— Только не говори, что тебя снова развели, как лоха! — стонет Шастинский.

Я отвешиваю ему подзатыльник — заебал строить предположения, не дослушав весь экшен до конца — и киваю Егору, чтоб он продолжал.

— Никто меня не развёл, одного раза хватило. Я просто её встретил.

Несколько секунд мы с парнями тупо смотрим на Корсакова, пытаясь понять, о чём он толкует. Правда, ступор накрывает не всех: Романов-то в курсе и даже не пытается это скрывать.

Кого там Ёжик встретил?

«Одного раза хватило», — настырно вертится в голове, словно заело пластинку. А вот это в самую точку. Нам всем одного раза хватило.

— Блять, да не тупите! — не выдерживает затянувшейся паузы Кирилл. — Опять высосали всю тормозную жидкость из тачек? Сучку он ту встретил, которая его четыре года назад чуть не посадила!

Я молча охуеваю — второй раз за сутки.

— Нет, ну а чего вы хотели, если мы все в одном городе живём? Этого следовало ожидать.

Лёха опять умничает, и меня это отчего-то раздражает.

— Четыре года спустя?! — взрывается Егор. — Она пропала с радаров так же резко, как и появилась, и вот решила вновь о себе напомнить? С хера ли? Неужели только мне одному это кажется подозрительным?

— И как же это произошло? Не позвонила же она тебе с предложением повторить?

Глаза Корсакова вспыхнули праведным гневом.

— Она перевелась в наш универ, — огорошивает. — Видел её вчера, она выходила с исторического. Блять, будто не было этих четырёх лет!

— И что? — не понимаю я. — По-моему, ты становишься параноиком. С чего ты взял, что это ради того, чтобы трепать твои нервы? Как бы она узнала, где ты учишься?

— Не знаю и знать не хочу, но меня это напрягает.

— Так отгрохай себе отдельный закрытый вуз и наслаждайся!

— Тебе бы всё шуточки шутить… Прав был Кир, ты тот ещё пиздабол.

Ну да, это про меня. Но он-то чем недоволен? Разве я неправ?

— Заебись, — кивает Лёха и проводит рукой по волосам. — Нас, парни, кажись, в кольцо берут…

— Никак, опять чёрной полосой накрывает? — хмурится Костян. — Я, пожалуй, сегодня не бухаю.

— А меня, пожалуйста, держите подальше ото всех своих родственников, — вновь кривится Лёха. — Не хочу опять по реабилитационным центрам таскаться и обратно в человека эволюционировать…

Не сдерживаю ржача: всё-таки, жизнь нас всех кое-чему научила. Костян недобро косится в мою сторону, и я тут же замолкаю и напускаю на себя виноватый вид — чисто ради приличия, потому что на самом деле виноватым себя не чувствую. Если ты не дружащий с головой придурок, будь готов к тому, что мой безжалостный сарказм сожрёт тебя нахуй с потрохами.

— Думаешь, беды по второму кругу пойдут? — иронично приподнимаю бровь. — Не-а, дружище, у судьбы явно другие планы, так что советую всем пристегнуться: что-то подсказывает мне, что эта стерва в ближайшем будущем неслабо нас удивит. В самом поганом смысле, естественно.

— Ты проповедником заделался? — ухмыляется Лёха.

Злорадно усмехаюсь в ответ.

— Ты бы поостерёгся от таких высказываний. В моём тихом омуте и лещей можно выхватить.

— Эх, не умеешь ты ценить мою тонкую иронию и уровень полёта мысли…

От неожиданности пару раз моргаю, словно стряхивая наваждение: это Лёха только что высокопарным слогом распинался? Лёха, у которого, если судить по его поведению и ответам, мозгов и такта обычно как у зубочистки? По-моему, за эти выходные я что-то пропустил, раз перестал друзей узнавать…

Вопреки моим ожиданиям до бухла у нашей компании так и не доходит, хотя очень хочется: Костян реально поверил в байку про «чёрную полосу», а остальные отказались пить неполным составом. Я, конечно, поддержал общее решение, как от меня того ожидали, но рассказывать им о том, что на квартире собираюсь бухать один, не стал, а то меня окончательно распнут.

По домам расходимся ещё до наступления сумерек. Напоследок шучу что-то про ясельную группу детского сада и «ловлю» рожей снежок от Костяна. Пару секунд офигеваю от неожиданности и наглости друга под дружный ржач остальных, а потом в голове что-то щёлкает — и, видимо, не у меня одного — и на парковке начинается настоящий снежный бой. Примерно через полчаса мы, уставшие и мокрые, но довольные, расползаемся по машинам и разъезжаемся по домам — праздник всё-таки. Я немного завидовал парням, которых прошлое грызло не с таким аппетитом, как меня (да ещё и настоящее охуительно подпорчивало настроение), но почему-то менять ничего не хотелось. Хер знает, почему. Может, я мазохист, и ловлю кайф каждый раз, как получаю смачный пинок от жизни? Вряд ли, — чё тогда с недовольной рожей хожу? А раз нет, значит, в живых остаётся только один вариант: где-то в прошлой жизни я накосячил так, что проблем с лихвой хватит даже моим внукам, если я когда-нибудь рискну обзавестись семьёй.

Вообще-то, с моим генофондом стоит поостеречься с желанием остепениться: несмотря на полную адекватность отца, со стороны матери вся ветвь прогнила основательно. Одно дело отвечать за собственные приступы идиотизма, и совсем другое — пускать на свет продолжателей неудачной династии.

До квартиры доехать не успеваю, потому что телефон разрывается от непрекращающихся звонков матери. Поднимаю трубку и с долей обречённости выслушиваю целую лекцию о том, что Новый год — семейный праздник, и отмечать его отдельно от семьи — «кощунство над традициями предков». Эту отповедь слушаю краем уха, потому что мозг лихорадочно пытается подобрать этичную и цензурную альтернативу моему «Я заебался делать вид, что мне весело, когда на душе скребут кошки».

Мать ставит мне шах и мат, прервав мысли новостью о приезде сестры. От неожиданности я со всей дури впечатал ногу в педаль тормоза и остановился прямо под светофором. Внутри зажглось что-то вроде надежды, и я почувствовал, как тьма внутри меня нервно расползается по углам: вернулась единственная женщина, способная вытащить из меня это беспросветное дерьмо.

В задний бампер один за другим начали раздаваться гневные гудки клаксона и отнюдь не этичные возгласы, выводящие меня из ступора. Так же резко срываюсь с места, выжимая из тачки всё, на что она способна, и руки начинают трястись мелкой дрожью. Пальцы сами тянутся за сигаретой, но в этот раз от волнения не спасает даже никотин: если мать соврала про приезд Вероники, чтобы просто заманить меня домой, я там нахуй всё разнесу.

За городом движение всегда менее оживлённое, поэтому я получаю возможность разогнаться без оглядки и до дома добираюсь буквально за десять минут. На территории вижу три припаркованных машины: одна принадлежит отцу, вторая — матери, а третья явно взята напрокат, потому что в нашей семье на таких давно не гоняют. И я знаю только одного человека, у которого так безбожно хромает вкус.

Словно в подтверждение мыслей на звуки моего ревущего мотора открывается входная дверь; в проёме появляется фигура девушки, и моё сердце пропускает удар.

Вероника.

В её присутствии я, вопреки всем законам логики и взросления, всегда чувствую себя десятилетним мальчишкой: именно столько мне было, когда они с моей нынешней матерью появились в наших с отцом жизнях. Это было словно вчера: во время очередного скучного ужина отец начал рассказывать мне о том, что мне нужна мать. Весьма тонко начал, но я к тому времени был основательно подкован в плане отношений между полами — спасибо биологической матери, которая не стеснялась приводить в дом мужиков, пока отец впахивал, как проклятый. Отец тогда, кажется, впервые назвал её «блядиной» и подал на развод, — короче, недолго у матери музыка играла. С тех пор я её больше не видел, да и не очень-то хотелось. Так вот, отец начал загонять про то, что мне нужна мать, а этому дому — женская рука, но я ему в открытую заявил, что, если он влюбился — пусть женится себе на здоровье. По-моему, тогда был наш первый серьёзный разговор, и я чувствовал себя не десятилетним пацаном, а взрослым мужчиной, с мнением которого считаются.

Правда, когда отец упомянул, что у Лидии есть дочь, я заочно стал её ненавидеть: я и так получал мало внимания от родителя, а теперь в его жизни появляются сразу две представительницы противоположного пола. Так что я заранее настроился на то, что всё внимание будет перетянуто на неё.

Невозможно описать словами моё удивление, когда мачеха чуть ли не с порога начала называть меня «сынок», а нежная девушка Вероника, которая старше меня на семь лет, взяла под своё крыло. За все те годы, что мы прожили под одной крышей, у меня даже мысленно язык не поворачивался назвать Лидию мачехой или хоть как-то оскорбить Веронику, которая действительно стала моей сестрой.

— Макс? — надрывным голосом произносит Вероника моё имя и сломя голову несётся ко мне.

Даже в свои тридцать лет она выглядит моложе многих моих сверстниц, а уж её комплекция… В общем, я без особых усилий подхватываю её и кружу на месте, пока сестра вопит от восторга. А когда она наконец снова стоит на своих двоих, я жадно изучаю её лицо, которое последний раз видел ещё перед своим поступлением в универ.

— Вот это ты постарела! — шутливо бешу Веронику. — Просто жесть!

Мой выпад не помогает, потому что её проницательные глаза всё равно блестят от слёз.

— Я тоже скучала, братик.

Эти слова, произнесённые с нежностью, которая свойственна только Веронике, рушат фундамент моей дамбы, которая должна сдерживать чёрные мысли, но нихера со своей задачей не справляется. И вот я чувствую, что сам готов реветь, как пятилетний ребёнок, у которого отобрали конфету.

Вероника просто обнимает меня, и несколько бесконечно долгих минут мы просто стоим.

— Всё будет хорошо, Макс, — тихо шепчет сестра, и я безоговорочно ей верю.

Если так говорит она, значит, действительно будет.

Мы бы, наверно, превратились в занесённые снегом памятники самим себе, если из дома не вышла мама.