– Я их еще не научился разбирать, – ответил он.

– Ах вы, голова садовая! – сказала я, от души смеясь над его провалом.

Этот болван уставился на меня: на губах его блуждала ухмылка, а глаза потемнели и посуровели, словно он колебался, то ли рассмеяться вместе со мной и обратить мои слова в дружескую шутку, то ли воспринять их как выражение презрительного к нему отношения – каковыми они и были на деле. Я разрешила его сомнения, приняв важный вид и приказав ему оставить меня, так как я приехала не к нему, а к Линтону. Он покраснел – так сильно, что я различила это даже при лунном свете, – снял руку с дверного засова и пошел прочь, являя собою воплощение уязвленного тщеславия. Наверное, он вообразил, что может сравниться с Линтоном, всего лишь научившись по складам читать свое имя, и страшно разочаровался, когда я недвусмысленно дала понять, что считаю иначе.

– Постойте, мисс Кэтрин! – прервала я ее. – Не буду бранить вас, как и обещала, но не нравится мне ваше отношение к Гэртону. Эрншо вам такой же двоюродный брат, как и Линтон Хитклиф. Только подумайте об этом – и сразу поймете, что не следует вам так себя вести. По крайней мере, его желание сравняться с Линтоном надобно признать не столько честолюбивым, сколько заслуживающим уважения. Возможно, он начал учиться не только для того, чтобы похваляться своими знаниями, но и чтобы сделать вам приятное, коль скоро ранее вы заставили его устыдиться своего невежества. А вы высмеяли его первую неуклюжую попытку – хорошо ли это? Если бы вас воспитывали в тех же условиях, что и его, ваши манеры были бы так же грубы. В детстве он был таким же любознательным, живым и умным ребенком, как и вы, и мне больно слышать, как нынче его презирают только из-за того, что этот негодяй Хитклиф держит его в черном теле!

– Ну что ты, Эллен! Уж не собираешься ли ты заплакать? – воскликнула Кэтрин, удивленная моей горячностью. – Подожди, сейчас я тебе расскажу, для чего этот тупица вдруг принялся учить буквы, и стоило ли мне быть с ним любезной. Я вошла в дом. Линтон лежал на диване и привстал, чтобы поприветствовать меня.

– Кэтрин, милая моя, я нынче болен, – сказал он, – поэтому сегодня говори ты, а я послушаю. Садись скорее подле меня. Так я буду уверен, что ты не нарушишь своего слова, и тотчас вновь возьму с тебя обещание, пока ты не ушла, вернуться ко мне на другой день.

Теперь я знала, что, когда он болен, мне нельзя его волновать и огорчать, поэтому я говорила мягко, не задавала вопросов и старалась ничем не вызвать его неудовольствия. Я принесла ему несколько самых лучших моих книг. Он попросил меня почитать немного, и я уже собралась приступить к чтению, когда в комнату ворвался Эрншо. Он, видно, поразмыслил над моими словами и посчитал себя смертельно обиженным. Этот грубиян подступил прямо к нам, схватил Линтона за руку и вытащил его из кресла.

– Убирайся в свою собственную комнату! – закричал он прерывающимся от бешенства голосом с перекошенным лицом. – И забирай ее с собой, ежели она заявилась только к тебе, а с другими и говорить не желает. Нечего выживать меня из моего дома. Катитесь отсюда сейчас же, вы оба!

Он страшно ругался на нас и, не дав Линтону времени ответить, буквально вышвырнул его в кухню. Когда я последовала за своим кузеном, рука Гэртона непроизвольно сжалась в кулак, будто бы он хотел сбить меня с ног одним ударом. Я так испугалась, что уронила одну из принесенных мною книг. Гэртон пинком ноги отправил ее мне вслед и захлопнул за нами двери. Тут я услышала злобный смешок, прошелестевший около очага, и, обернувшись, увидела этого ужасного Джозефа, который стоял, потирая руки и прямо-таки корчась от счастья.

– Я так и знал, что он вас в два счета выставит! Ах, молодец парень! Правильные у него мысли на сей счет! Знает он, еще как знает – да и я тоже, – кто тут хозяином должен быть. Хе-хе-хе! Как он вас попросил залу освободить так вежливенько, а вы и побежали! Хе-хе-хе!

– Куда нам идти? – спросила я Линтона, не обращая внимания на издевки старика.

Линтон побелел как смерть и дрожал с головы до ног. В эту минуту, Эллен, никто не назвал бы его приятным, милым или красивым! Он был ужасен: его тонкое лицо страшно исказилось в бессильной ярости, глаза выскочили из орбит. Он схватился за ручку двери и рванул ее – дверь оказалась заперта изнутри.

– Впусти, а не то я тебя убью! Впусти, а не то я тебя убью! – скорее даже не кричал, а визжал он. – Ты дьявол, ты мерзавец! Я тебя уничтожу!

Джозеф снова засмеялся своим гнусным смешком:

– Вот и папаша в мальце заговорил! Значит, есть в нем понемногу от каждого родителя… А ты, Гэртон, не тревожься! До тебя ему не добраться!

Я взяла Линтона за руки и попробовала увести, но он завизжал так отчаянно, что я отступилась. Вдруг крики его захлебнулись в страшном приступе кашля, изо рта хлынула кровь, и он упал на пол. Полумертвая от страха, я выбежала во двор и принялась звать Зиллу во всю силу своего голоса. Она скоро услышала меня – была совсем недалеко за амбаром, где доила корову, – и прибежала узнать, что случилось. А я даже не смогла ей объяснить, потому что у меня горло перехватило, а только потащила ее в дом, чтобы узнать, что сталось с Линтоном. Эрншо вышел из залы посмотреть, что он натворил, и я увидела, как он повел несчастного наверх. Мы с Зиллой начали подниматься по лестнице вслед за ними, но Гэртон остановил меня и заявил, что дальше мне ходу нет и я должна отправляться домой. Я закричала, что он убил Линтона и я обязательно войду к брату. Тогда Джозеф запер дверь и объявил, что я “ничего такого-эдакого” не сделаю, и спросил, уж не такая ли я от рождения помешанная, что и мой брат. Я стояла и плакала до тех пор, пока домоправительница не вышла от Линтона. Она уверила меня, что ему немного лучше, но что шум и крики больному не на пользу, а потом она почти насильно увела меня в залу.

Эллен, я была готова рвать на себе волосы! Я рыдала до тех пор, пока глаза мои чуть не ослепли от слез, а этот негодяй, к которому ты питаешь такие теплые чувства, стоял столбом и только и делал, что шикал на меня, чтобы я не плакала, а еще говорил, что это не его вина. В конце концов я так напугала Гэртона своими угрозами рассказать обо всем папе, чтобы его посадили в тюрьму и повесили, что он сам начал всхлипывать и поспешил выйти вон, дабы скрыть свою трусость. Но я его в ту ночь сподобилась увидеть еще раз: когда они наконец заставили меня уйти и я отъехала от Грозового Перевала ярдов на сто, он внезапно возник передо мной из тени, схватил Минни под уздцы и остановил меня.

– Мисс Кэтрин, я, честное слово, очень огорчен, – начал он, – нехорошо, конечно, получилось…

Я стегнула его кнутом и тут же испугалась, что он, пожалуй, способен убить меня. Он выпустил из рук повод, а я поскакала прочь, полумертвая от страха, и вслед мне неслись его отвратительные ругательства.

В тот вечер я не зашла пожелать тебе спокойной ночи, а на следующий день не поехала на Грозовой Перевал. Я рвалась туда, но так и не решилась, то страшась услышать, что Линтон умер, то содрогаясь от мысли о столкновении с Гэртоном. На третий день я все-таки отважилась отправиться туда, не в силах больше выносить неизвестности. Я ушла из усадьбы в пять часов вечера и двинулась на Грозовой Перевал пешком, воображая, что смогу незамеченной проникнуть в дом и добраться до комнаты Линтона. Но собаки предупредили обитателей Перевала о моем приближении. Меня встретила Зилла, которая со словами “наш паренек вроде как поправляется отлично” провела меня в чистую, уютную комнатку, с ковром на полу и диванчиком, на котором с одной из моих книг полулежал Линтон. Но представь себе, Эллен, оказалось, что он не хочет со мной разговаривать: целый час он и рта не раскрыл и даже не взглянул на меня. Вот так сильно он на меня обиделся! И что особенно неприятно, когда он соизволил заговорить, то заявил, что это я во всем виновата, потому что подняла шум, а вовсе не Гэртон! Я поняла, что сейчас не сдержусь и резко отвечу ему, поэтому встала и вышла из комнаты. В спину мне донеслось негромкое: “Кэтрин!”, но я даже не обернулась. Мне кажется, Линтон не рассчитывал на то, что я вот так встану и уйду. Следующий день был вторым из тех, которые я просидела дома. Я уже было приняла решение никогда больше не видеться с Линтоном, но было так тяжело ложиться спать и вставать в полном неведении о том, каково его здоровье, что надолго моей выдержки не хватило. Если сразу после враждебного приема, оказанного мне Линтоном, мне казалось невозможным увидеться с ним вновь, то теперь я уже почитала преступлением отказаться от встречи с ним. Тут появился конюх Майкл с вопросом, седлать ли ему Минни, и я ответила ему: “Да, конечно!” Когда моя лошадка несла меня к Грозовому Перевалу через горы и пустоши, я чувствовала, что выполняю свой долг. Мне пришлось проскакать под окнами, выходящими на дорогу, чтобы попасть во двор, посему бесполезно было скрывать свое прибытие.

– Молодой хозяин в зале, – сказала Зилла, когда увидела, что я собираюсь пойти в гостиную. Я вошла: там же находился и Эрншо, но он тотчас встал и вышел. Линтон сидел в большом кресле и дремал. Подойдя к огню, я заговорила самым серьезным тоном, словно пыталась убедить себя саму в правдивости своих слов:

– Поскольку ты меня не любишь, Линтон, считаешь, что я прихожу нарочно, чтобы испортить тебе жизнь, и каждый раз при моем появлении даешь понять, какие я причиняю тебе страдания, это наша последняя встреча. Давай попрощаемся друг с другом, а ты скажи мистеру Хитклифу, что больше не желаешь меня видеть, так что ему не нужно будет сочинять небылицы на этот счет.

– Садись и сними шляпу, Кэтрин, – тихо сказал он в ответ на мои слова. – Ты настолько меня счастливее, что должна быть более милосердной. Мой папа так много говорит о моих недостатках, с таким явным презрением относится ко мне, что я совсем запутался и ничего про себя не понимаю. Иногда я думаю, что действительно столь никчемен и ничтожен, как он считает, и тогда меня захлестывают горечь и злоба, я ненавижу всех вокруг! Да, я – ничтожество, у меня отвратительный характер и почти всегда плохое настроение. Поэтому, если хочешь, можешь со мною распрощаться – ведь я тебе мешаю наслаждаться жизнью. Но сделай милость, Кэтрин, поверь мне: если бы я смог сделаться таким же милым и добрым, как ты, я бы непременно этого добился. Я очень этого хочу – даже больше, чем стать здоровым и счастливым. Твоя доброта, – вопреки тому, что я тебя недостоин, – заставила меня полюбить тебя еще сильнее. Ах, почему я не способен обуздать свой скверный нрав и не проявлять его при тебе? Я раскаиваюсь и сожалею, что мучил тебя, и буду раскаиваться вплоть до своего смертного часа!