– Папа хочет, чтобы мы поженились, – продолжал он, попивая чай. – Он знает, что твой отец не разрешит нам заключить брак сейчас, и боится, что я умру, если свадьбы придется ждать. Посему утром мы поженимся, до этого вы всю ночь должны будете провести здесь, а если вы сделаете так, как он хочет, вы вернетесь завтра в усадьбу и возьмете меня с собой.

– Ей взять тебя с собой? Ах ты, ничтожная тварь! Видно, эльфы тебя подменили в колыбели! – воскликнула я в негодовании. – Моей Кэтрин выйти замуж за это жалкое отродье? Да Хитклиф просто рехнулся, задумав такое, или считает нас всех круглыми дураками! Чтобы такая красивая, здоровая и веселая молодая леди связала свою жизнь с полудохлым ублюдком вроде тебя? Ты что, серьезно думаешь, что какая-нибудь девушка, не то что Кэтрин Линтон, согласится выйти за тебя? Да тебя надо бы выпороть хорошенько за то, что ты обманом завлек нас сюда! И нечего прикидываться невинной овечкой! Я собственноручно наподдам тебе прямо сейчас за подлое предательство и глупое чванство!

Я и вправду слегка встряхнула мальчишку, но он тут же закашлялся и прибег к своим обычным уловкам в виде стонов и слез, после чего Кэтрин принялась меня упрекать за жестокосердие.

– Остаться здесь на ночь? Никогда, – твердо сказала она, оглядываясь вокруг. – Эллен, я готова развести костер под этой дверью, но выйду отсюда.

Она уже собралась привести свою угрозу в исполнение, но Линтон принялся ее отговаривать, вновь испугавшись за свою драгоценную особу. Он обнял ее своими слабыми руками и, рыдая навзрыд, проговорил:

– Неужели ты не хочешь выйти за меня и тем самым спасти меня? Неужели ты не хочешь вернуться в усадьбу? Кэтрин, дорогая моя, ты не вправе уйти и бросить меня здесь. Ты должна подчиниться моему отцу, должна!

– Я должна подчиняться своему отцу, – ответила она, – и освободить его от мучительного ожидания, ведь он считает минуты, когда я вновь буду дома. Что он подумает, если я останусь здесь на всю ночь? Он, наверное, уже извелся от тревоги. Я либо выломаю дверь, либо запалю ее, но выберусь из этого дома. Прекрати плакать – тебе ничего не угрожает, но, если ты только попытаешься остановить меня, тебе несдобровать… Ах, Линтон, я люблю папу больше тебя!

Смертельный страх, который мальчишка испытывал перед мистером Хитклифом, развязал его язык труса и подлеца. Кэтрин совсем измучилась опровергать его красноречивые доводы, которые он искусно выстраивал в собственную пользу, но по-прежнему настаивала, что должна вернуться домой. Пока они предавались этому бессмысленному спору, вернулся наш мучитель и тюремщик.

– Ваши лошади убежали, – заявил он. – Что такое, Линтон, в чем дело? Опять распустил нюни? Что она тебе сделала? До свадьбы заживет! Ну-ка распрощайся со всей честной компанией и марш в кроватку! Ничего, дружочек, через пару месяцев ты сполна железной рукой отплатишь этой юной леди за то, что она вздумала тобой помыкать. Ты жаждешь искренней любви, мой мальчик? Ты ее получишь: Кэтрин Линтон станет твоею. А теперь – в кровать! Зиллы сегодня здесь нет, поэтому будь любезен, разденься на ночь сам. Тихо! Прекрати стенать и хныкать! Ступай к себе, а я к тебе и близко не подойду, можешь не трястись как осиновый лист. Ты более или менее справился с задачей, чего я от тебя, признаться, не ожидал. Об остальном я сам позабочусь.

Произнося эти слова, он открыл дверь и придержал ее, чтобы его сын смог выйти. Тот прошмыгнул мимо него, как проштрафившаяся собачонка, которая ожидает, что ее сейчас этой дверью нарочно прищемят. Хитклиф вновь запер дверь и подошел к очагу, где замерли мы с Кэтрин. Кэтрин взглянула на него и непроизвольно схватилась за щеку, как будто его приближение оживило причиненную им ранее боль. Любого другого такой отчаянный жест тронул бы, но Хитклиф только выругался и проворчал:

– Ага! И ты, девчонка, еще утверждаешь, что не боишься меня? Хорошо же ты спрятала свою отвагу. Да у тебя душа в пятки ушла!

– Теперь я вас и вправду боюсь, – ответила она, – потому что если я останусь, то причиню папе большое горе, а как я могу его огорчать, когда он… когда он… Мистер Хитклиф, пожалуйста, отпустите меня домой! Обещаю, что я выйду замуж за Линтона: папа не будет против, и я его люблю. Почему вы хотите силой принудить меня к тому, что я готова сделать добровольно?

– Пусть только попробует принудить вас! – прокричала я. – У нас в стране, слава тебе, Господи, еще существуют законы, хоть мы и живем на отшибе. Да я бы и на родного сына донесла за такое! Принуждение к браку – тяжкое преступление, за него и священника могут привлечь к суду, без всяких скидок на его сан.

– Замолчи! – вскричал негодяй. – Прекрати поднимать шум, а то отправишься ко всем чертям! Тебе, Нелл, слова никто не давал! Ах, мисс Линтон, я вне себя от счастья и глаз не сомкну от радости, коль скоро от вас же узнал, что ваш отец будет страдать. Сказав это, вы сами дали мне прямой резон оставить вас под моим кровом еще на одни сутки. А что до вашего обещания выйти замуж за Линтона, то я позабочусь о том, чтобы вы его сдержали. Вы не выйдете отсюда, пока его не исполните.

– Тогда пошлите Эллен в усадьбу сказать папе, что я жива и здорова! – воскликнула Кэтрин, горько плача. – Или обвенчайте нас прямо сейчас. Бедный папа! Эллен, ведь он подумает, что с нами случилась беда. Что же нам делать?

– Ничего такого он не подумает. Он решит, что вы устали ухаживать за ним и сбежали, чтобы немного развлечься, – ответил Хитклиф. – Вы не будете отрицать, что вошли в мой дом по собственной воле и вопреки запретам вашего отца. В вашем возрасте искать развлечений естественно, значит, вам наскучило нянчиться с больным, который вам всего лишь только отец. Знайте, Кэтрин, что счастливая пора его жизни кончилась в тот самый день, когда вы появились на свет. Я думаю, что он проклинал вас за то, что вы родились – уж я-то точно вас поминал недобрым словом, – посему будет справедливо, если он снова будет вас проклинать в свой последний час. И я вместе с ним – ведь я вас не люблю! Да и как мне вас любить? Плачьте, плачьте… Что-то мне подсказывает, что вскорости это будет вашим постоянным уделом, если только Линтон не вознаградит вас за все ваши утраты. Неужели ваш любящий папочка действительно считает его на это способным? Я очень веселился, читая письма с наставлениями и утешениями, которые он писал моему сыночку. В последнем письме он советует моему сокровищу заботиться о его драгоценной дочурке и всячески беречь ее – это ли не пример нежных отцовских чувств! Но Линтону весь запас заботы и бережения требуется лишь для него самого – из него может получиться отличный маленький домашний тиран. Он в состоянии замучить сколько угодно кошек, если только кто-то лишит их сперва зубов и когтей. Вы сможете поведать его дядюшке немало историй о его доброте, когда вернетесь домой, мой милый мальчик постарается – уверяю вас.

– Вот тут вы правы! – перебила его я. – Расскажите-ка побольше о характере вашего сына, покажите ей, как сильно он похож на вас, и тогда мисс Кэтрин дважды подумает, прежде чем выходить замуж за эдакое чудовище!

– А я не против прямо сейчас раскрыть девушке глаза на характер ее будущего супруга, – ответил он. – Либо они венчаются, либо она остается моей пленницей, и ты вместе с ней, до тех пор пока твой хозяин не умрет. Я могу держать вас здесь сколько угодно, и ни одна живая душа об этом не узнает. Если сомневаешься, уговори ее взять слово назад, и ты получишь возможность в этом убедиться.

– Я не откажусь от своего слова, – сказала Кэтрин. – Я готова пойти с Линтоном к алтарю сейчас же, если мне разрешат после этого вернуться в усадьбу. Мистер Линтон, вы – человек жестокий, но вы же человек, а не дьявол. И вы не станете только по злобе разрушать всю мою жизнь. Если папа решит, что я по собственной воле покинула его, и если он умрет раньше, чем я вернусь, как смогу я жить после этого? Видите, я больше не плачу, но припадаю к вашим стопам, и не встану, и не отведу взгляд от лица вашего, пока вы не взглянете на меня в ответ! Нет, не надо отворачиваться! Вы не увидите ничего, что бы питало вашу злобу. Я не испытываю к вам ненависти, не сержусь за то, что вы меня ударили. Неужели вы никогда никого в своей жизни не любили, дядя? Никого и никогда? Да взгляните же на меня хоть один раз. Я так несчастна, что вы не можете не пожалеть меня!

– Убери от меня свои цепкие ручки и убирайся, а то получишь пинка! – закричал Хитклиф, грубо отталкивая ее. – Пусть лучше я окажусь в объятиях змеи, чем в твоих. Какого дьявола тебе вздумалось ласкаться ко мне? Ты мне отвратительна!

Он повел плечами, как будто отталкивал от себя нечто омерзительное, и по телу его пробежала дрожь. Стоило мне только раскрыть рот, чтобы обрушить на него поток заслуженных им упреков, как он вскочил со стула и накинулся на меня. Уже первую мою фразу прервала угроза, что еще одно слово – и он запрет меня в другой комнате.

Начало темнеть. Мы услышали голоса у ворот в сад. Злодей поспешил тотчас выйти; он выглядел спокойным и хладнокровным, мы же совершенно утратили самообладание. Разговор продолжался две-три минуты, а затем хозяин дома вернулся один.

– Я подумала, что это ваш кузен Гэртон, – заметила я, обращаясь к Кэтрин. – Хоть бы он вошел сюда! Кто знает, может быть, мы смогли бы перетянуть его на свою сторону?

– То были трое слуг из усадьбы, посланные на ваши поиски, – сказал Хитклиф, услыхавший мои слова. – Тебе всего-то и нужно было, что открыть окно и позвать на помощь. Однако, держу пари, девчонка счастлива, что ты этого не сделала. Она просто спит и видит, как бы остаться здесь.

Узнав о том, какую возможность спастись мы упустили, мы дали волю своему горю, и Хитклиф позволил нам плакать до девяти вечера. Потом он велел нам подняться наверх через кухню в комнату Зиллы, а я шепнула Кэтрин, чтобы она подчинилась. Я надеялась, что нам удастся вылезти в окно или пробраться на чердак, а оттуда – на крышу. Но оказалось, что окно в этой комнате такое же узкое, как и окна в зале, а дверца на чердак надежно защищена от наших попыток добраться до нее, потому что нас вновь заперли. Ни одна из нас не ложилась. Кэтрин встала у окна и там с нетерпением ожидала рассвета. На все мои уговоры прилечь и отдохнуть она отвечала лишь скорбными вздохами. Я опустилась в кресло-качалку и принялась раскачиваться взад-вперед, жестоко осуждая себя за то, что не единожды нарушала долг свой, послужив тем самым несчастью и бедам моих хозяев. На деле все, конечно, обстояло не так, но в ту ужасную ночь я возложила на себя основное бремя вины за происходящее, оставив Хитклифу лишь малую его часть.