— Ну конечно, их там все ждут, а они обнимаются! — бурчит недовольно. — Живо идите в дом!

Когда она таким тоном пытается заставить меня делать всё так, как она хочет, внутри вспыхивает раздражение, и, если бы рядом не было Вероники, я бы позволил матери узнать, насколько богат мой лексикон в плане нецензурщины…

В дом мы заходим втроём, и мои глаза автоматически выискивают Мишку — мужа Вероники, за которого она вышла, когда я учился в одиннадцатом классе. Собственно, из-за него сестра и уехала пять лет назад не только из родного дома, но и из страны, потому что Зеленский, будучи бизнесменом, открыл филиал своего предприятия в Америке, а Верка помчалась за ним, как жена декабриста. Отношения с её «Мишаней» у нас не сложились с самого начала — уж слишком парень любил выёбываться и не забывал козырнуть своим положением. Не знаю, что сестра в нём нашла, лично я бы в его сторону даже не глянул, но это — её личная жизнь, и она сама знает, что для неё лучше.

Лютая неприязнь на моё счастье оказалась абсолютно взаимной. На счастье, потому что я терпеть не мог двуличных мразей; уж лучше изначально знать, что человек тебя презирает, чем выслушивать приторно-ванильный пиздёж о том, как он счастлив тебя видеть.

— А твой упырь не приехал? — удивлённо спрашиваю у сестры, потому что «Мишаня» так и не объявился.

Ну не мог он добровольно упустить момент, чтобы в очередной раз не проверить мою выдержку на прочность!

Вероника отвешивает мне затрещину, и затылок пару секунд протестующе вопит: ему надоело отхватывать люлей по поводу и без.

— У Мишани очень много работы, он не смог вырваться, — с улыбкой на имени мужа отвечает она.

— Какая жалость…

Сестра недовольно качает головой, потому что на моём лице отражается целый спектр эмоций, но как раз сожаления на нём и отсутствует. Ну счастлив я, что его здесь нет, почему я должен это скрывать? В этой семье все знают, как мы с зятем «любим» друг друга; отец угарает над нашими склоками, а сестра и мать, которая тоже по непонятной мне причине фанатеет от этого придурка, закатывают мне истерики каждый раз, как я называю их «Мишаню» упырём.

— Мы можем хотя бы сегодня обойтись без ругани? — строго спрашивает мать.

Но я вижу её насквозь: родительница светится от счастья, потому что наша семья впервые за последние пять лет собралась всем составом.

— Конечно, можем, — согласно киваю. — Упырь же не приехал.

Мама закатывает глаза, отец фыркает, а я получаю очередной подзатыльник от Вероники.

Всю дорогу до столовой мы с ней шутливо переругиваемся, и это помогает мне круче, чем бухло и все мои друзья вместе взятые. Так было всегда: что бы ни подкашивало мой внутренний мир, Веронике всегда удавалось поставить меня обратно на ноги.

Едва отгремели куранты, сестра под локоть уволакивает меня из столовой в отцовский кабинет, и я пытаюсь приготовиться к моральному изнасилованию.

— А теперь выкладывай мне всё, — переходит она сразу к сути.

Я вкратце описываю ей недавние события, вывернувшие мою душу наизнанку, и с каждым словом сестра хмурится всё больше.

— Мне кажется, ты никогда не повзрослеешь, Максим, — подводит итог сестра, едва я заканчиваю свою «повесть». И это её «Максим»… Полным именем она называет меня, только когда злится. — Стоило оставить тебя ненадолго одного, и ты свою жизнь начал спускать в унитаз!

— Хуя се! Так пять лет — это, оказывается, ненадолго! — вспыхиваю в ответ. — Если тебя так заботила моя судьба, могла бы не уезжать!

— И вечно присматривать за тобой, как за несмышлёным ребёнком?! Тебе уже двадцать два, через месяц стукнет двадцать три, а мозгов так и не прибавилось! Я-то надеялась, что за время общения со мной ты хоть чему-нибудь научился! Остепенился, в конце концов! А что я вижу в итоге? Мой брат бухает каждые выходные, заходится из-за дел давно минувших дней, о которых все остальные уже благополучно забыли и зажили дальше и ещё умудрился обидеть девочку, которой ты, по-видимому, просто понравился!

Я болезненно скривился: своей убивающей прямотой Вероника напоминала мне Костяна, который тоже всегда рубил правду-матку, не заботясь о чувствах собеседника.

— Какое нахрен остепениться?! Где я, и где семья?!

Вероника печально усмехнулась.

— Ну, судя по количеству твоих встреч с родителями, от семьи ты явно далёк…

Из груди вырвался тяжёлый вздох. Вероника вся в нашу родительницу: мать тоже постоянно сокрушается, что я забил на семейные вечера.

— Хочешь, чтобы я своей кислой рожей портил настроение окружающим?

Вероника подошла ко мне вплотную, легонько треснула по лбу и прижалась к груди, обняв за талию.

— Родителям не важно, с каким настроением ты приедешь; главное, что ты всё-таки приедешь.

Обнимаю сестру в ответ.

— Что я должен сделать, чтобы внутри не было так адски пусто и больно?

Я задаю этот вопрос без малейшего стеснения быть принятым за ранимого мальчика, потому что Вероника и так знает меня, как никто другой, и никогда не поднимала на смех, чем бы я с ней ни поделился. Друзья тоже выслушивали, поддерживали, давали советы, подъёбывали, когда это было нужно, но всё это не одно и то же: сестра всегда серьёзнее относилась к любым моим проблемам.

Она поднимает голову и берёт моё лицо в ладони.

— Перестать страдать хернёй.

Моё лицо вытягивается в идеальный овал, потому что… Чем она занималась в Америке, что начала материться?

— Это твой упырь так тебя испортил, да?

Вероника смеётся, и на душе отчего-то становится легче.

— Я всего лишь говорю на понятном тебе языке, раз нормальная речь до тебя не доходит. — Сестра тяжело вздыхает. — Но я серьёзно, перестань жить прошлым. Там тебя всё равно уже нет, и исправить то, что случилось, у тебя не получится. Наслаждайся каждым днём последнего года учёбы, потому что студенчество — лучшая пора в жизни, к которой ты, к сожалению, относишься наплевательски, и после окончания будешь сожалеть о том, что всё пропустил. Проводи время с друзьями, потому что никогда не знаешь, по каким углам раскидает вас жизнь, и увидитесь ли вы ещё раз. Приезжай на семейный ужин к родителям, потому что им давно уже не восемнадцать, и однажды ты можешь с удивлением обнаружить, что приезжать тебе не к кому. Найди девушку, ради которой тебе захочется просыпаться по утрам и делать что-то хорошее; самому стать лучше. Просто живи настоящим, Макс, и ты увидишь, что на самом деле жизнь не так уж и плоха.

Каждое слово Вероники я впитываю, словно губка, и чувствую, что тяжёлый груз спадает с плеч, а на глаза набегают слёзы, которые я сдерживаю, кажется, последние двенадцать лет. При сестре рыдать мне совсем не стыдно, потому что я нигде не видел столько понимания, сколько было сейчас в её глазах.

И впервые за последние три месяца я чувствую себя лучше.

Нашу семейную идиллию нарушает звонок мобильного сестры, и по довольному выражению её лица легко можно догадаться, кто звонит.

— Привет, любимый, — поёт она в трубку, и я готовлюсь блевать сахарной пудрой. — И тебя с Новым годом!

Вероника бросает на меня красноречивый взгляд — «не вздумай ляпнуть какой-нибудь херни!» — и вновь окунается в общение с мужем.

— Упырю — привет, — бурчу на ходу, направляясь к двери.

Если останусь тут ещё хоть на секунду — сдохну от отвращения и сахарного диабета…

— Максим тебе «Привет» передаёт и очень сожалеет, что ты не смог приехать, — воркует сестра.

Закатываю глаза к потолку: ну и кто из нас ребёнок?

Выхожу за дверь и словно в другую реальность попадаю: здесь даже воздух какой-то колючий; а всё потому, что рядом нет сестры. Даже думать не хочу о том, что будет, когда закончатся её выходные, и Вероника вновь махнёт за океан…

С упырём сестра треплется довольно долго, хотя я в своей голове уже давно исчерпал возможные темы для разговора с человеком, которому прищемили мозг. Он был одинаково далёк и от политики, и от религии, — иными словами, от всего на свете; даже в любви был полным профаном, но видел это почему-то только я один. Ну, может отец был со мной солидарен, но счастье дочери для него важней.

Когда Вероника, наконец, возвращается в гостиную, я уже похож на энергетического вампира, который вот-вот склеит ласты от голода: мне нужна была твёрдая поддержка сестры, что бы выжить. А если я хочу дотянуть хотя бы до своего дня рождения, придётся присосаться к ней до конца каникул.

Что я, собственно, и делаю.

За все восемь дней с друзьями не встретился ни разу; ну они парни зачётные, поняли, что к чему, вошли в положение и даже особенно не возникали. Лёха только напрашивался на мордобой, но это дело привычное.

После Рождества Вероника засобиралась обратно к своему убогому упырю, хотя я пытался отговорить её не совершать такой ошибки.

— Дурак ты, Макс, — беззлобно ругает меня сестра. — Вот влюбишься — поймёшь, что у тебя нет против второй половинки никаких шансов.

— Да что вы все заладили одно и то же, как попугаи! — не выдерживаю «пытки». — Говоришь прямо как Кирилл; тот ещё и угрожает постоянно, что в этом случае припомнит мне все мои издевательства над влюблённым собой…

— Потому что Кирилл, слава Богу, нашёл в себе силы повзрослеть. А ты по-прежнему остаёшься маленьким глупым мальчишкой!

Вероника хохочет и начинает на все лады расхваливать «достоинства» своего любимого мужа: какой он хороший бизнесмен, и как здорово у него получается управлять предприятием. Честное слово, будто обсуждаем племенную кобылу на торгах: какие зачётные у неё зубы, и какое отличное потомство она даст в будущем. И при этом ни слова о том, как сильно он её любит, или когда в последний раз этот жмот ей хотя бы цветы дарил. Ей Богу, когда встречу его в следующий раз, для профилактики расхуярю лицо, чтобы неповадно было мою сестру как должное принимать. Привык, упырь, что она вечно поёт ему дифирамбы, пылинки с него сдувает и постоянно хвалит на пару с тёщей…