А здесь — маленькая хрупкая девочка, у которой явные проблемы не только с психикой, но ещё и с питанием, так что с моей стороны первобытное желание защитить было вполне естественным. Вот только защита — это в первую очередь обязанность родителей, а они послали эту обязанность нахер и решили зажить в своё удовольствие. При этом сами были сыты явно не святым духом: её урод-папаша выглядел довольно упитанным.

Короче, всё то время, что мы находились в одном замкнутом пространстве, я успел испытать весь спектр не самых положительных эмоций — от похуизма до праведного гнева. И последнее при этом опасно перевешивало, а мне бы не хотелось, чтобы этот зашуганный, но храбрый птенчик видела меня в гневе.

В голову не приходит ничего лучше, чем разбавить напряг в салоне музыкой. Первая же попавшаяся песня почему-то сразу же спроецировалась на Нину, хотя к ней никакого отношения не имела как минимум потому, что Нина была слишком… мягкой; приторно-ванильной, как я назвал бы её раньше (имеется в виду песня «Doni & Natan — Моя»). Должно быть, старею.

Усмехаюсь сам себе и протягиваю ей свой телефон.

— Напиши свой номер телефона, детка, — посылаю ей быструю улыбку, и девушка смотрит на меня как на королевскую кобру.

Блять, если б знал, что на неё так действует мой оскал — уже давно бы сделал его своим главным оружием.

Девушка смотрит на смартфон, как на восьмое чудо света, и в руки брать не спешит. Постепенно её щёки окрашивает смущённый румянец, что подогревает моё любопытство, и это становится тайным оружием девушки, с помощью которого она могла бы из меня верёвки вить. Но девушка об этом не знает.

— В чём дело?

Нина прячет лицо в ладонях, и я буквально готов выпрыгнуть из собственной кожи.

— Только не смейся… Я не умею пользоваться такими штуками.

Она слегка растопыривает пальцы, и в небольшом зазоре я вижу её всё ещё розовую кожу. И реально охуеваю, когда понимаю, что она не шутит.

— Ты гонишь? Кто в двадцать первом веке не разбирается в телефонах?!

Нина убирает руки и смущённо улыбается.

— Эээ… динозавры? — делает робкое предположение.

В этот раз я громко ржу как псих со стажем, потому что сам недавно сравнивал себя с птеродактилем.

Два сапога — пара, блэт…

Торможу на университетской парковке и снова щёлкаю блокировкой, чтобы девчонка не сбежала. Сам вывожу на экран клавиатуру и протягиваю девушке, не выпуская гаджет из рук — будет набирать номер под моим присмотром.

Но Нина теряется ещё больше.

— Здесь нет кнопок…

Приходится до боли прикусить губы, чтобы окончательно не смутить девушку своим невменяемым состоянием.

— Экран вместо кнопок — технореволюция или что-то вроде того… — говорю ей, когда вновь могу нормально дышать.

Беру её руку в свою и тыкаю её пальцем в экран. В строке тут же появляется восьмёрка — международный код «Великой и могучей». При этом Нина выглядит словно ребёнок, которого впервые привезли в Диснейленд, а я чувствую себя совершенно по-идиотски. Пока девушка увлечённо печатает цифры, я придвигаюсь ближе и улавливаю её совершенно охренительный запах, от которого хочется зарычать и предъявить на Нину свои права.

Наверно, у меня идёт эволюция в обратную сторону, к предкам неандертальцам, потому что я позволяю себе стянуть с её головы шапку и уткнуться лицом в шёлковую копну светлых волос. Девушка тут же замирает, пока я, словно хронический астматик, жадно вдыхаю запах её волос. Теперь я начинаю понимать, почему наркоманов так тяжело снять с иглы: мне хотелось дышать ею бесконечно, без перерыва на еду и сон.

— Макс, перестань, — предупреждает она, но делает только хуже: моё имя на её губах — это теперь отдельный сорт героина. — Что ты делаешь?!

А я всего лишь разворачиваю её к себе лицом и буквально вгрызаюсь в её губы, отбирая у девушки кислород. Но в этот раз с её стороны я не чувствую той самоотдачи, что была вчера, как будто за ночь в её голове кто-то перекодировал отношение ко мне.

Отстраняюсь от неё и внимательно всматриваюсь в её карие глаза, которые должны быть тёплыми, но отчуждённость охлаждает их.

— В чём дело?

Нина протягивает мне смартфон, и я уже как-то механически запоминаю номер её телефона наизусть.

— Не понимаю, о чём ты.

Если бы она не хотела иметь со мной ничего общего, то не дала бы номер; да и опоздала бы она со своим «не хочу», потому что я — пиздец, как хочу, и чем ближе, тем лучше.

Но ведь что-то мешает ей расслабиться…

— Вчера ты была более отзывчивой, — не соглашаюсь с ней.

И дело вовсе не в физиологии, потому что её тело и сейчас довольно остро реагировало на мою близость — даже тыльная сторона ладоней покрылась мурашками, и дыхание сбилось; а вот её внутренняя борьба с самой собой… Нина как будто не могла решить, чего же она хочет больше: повторить клубный вечер или бежать от меня, сломя голову.

— Это было вчера.

— Влечение не исчезает за одну ночь…

И тут в моей голове что-то щёлкает.

— А ты, случайно, живёшь не у той подруги, с которой была в «Золотой клетке»?

Нина хмурится, явно не понимая, куда я клоню.

— Да у меня кроме неё других подруг и нет, — подтверждает мои подозрения.

И я, блять, готов надрать свою задницу из-за собственной тупости. Вот тебе и феноменальная память на лица, которой я так гордился, а она именно сейчас меня так подставила!

Когда вчера я увидел эту её подругу, по которой смог опознать саму Нину, мне показалось, я узнал её потому, что перед этим видел в клубе, когда она пыталась не пустить ко мне детку. Видимо, мозг в тот момент охреневал от всей этой ситуации и не смог копнуть в памяти чуть глубже. Года этак на полтора назад, когда второкурсница — с одним из «тех самых» имён — Алиса буквально заваливала меня своими приторными любовными записками. Я находил их практически везде: в своих карманах, под дворниками на лобовом стекле… даже получал их через третьи руки. Её назойливость меня жутко бесила, и я в грубой форме послал её далеко и надолго. И если с «далеко» получилось, то с «надолго» явно произошёл сбой, раз пожинаю плоды всего лишь через полтора года.

— Вот же сука! — срывается с губ шипение, и сидящая рядом Нина сжимается в комочек.

Я тут же одёргиваю себя, потому что при ней нельзя реагировать на что-то слишком резко. Руки сами тянутся к девушке, и я прижимаю её к себе, стараясь при этом не сделать больно, потому что ладони так и норовят сжаться в кулаки и что-нибудь расхерачить.

— Прости. — Вновь на автомате, произношу я. К слову сказать, с прощением у меня не было проблем, однако я никогда его не просил, потому что прежде мне не попадались люди, которых я… хм… «обижал» незаслуженно. — Просто с такими подругами, как эта твоя Алиса, враги не нужны.

— Что? — вскидывается Нина, и её глаза темнеют от гнева. Интересно, во время секса будет такой же эффект? — Не смей так говорить о ней! Ты её совершенно не знаешь!

Сейчас мне искренне и от души хотелось двинуть ей чем-нибудь тяжёлым по голове, чтобы её мозги встали на место.

— Да что ж ты вечно не тех любишь и защищаешь! Это ТЫ не знаешь свою Алису так, как я! Никогда не спрашивала её, почему кроме тебя она больше ни с кем не общается?

Бемби открывает рот и тут же захлопывает его обратно, когда до неё доходит смысл моих слов. Она что, реально не замечала себя в роли единственной подруги? Да и вообще, как можно называть другом мразь, которая не даёт тебе возможности наладить личную жизнь только потому, что ты целуешься с парнем, в которого влюблена она?!

Алиса не хотела отдавать меня Нине, хотя я никогда ей не принадлежал. Но Нина будет со мной — даже если мне для этого придётся придушить её «подругу».

Тот день я всё ещё помнил, как будто это случилось вчера: я шёл по коридору, и почти у самого выхода увидел на стене розовый плакат со своей фотографией в центре, а вокруг — сопливые признания в любви. РОЗОВЫЙ, СУКА!!! Догадаться, кому именно в голову пришла такая «гениальная» идея, было несложно; а к тому моменту, как я увидел его, уже большая часть универа успела поугарать надо мной и пожалеть «бедную влюблённую девочку». Я содрал плакат со стены и пошёл в неизвестном направлении — найти эту шаболду и, ну не знаю, порвать при ней эту хуету на мелкие кусочки и заставить девчонку выкинуть получившееся конфетти в мусор. Да, жёстко и жестоко, зато очень доходчиво, и в будущем она сто раз подумает, стоит ли её любовь того Армагеддона, который я ей устрою.

Пока шёл по бесконечным коридорам, гнев успел немного поутихнуть, так что я решил отделаться от назойливой девушки предупреждением. Но, когда ноги сами принесли меня на мой факультет, и у доски объявлений я обнаружил Алису, которая копировала себе в ежедневник МОЁ расписание, крышу снова сорвало, причём вместе с ней унесло и фундамент. Я не знаю, был ли наш универ когда-нибудь свидетелем такого скандала, который я устроил для Алисы, не жалея ни своего горла, ни громкости, ни богатого нецензурного лексикона. Под конец мой отповеди девушка была похожа на свёклу, с размазанной из-за слёз тушью по всему лицу, зато я наконец-то почувствовал себя лучше. После того «разговора» девушку я больше не видел и канал поставки посланий заглох на производстве. Парни, правда, ещё с недельку угарали надо мной, припоминая розовый плакат и говорили, что он нёс в себе намёк на мою сексуальную ориентацию. Помниться, я после такого дебильного подъёба перетрахал половину девушек университета, чтобы вытравить из своей головы эту чушь — настолько херово мне было. Но сейчас, рядом с Ниной, мне даже вспоминать об этом не хотелось.

— Она просто очень тяжело сходится с людьми, — тихо прошелестела Нина, вытаскивая меня из воспоминаний. — Мне повезло, что она взяла меня под своё крыло, потому что без неё я бы всего этого не вынесла.