– Коли страшные ночи для вас не новость, – заметила я, – то и страдания ваши вовсе не из-за мисс Кэти, и не по ее вине вам этими самыми страшными ночами не спится. Впрочем, больше она вас не потревожит. Мы сейчас же уходим, и вам, надеюсь, сразу станет лучше.

– Мне уйти? – участливо спросила Кэтрин, склоняясь над ним. – Ты хочешь, чтобы я ушла, Линтон?

– Сделанного тобой не воротишь! – раздраженно ответил он, отстраняясь от нее. – Даже не пытайся меня утешить, а то я огорчусь еще сильнее и у меня случится жар.

– Значит, мне лучше уйти? – повторила она.

– По крайней мере, оставь меня в покое, – сказал он. – А то ты все говоришь и говоришь…

Кэтрин мешкала и не решалась покинуть больного, несмотря на мои увещевания, но поскольку Линтон не глядел на нее и не заговаривал с ней, она наконец-то направилась к двери, а я – следом за ней. Нас остановил вскрик: Линтон соскользнул с кресла на плиты перед камином и забился там подобно испорченному ребенку, стремящемуся всеми средствами доставить окружающим как можно больше огорчений и хлопот. По поведению Линтона я сразу поняла, что такому, как он, ни в коем случае нельзя потакать в проявлениях его дурного характера, однако моя подопечная пришла в ужас. Она побежала обратно, упала на колени рядом с ним, заплакала и принялась его всячески утешать. Линтон затих только тогда, когда устал рыдать и биться, а не от того, что решил больше не огорчать ее.

– Я положу его на диван, – сказала я, – и пусть катается по нему в свое удовольствие, а нам нет нужды на это любоваться. Теперь, мисс Кэти, вы, надеюсь, убедились, что вам его не излечить. Все дело в его состоянии здоровья, а не в привязанности к вам. На мягком диване он точно не убьется, так что нам лучше его оставить! Как только он увидит, что рядом нет тех, кто будет обращать внимание на его выходки, он тут же успокоится.

Кэтрин положила подушку Линтону под голову и попробовала его напоить, но он оттолкнул питье и заерзал на подушке так, как будто бы она была из камня или дерева. Кэтрин попробовала уложить его поудобнее.

– Так не годится, – сказал он. – Подушка слишком низкая.

Кэтрин принесла вторую подушку и положила ее на первую.

– А так слишком высоко, – пожаловался наш привереда.

– Как же мне их положить? – спросила она в отчаянии.

Она опустилась на колени у дивана, и Линтон буквально обвился вокруг нее, положив голову вместо подушек ей на плечо.

– Ну уж нет! Так не годится! – запротестовала я. – Вам, господин хороший, и подушки будет достаточно. Мисс и так уже потратила на вас много времени, посему мы не можем тут оставаться ни минуты.

– Можем, можем! – возразила Кэти. – Теперь он будет хорошим и терпеливым мальчиком, теперь он понял, что этой ночью мне будет гораздо тяжелее, если я буду знать, что здоровье его ухудшилось из-за моего прихода. Если это и вправду так, то больше я не должна здесь бывать. Скажи мне правду, Линтон, – мне больше не приходить? Я причинила тебе страдания?

– Ты можешь приходить, чтобы лечить меня, – ответил он. – Вообще-то, ты не просто можешь, а должна приходить впредь, потому что ты, и только ты, причинила мне страшную боль, о которой сама знаешь! Едва я начал приходить в себя, как ты снова появилась в моей жизни, и вот результат – мне хуже!

– Ты во многом сам себе повредил своими слезами и тем, что принимаешь любые слова слишком близко к сердцу, – сказала его кузина. – Но теперь мы опять будем друзьями. Ты ведь хочешь этого? Ты не против, если я буду тебя навещать?

– Я же уже сказал, что не против, – нетерпеливо ответил он. – Садись ко мне на диван и позволь опереться о твои колени. Так мама, бывало, проводила со мной все вечера. Просто сиди тихо и не разговаривай, но можешь спеть мне песню, если умеешь петь. Или прочитай мне наизусть длинную балладу, от которой дух захватывает, одну из тех, которым ты обещала меня научить, или расскажи какую-нибудь историю. Но лучше балладу. Начинай, я жду!

Кэтрин прочитала самую длинную балладу из тех, что смогла вспомнить. Обоим очень понравилось это занятие. Линтон попросил еще одну, а потом еще, невзирая на мои громкие протесты, и тут как раз пробило двенадцать. Мы услышали, как Гэртон входит во двор, возвращаясь на обед.

– Завтра, Кэтрин? Ты придешь ко мне завтра? – спросил юный Линтон, цепляясь за ее платье, когда она нехотя поднялась с места.

– Нет, – ответила я вместо моей подопечной, – ни завтра, ни послезавтра, ни в любой другой день.

Однако Кэтрин, видимо, дала ему иной ответ, потому что его лоб разгладился, когда она наклонилась и что-то прошептала ему на ухо.

– Завтра вы сюда не придете, и даже не мечтайте об этом, мисс! – строго сказала я, когда мы вышли во двор.

Кэтрин улыбнулась.

– Что ж, тогда придется глаз с вас не спускать, – продолжала я. – Я велю починить замок на калитке, а другим путем вам не улизнуть.

– Я могу перелезть через стену, – рассмеялась она. – Усадьба «Скворцы» – не тюрьма, а ты, Эллен, мне не тюремщица. Кроме того, мне уже почти семнадцать. Я больше не ребенок. Уверена, Линтон поправится очень быстро, если я буду ухаживать за ним. Мы прекрасно с ним поладим, ведь я старше его годами и разумом, разве не так? Я скоро смогу руководить им, если буду действовать уговорами и лестью. Когда он ведет себя хорошо, он очень славный и милый юноша! Если только он будет моим, то в моих руках он станет послушней воска. Мы никогда не будем ссориться – так ведь, Нелли? – стоит нам только немного притереться друг к другу. Он тебе нравится?

– Нравится?! – воскликнула я. – Да он самый противный, избалованный мальчишка из всех, которых я видела. Да и здоровье у него никудышнее! К счастью, как считает мистер Хитклиф, он и до двадцати не дотянет. Сейчас, мне кажется, ему и до весны не дожить. Впрочем, для его семьи это будет невеликая потеря. Слава Богу, что его отец решил взять его к себе. Мы бы с ним носились, как с писаной торбой, а этот несносный себялюбец тем сквернее себя ведет, чем больше заботы видит от других… Я рада, мисс Кэти, что у вас нет никакой возможности заполучить его в мужья.

Моя собеседница помрачнела после моих слов. Она была оскорблена в своих лучших чувствах из-за того, что я так легко говорю о его смерти.

– Он младше меня, – ответила она после довольно долгого раздумья, – получается, что и жить ему дольше, чем мне. Пусть так и будет! Он не умрет, пока я жива. Сейчас он такой же крепкий, как и в тот день, когда папа привез его к нам на север, я уверена в этом. Просто он немного простудился, как папа, только и всего. Ты говоришь, папа выздоровеет – почему же он тоже не может выздороветь?

– Хорошо, хорошо, – быстро согласилась я. – В конце концов, нам не о чем беспокоиться. А теперь запомните, мисс, потому как я больше повторять не стану: если только вы попробуете приблизиться к Грозовому Перевалу, со мной или без меня, я немедленно сообщу об этом мистеру Линтону и, коли он не даст своего разрешения, ваша дружба с кузеном возобновляться не должна.

– Но она уже возобновилась! – сердито воскликнула Кэти.

– Значит, она не должна продолжаться! – заявила я.

– Посмотрим! – бросила она в ответ и легко побежала вперед, оставив меня плестись сзади.

Мы обе вернулись домой еще до обеда, и хозяин, решив, что мы гуляли в парке, не потребовал объяснений нашей отлучке. Как только я вошла в дом, я тут же поспешила переобуться и надеть сухие чулки, но слишком долгое пребывание на Грозовом Перевале в мокрых башмаках уже сделало свое черное дело. На следующий день я слегла и целых три недели не могла выполнять свои привычные обязанности. В первый раз в жизни болезни удалось свалить меня с ног, но с тех пор такая напасть ни разу со мной не приключалась, за что я не устаю благодарить Создателя.

Моя юная госпожа вела себя как настоящий ангел: она ухаживала за мной и старалась подбодрить меня, так как меня очень угнетала необходимость оставаться в постели. Для меня – той, что привыкла каждый день проводить в трудах, – такая вынужденная праздность была вовсе не в радость. Впрочем, мне было бы грех жаловаться на свою сиделку. Как только мисс Кэти выходила из комнаты мистера Линтона, она тут же появлялась у моей постели. Она в буквальном смысле слова делила свой день между нами двоими, ни минуты не оставляя себе на развлечения. Девушка ела на скорую руку, забросила свои уроки, отказалась от игр и полностью посвятила себя уходу за больными.

В ее сердце жило столько доброты, что она, отчаянно и самозабвенно любя отца, находила достаточно времени и для меня. Я уже говорила, что она разделила свой день между нами, но мистер Линтон рано запирался в своей спальне, а мне после шести вечера обычно ничего не требовалось, поэтому по вечерам Кэти была предоставлена самой себе. Бедняжка! Я и представить себе не могла, чем она занималась после чая. Когда она заходила вечером пожелать мне спокойной ночи, я замечала, что щеки ее горят, а тонкие пальцы покраснели, но не от жаркого огня в библиотеке, как я наивно полагала, а от бешеной скачки на Грозовой Перевал и обратно прямо через холодные осенние пустоши.

Глава 24

По истечении трех недель я смогла наконец выйти из своей спальни и начать потихоньку передвигаться по дому. И в первый же вечер, когда мы с Кэтрин остались вдвоем, я попросила ее почитать мне, потому что глаза у меня за время болезни ослабли. Мы с ней сидели в библиотеке, а хозяин уже лег спать. Кэтрин согласилась, но как-то неохотно. Я решила, что ей скучны книги, которые нравятся мне, и потому предложила ей самой выбрать, что почитать. Она взяла одну из своих любимых книг и читала мне ее с час, а потом настойчиво принялась спрашивать:

– Эллен, ты не устала? Может, тебе лучше пойти прилечь? Ты опять заболеешь, если будешь сидеть допоздна, Эллен.

– Нет, нет, дорогая, я не устала, – каждый раз отвечала я.

Видя, что я не собираюсь идти спать, она решила другим путем показать, что не расположена больше к чтению. Начались зевки, потягивания, а потом она заявила: