Глава 23

Дождливая ночь породила сырое и туманное утро – с неба то ли снег сыпался, то ли дождь падал, – и наш путь с журчанием пересекали потоки воды, излившейся за ночь на окрестные холмы и утесы. Ноги мои промокли насквозь, а в душе раздражение боролось с отчаянием, – словом, я была в настроении, соответствующем тому неприятному делу, которое нам предстояло. Мы вошли в дом на Грозовом Перевале через кухню, чтобы убедиться в отъезде мистера Хитклифа, словам которого я не доверяла ни на грош.

Джозеф блаженствовал в одиночестве у ярко горевшего очага: рядом с ним на столе стояла целая кварта[25] эля, в которую щедрыми ломтями была накрошена поджаренная овсяная лепешка. Во рту у него торчала его неизменная короткая черная трубка. Кэтрин подошла к очагу, чтобы согреться, а я осведомилась, дома ли хозяин. Вопрос мой оставался без ответа так долго, что я уже подумала, будто старик совсем оглох, потому повторила его.

– Не-а, – протянул он в нос и негостеприимно добавил: – Ступайте туда, откуда пришли…

– Джозеф! – одновременно с моими словами послышался капризный голос из соседней комнаты. – Сколько можно тебя звать? В камине осталась всего лишь горсточка угольков. Джозеф, иди сюда сейчас же!

Джозеф несколько раз с наслаждением затянулся и вновь вперил взгляд в огонь, что отнюдь не свидетельствовало о его намерении ответить на столь требовательный призыв. Ни домоправительницы, ни Гэртона поблизости не было: видимо, одна ушла куда-то с поручением, а другой отправился выполнять свою ежедневную работу. Мы сразу же узнали голос Линтона и пошли на него.

– Надеюсь, ты скоро сдохнешь от голода на своем чердаке! – крикнул юноша, приняв звук наших шагов за свидетельство приближения нерадивого слуги.

Он замолк, как только понял свою ошибку. Кэтрин бросилась к своему кузену, бессильно простершемуся в кресле.

– Это вы, мисс Линтон? – произнес он, едва поднимая голову с подлокотника. – Ах, нет, не целуйте меня, я от этого задыхаюсь. Прошу вас, не надо! Папа предупредил, что вы нас посетите…

Придя в себя после крепких объятий Кэтрин, которая стояла в растерянности и, кажется, раскаивалась в своей пылкости, он продолжал своим ворчливым голосом:

– Закройте, пожалуйста, за собой дверь, вы оставили ее открытой… а эти… эти подлые твари даже не могут принести углей для моего камина. Здесь так холодно!

Я помешала угли в очаге и сама принесла полный совок растопки из кухни. Больной начал жаловаться, что я напустила в комнату дыма, но у него был сильный и мучительный кашель, его явно лихорадило, поэтому я не стала бранить мальчика за капризы.

– Ну, Линтон, – обратилась к нему Кэтрин, когда ее кузен совладал со своим раздражением, – ты действительно рад меня видеть? Что я могу для тебя сделать?

– Почему вы не приходили раньше? – спросил он. – Вы должны были прийти вместо того, чтобы писать эти длинные-предлинные письма. Вы не представляете себе, как меня утомляло сочинять вам ответы. Гораздо приятнее было бы просто поговорить с вами. А сейчас я так болен, что даже толком говорить не могу. Я совсем без сил. Куда же Зилла подевалась? Будьте так добры, – он выразительно посмотрел на меня, – сходите в кухню и поищите ее!

Он даже не поблагодарил меня за то, что я сделала для него минуту назад, потому мне совсем не хотелось бегать взад-вперед по его указке, и я сказала: «На кухне никого нет, кроме Джозефа».

– Пить хочу! – требовательно проговорил он. – С тех пор как папа уехал, Зилла только и делает, что пропадает в Гиммертоне! Как это некстати! Мне приходится спускаться из моей комнаты и сидеть здесь внизу, потому что они как будто сговорились и не слышат, когда я их зову сверху.

– А ваш отец внимателен к вам? – спросила я, приметив, что бурные дружеские порывы Кэтрин остались без ответа.

– Внимателен? Ну, не знаю, что и сказать… Но он хотя бы заставляет всех остальных в доме быть немного внимательней ко мне, – ответил он. – Они законченные мерзавцы! Только представьте себе, мисс Линтон, Гэртон потешается надо мной! Я его ненавижу! Я их всех ненавижу! Они такие гадкие!

Кэти начала искать воду, увидела в буфете кувшин, наполнила из него стакан и поднесла ему. Линтон попросил добавить вина из бутылки на столе. Отпив немного, он заметно успокоился и сказал, что она очень добра.

– И ты рад меня видеть? – вновь задала она свой первоначальный вопрос, приободряясь от тени улыбки, появившейся на лице кузена.

– Конечно, я рад, – промолвил он. – Приятно для разнообразия услышать ваш голос. Но я очень расстраивался из-за того, что вы меня не навещали. И папа ругал меня за это, говорил, что я сам виноват, и еще он называл меня жалким, никчемным и тупым созданием. Он считает, что вы меня презираете, и заявил, что, будь он на моем месте, он уже был бы хозяином «Скворцов» вместо вашего отца. Но вы ведь меня не презираете, мисс…

– Называй меня Кэтрин или Кэти, и давай-ка перейдем на «ты», – прервала его излияния моя юная госпожа. – Презирать тебя? Никогда! После папы и Эллен я люблю тебя больше всех на свете. Но я терпеть не могу мистера Хитклифа, поэтому мне нельзя будет приходить сюда, когда он вернется. Он надолго уехал?

– Всего на несколько дней, – ответил Линтон, – но он часто выезжает в поле с началом сезона охоты, и ты сможешь приходить ко мне на пару часов в любой такой день. Пожалуйста, пообещай, что навестишь меня! С тобой я буду паинькой: ведь ты не будешь мне перечить попусту и всегда придешь мне на помощь, ведь так?

– Да-да, – ответила Кэтрин. – Если бы только папа мне разрешил, я бы половину времени проводила с тобой. Ах, Линтон! Ты такой красивый! Я бы хотела, чтобы ты был мне не двоюродным, а родным братом.

– И тогда ты бы полюбила меня, как своего отца? – спросил он, заметно приободряясь. – А мой папа говорит, что ты полюбишь меня больше своего отца, крепче всех на свете, если ты будешь моей женой. Так что я бы хотел, чтобы ты вышла за меня замуж.

– Нет, никогда я никого не полюблю сильнее, чем папу, – решительно ответила она. – Кроме того, мужья иногда ненавидят своих жен, а вот братья сестер – никогда. Если бы ты был моим братом, ты бы жил с нами в усадьбе и папа любил бы тебя так же, как и меня.

Линтон принялся возражать, не веря в то, что мужья могут ненавидеть своих жен, но Кэти была уверена в обратном, приведя в качестве крайне неудачного примера ту неприязнь, которую его отец испытывал к ее тете – то есть к матери Линтона. Я попыталась прервать ее неразумные речи, но не успела, и она выложила юноше все, что знала об этой истории. Хитклиф-младший с раздражением закричал, что ее рассказ – одна сплошная ложь.

– Мне это рассказал мой папа, а он никогда не скажет мне неправду, – упрямо заявила Кэтрин.

– Мой папа презирает твоего папу! – вскричал Линтон. – Он считает его глупцом, а еще низким и подлым человеком!

– Твой отец – настоящий злодей, – возразила ему Кэти. – И с твоей стороны очень дурно повторять его слова. Он отвратительно вел себя по отношению к тете Изабелле, которая вынуждена была уйти от него.

– Она от него не уходила! – воскликнул мальчик. – И не смей мне противоречить!

– Ушла, ушла! Ничего ты не знаешь! – прокричала Кэтрин.

– Ну, тогда я тебе кое-что скажу! – злорадно заявил Линтон. – Твоя мать никогда, ни одной минуты не любила твоего отца – получай!

– О-о! – вскричала Кэти, буквально задохнувшись от бешенства и не в силах вымолвить более ни слова.

– На самом деле она любила моего папу, – добавил он.

– Ах ты, маленький, ничтожный лжец! Я тебя ненавижу! – У Кэтрин перехватило дыхание и лицо покраснело от возмущения.

– Она его любила! Она его любила! – издевательски пропел Линтон, откинув голову на спинку кресла, чтобы насладиться волнением девушки, стоявшей сзади.

– Ну-ка замолчите, мистер Хитклиф-младший! – не удержалась я. – Вы, небось, опять измышления своего отца повторяете.

– Нет, не повторяю, – возразил он и, потребовав, чтобы я придержала язык, вновь принялся дразнить Кэтрин, повторяя: «Она его любила, она его любила…»

Кэти, совершенно выведенная из себя, изо всех сил толкнула кресло. Линтон упал на подлокотник и тут же зашелся приступом мучительного кашля, положившим конец его торжеству. Кашель не отпускал его так долго, что даже я всерьез забеспокоилась. Что до его кузины, то она расплакалась, испугавшись того, что натворила, но не пожелала раскаиваться в своем поступке. Я прижала Линтона к себе и не отпускала, пока приступ не прошел. Тогда он оттолкнул меня и вновь откинулся в кресле. Кэтрин перестала плакать, села напротив него и уставилась в огонь. Оба молчали.

– Как вы себя чувствуете? – спросила я минут через десять.

– Хотел бы я, чтобы она себя так чувствовала, – пробормотал Линтон. – Ты злая и жестокая, Кэти! Гэртон меня никогда не бьет, он меня и пальцем не тронет, а ты… Сегодня я чувствовал себя лучше, а ты все испортила… – Голос его пресекся, послышались всхлипы.

– Я тебя не била, – пробормотала Кэтрин и закусила губу, чтобы не дать волю новому взрыву чувств.

Линтон принялся вздыхать и стонать, как будто страдал невыносимо, и продолжал в этом духе еще с четверть часа, чтобы окончательно расстроить свою кузину. Едва заслышав ее приглушенное всхлипывание, он начинал стенать еще жалостней.

– Прости меня, Линтон, за то, что причинила тебе боль, – сказала она наконец, окончательно смущенная страданиями своего брата. – Но со мной ничего бы не случилось от одного легкого толчка, и я понятия не имела, что на тебя он может так подействовать. Послушай, Линтон, тебе ведь не очень больно? Пожалуйста, ответь мне, поговори со мною! Я не смогу уйти домой с мыслью, что причинила тебе вред…

– Я не могу говорить с тобой, – пробормотал он. – Теперь из-за того, что ты сделала, я проведу всю ночь без сна, задыхаясь от кашля. Тебе – здоровой – невдомек, что я чувствую. Ты будешь спокойно спать, а я буду мучиться в этом доме совершенно один, без всякой помощи. Хотел бы я посмотреть, как бы ты проводила здесь такие страшные ночи! – И юноша зарыдал в голос от жалости к самому себе.