаимна.

— А здесь что забыла?

Нина бросила печальный взгляд в окно, где её родители уже едва стояли на ногах.

— Мне так хотелось почувствовать чью-то поддержку, а ведь родительская — самая сильная, и вот я просто сижу и пытаюсь представить, каково это было бы — получить её…

Я вновь начинаю звереть.

— Ты могла бы просто дождаться меня.

Она качает головой.

— Нет, не могла бы. Мне хотелось побыть одной и обдумать всё самой. Тем более что ты не обязан выслушивать мои слёзы и истерики.

Существует ли более идеальная девушка, чем та, что сейчас сидит рядом со мной и открыто делится своими переживания?

Я покачал головой.

Вряд ли.

— Что плохого в том, что ты выскажешься живому человеку, а не оставишь всё внутри? Я так отравляю себя уже четыре года, и поверь мне — хорошим это не кончится.

Нина снова беззвучно заплакала.

— Ты не знаешь, что это такое — остаться совершенно одной…

Конкретно сейчас единственное, что я знал — это то, что готов был убить весь мир, лишь бы она не плакала. Поэтому я выбрасываю сигарету и тяну её за руку.

— Иди ко мне, детка.

Девушка без возражений перебирается ко мне на колени и утыкается лицом в мою шею.

— Ты не одна, — уверенно шепчу ей, прижимая к себе со всей дури — благо её было хоть отбавляй. — Я с тобой.

Нина захлёбывается рыданиями ещё сильнее.

— Именно это я слышу ото всех, кто потом оставляет меня в одиночестве. Третьего раза я просто не вынесу.

Целую её в висок.

— Тогда я ничего не буду говорить — просто буду рядом. — Приближаю к глазам левое запястье и всматриваюсь в циферблат. — Уже поздно, надо ехать.

— Посиди со мной ещё чуть-чуть, — робко просит Нина.

Это вызывает у меня усмешку.

— Ты не поняла меня, детка, — поднимаю её лицо к себе и внимательно смотрю в глаза, чтобы до неё дошёл смысл моих слов. — Ты едешь со мной.

Вижу, что она в очередной раз собирается мне что-то возразить, поэтому просто запечатываю её рот поцелуем — глубоким, медленным, успокаивающим, но спокойным, потому что фантазия по поводу заднего сиденья всё ещё живее всех живых.

7. Нина

Даже несмотря на то, что мы ехали в лифте, Максим продолжал держать меня на руках, упрямо отказываясь поставить на ноги. Мне было неловко виснуть у него на шее, потому что я сама была в состоянии ходить, и в то же время хотелось побыть слабой в его сильных и надёжных руках. Максим изредка смотрел на меня странным взглядом, от которого по телу начинали бегать мурашки, и иногда чуть сильнее сжимал меня ладонями. Я никак не могла понять, почему он делает всё это для меня; зачем вообще вмешивается в жизнь совершенно чужого для него человека. После родителей мне слабо верилось в человеческую доброту и бескорыстие, а после Алисы… вообще не верилось в то, что в мире существуют люди.