Эмилия Бронте - Грозовой перевал

Мистер Хитклиф замолчал и отер лоб, к которому прилипли мокрые от пота волосы. Он неотрывно смотрел на красные угли в очаге и не хмурил брови, как обычно, а поднял их в горестном недоумении, что сообщало всем его чертам тревогу и болезненное напряжение мысли, направленной на один всепоглощающий предмет. Он говорил со мною – и не со мною, а я молчала. Не по душе был мне его рассказ! Замолчав, он вновь задумчиво поглядел на картину, снял ее со стены и поставил на диван, чтобы лучше рассмотреть. Когда он был занят этим, вошла Кэтрин и объявила, что она готова и пусть ей оседлают ее пони.

– Отправь мне картину завтра, – велел мне Хитклиф, и, обращаясь к невестке, добавил: – Пони вам не понадобится. Вечер прекрасный, ничто не мешает нам пойти пешком. А на Грозовом Перевале вам придется забыть о прогулках верхом – будете добираться, куда вам скажут, на своих двоих. Пойдемте!

– До свидания, Эллен, – прошептала мне моя дорогая юная леди. Она поцеловала меня ледяными губами и добавила: – Не забывай навещать меня, Эллен!

– И не думайте, миссис Дин! – сказал ее новый отец. – Когда я захочу с вами поговорить, то сам приду сюда. Нечего вам вынюхивать в моем доме!

Он сделал знак, чтобы Кэтрин шла впереди него, и она подчинилась. На прощание она бросила мне через плечо взгляд, как ножом прошедший мне по сердцу. Я смотрела из окна им вслед. Они уходили через сад, Хитклиф крепко взял Кэтрин под руку, хотя она сначала и возражала, и быстрым шагом направил ее в аллею, где деревья скрыли их, и больше я их не видела.

Лишь однажды смогла я прийти на Грозовой Перевал, но с Кэтрин мне увидеться больше так и не удалось. Джозеф лишь чуточку приоткрыл дверь, когда я осведомилась о ней, и не впустил меня в дом. Он сказал, что миссис Хитклиф «нынче шибко занятая», а хозяина нет дома. Зилла кое-что порассказала мне о том, что происходило на Перевале, а не то я бы даже не знала, кто из домочадцев жив, а кого уже нет с нами. По ее разговору я поняла, что она считает Кэтрин гордячкой и недолюбливает ее. Когда моя молодая госпожа только появилась на Перевале, она попросила Зиллу кое в чем ей услужить, но мистер Хитклиф велел экономке заниматься своим делом, так как считал, что невестка должна обслуживать себя сама. Зилла с радостью приняла такой порядок, будучи женщиной ограниченной и не любительницей лишней работы. Кэтрин с ребяческой мстительностью отплатила за это унижение презрением и причислила мою собеседницу к списку своих врагов, как если бы та действительно причинила ей большое зло. Я имела долгий разговор с Зиллой примерно месяца полтора назад, незадолго до вашего приезда, когда перехватила ее на вересковой пустоши, и вот что она мне поведала:

«Миссис Линтон как появилась у нас на Грозовом Перевале, так сразу пошла наверх, не поздоровавшись ни со мной, ни с Джозефом, заперлась в комнате Линтона и не показывалась до утра. Она спустилась, когда хозяин с Гэртоном завтракали, и, дрожа с ног до головы, попросила послать за врачом, потому что ее кузен очень болен.

– Мы об этом знаем, – ответил Хитклиф, – но его жизнь не стоит и фартинга[26], и я ни фартинга лишнего на него не потрачу.

– Но я не знаю, что делать, – сказала она, – и если мне никто не поможет, он умрет!

– Убирайтесь отсюда! – заорал хозяин. – И чтоб больше я о нем ни слова не слышал! Здесь никому нет дела до того, что с ним станется. Если вам не все равно, оставайтесь при нем сиделкой, если нет, заприте его и пусть сидит один.

Тогда она принялась донимать меня, но я сказала, что сыта по горло выходками этого несносного мальчишки. У каждого из нас свои обязанности, и ее долг – ухаживать за Линтоном, потому что мистер Хитклиф велел мне оставить эту работу для нее.

Как уж там молодые супруги ладили друг с другом – про то мне неведомо, но, думается мне, он день и ночь носился со своими горестями и болячками, не давая ей ни сна, ни отдыха. Лицо у нее совсем осунулось, веки отяжелели. Иногда она спускалась в кухню в полном замешательстве, и мне казалось, что она сейчас отбросит свою гордыню и попросит помощи. Но я, конечно, не собиралась идти наперекор указаниям своего хозяина, уж будьте уверены, миссис Дин, хотя в душе и осуждала его за то, что он не посылает за доктором Кеннетом. Впрочем, не мое это было дело – давать советы хозяину или жаловаться, вот я и молчала. Пару раз, когда все в доме расходились по своим спальням, мне случалось открывать дверь, и я видела ее сидящей на верхней ступеньке лестницы – она плакала, – а я старалась тут же свою дверь захлопнуть, чтобы не поддаться жалости и не вмешаться. Я ее тогда сильно жалела, не скрою, но мне совсем не хотелось лишиться места.

Наконец как-то среди ночи она вошла в мою комнату, чуть не напугав меня до смерти, и с порога заявила:

– Ступайте к мистеру Хитклифу и скажите, что его сын умирает. В этот раз я знаю наверняка. Вставайте и идите к нему, нельзя терять ни минуты.

Сказала она так и тотчас вышла. Я полежала с четверть часа, дрожа и прислушиваясь. В доме было тихо – нигде ни звука.

“Она ошиблась, – сказала я себе, – он, видать, оправился. Нет нужды никого беспокоить”. И я опять задремала. Тут мой сон вторично потревожили – на сей раз громким звонком. А звонок-то у нас в доме был всего один – его отдельно провели для Линтона. Хозяин крикнул мне, чтобы я сходила и посмотрела, что случилось, и что он не желает больше слышать этого шума.

Тут я пересказала ему слова Кэтрин, он выругался, через несколько минут появился с зажженной свечой и пошел в их комнату. Я последовала за ним. Миссис Хитклиф сидела у кровати, сложив руки на коленях. Ее свекор подошел к кровати, поднес свечу к лицу Линтона, поглядел на сына, дотронулся до него и потом повернулся к ней.

– Ну что ж, Кэтрин, – сказал он, – как вы себя чувствуете?

Она в ответ не произнесла ни звука.

– Как вы себя чувствуете, Кэтрин? – переспросил он.

– Он теперь не ведает земных страхов, а я свободна, – ответила она. – Наверное, я должна была почувствовать облегчение, но… – она заговорила с горечью, которую даже не пыталась скрыть, – вы заставили меня так долго бороться со смертью в одиночку, что теперь я вижу и чувствую одну только смерть! Я и сама как смерть!

Выглядела она и впрямь неважно, должна вам заметить. Я принесла ей немного вина. Гэртон и Джозеф, которых разбудил звонок, наши шаги и голоса, тоже вошли в комнату. Джозеф, как мне кажется, был рад, что Господь наконец-то прибрал молодого хозяина, а Гэртон выглядел явно не в своей тарелке. Впрочем, он больше таращился на Кэтрин, чем предавался мыслям о Линтоне. Но наш господин тут же отправил его обратно в постель, потому что его помощь не требовалась. Потом он велел Джозефу отнести тело в его комнату, меня услал в мою, а миссис Хитклиф осталась одна.

Утром он послал меня к ней с распоряжением, чтобы она спустилась к завтраку. Она была раздета и собиралась лечь в постель. Она сказала, что больна и не выйдет, чему я, признаться, не удивилась. Я доложила об этом мистеру Хитклифу, и он распорядился:

– Хорошо. Пусть остается у себя, пока не пройдут похороны, а ты поднимайся к ней время от времени и приноси, чего ей нужно будет. А когда ей станет лучше, сообщи мне.

По словам Зиллы, Кэтрин не выходила из своей комнаты добрых две недели. Экономка дважды в день заходила к ней и даже старалась проявить чуть больше доброты и благожелательности, чем обычно, но все ее попытки разбивались о неприступную стену.

Хитклиф заглянул к Кэтрин лишь однажды, чтобы показать ей завещание Линтона. Юноша завещал все, что у него было, включая движимое имущество, принадлежавшее раньше ей, своему отцу. Несчастного вынудили подписать эту бумагу угрозами и посулами за ту неделю после смерти его дяди, когда Кэтрин не было на Грозовом Перевале. Что касается земель, то ими Линтон распоряжаться не мог, будучи несовершеннолетним. Тем не менее мистер Хитклиф заявил о своих правах на них и удержал их за собой как наследник своей жены и сына. Как мне думается, закон в этом деле был на его стороне. В любом случае, Кэтрин, не имея ни денег, ни друзей, не могла оспорить его права.

– Никто, кроме меня, – сказала Зилла, – не подходил к ее двери, кроме того раза, когда к ней пришел хозяин, никто ничего про нее не спрашивал. Впервые она спустилась вниз в залу в воскресенье вечером. В тот день, когда я принесла ей обед, она в сердцах воскликнула, что не может больше сидеть в холоде, и я сказала, что хозяин собирается съездить в “Скворцы”, а мы с Эрншо ничего не будем иметь против, если она спустится. Как только она услышала стук копыт коня, на котором ускакал мистер Хитклиф, она спустилась вниз, одетая во все черное, золотые локоны без затей зачесаны за уши, – ни дать ни взять квакерша – видно, красиво причесаться она не сумела.

Мы с Джозефом обычно ходили по воскресеньям в часовню. (Как вы знаете, – пояснила миссис Дин, – церковь у нас теперь пустует, священника нет, и местные называют часовней молельный дом то ли методистов, то ли баптистов в Гиммертоне.) Но в этот раз я решила остаться дома. Молодым людям всяко требуется пригляд тех, кто постарше, а Гэртон – при всей своей застенчивости – обходительностью не отличался. Я сказала ему, что его двоюродная сестра, скорее всего, спустится посидеть с нами и что она привыкла чтить правила воскресного дня, так что лучше ему отложить свои ружья, инструменты и всякие домашние поделки, когда она будет с нами в зале. Он весь залился краской, как услышал эту новость, и принялся осматривать свои руки и одежду, а потом в одну минуту убрал ружейное масло и порох. Я поняла, что он собирается появиться в ее обществе и хочет предстать перед нею в приличном виде. Я рассмеялась так, как никогда не позволяла себе смеяться при хозяине, и предложила ему помочь, если он пожелает, навести немного лоску, а потом стала подтрунивать над его смущением. Он нахмурился, а затем принялся ругаться на чем свет стоит.