– Это вы! – воскликнула она. – Небось ищете вашу маленькую мисс? Тут она, не извольте беспокоиться, жива и здорова. Впрочем, хорошо, что это вы, а не хозяин.

– Значит, его нет дома? – спросила я, задыхаясь от тревоги и быстрой ходьбы.

– И не предвидится пока, – подтвердила она. – Они с Джозефом куда-то уехали и вернутся не раньше чем через час. Заходите в дом и отдохните немного.

Я вошла и увидела у огня мою заблудшую овечку. Кэтрин беспечно раскачивалась в детском кресле-качалке, служившем еще ее матери. Шляпа ее висела на стене, и она чувствовала себя как дома, весело смеясь и непринужденно болтая ни с кем иным, как с Гэртоном. Он в то лето вытянулся в крепкого восемнадцатилетнего парня и сейчас глядел на нее во все глаза с неприкрытым любопытством и изумлением. Казалось, он мало что понимает из того потока замечаний и вопросов, которыми она его безостановочно забрасывала.

– Хорошо же вы себя ведете, мисс! – воскликнула я, скрывая мою радость под напускной суровостью. – Больше никаких прогулок в одиночку, пока не вернется ваш отец! Никогда одну вас за порог не выпущу, и не надейтесь, проказница!

– Ах, Эллен, – весело воскликнула она, вскакивая с места и подбегая ко мне, – у меня для тебя на этот вечер заготовлена чудесная история, раз уж ты меня нашла… Ты когда-нибудь раньше здесь бывала?

– Надевайте шляпку и марш домой! – отрезала я. – Я сильно на вас сердита, мисс. Вы поступили плохо, очень плохо! Нечего надувать губки, нечего плакать! Слезами горю не поможешь! Я вас по всей округе обыскалась… Подумать только, мистер Линтон наказал мне не выпускать вас за ограду усадьбы, а вы удрали тайком. Кто же вам, хитренькой лисичке, теперь поверит?

– Что я такого сделала? – захныкала Кэтрин. – Папа ничего мне не запрещал! Он не будет ругать меня, Эллен, он на меня никогда не сердится так, как ты!

– Поторопитесь, мисс! – настаивала я. – Давайте я завяжу вам ленты. Что за капризы? Как вам не стыдно? Вам уже тринадцать лет, а ведете себя как ребенок малый!

Последняя моя фраза была вызвана тем, что девочка сорвала шляпку с головы и убежала от меня за камин.

– Не браните ее! – вступилась служанка. – Она хорошая девочка, миссис Дин. Это мы ее задержали, она сразу, как у нас оказалась, хотела обратно ехать, боялась, что вы места себе не находите, ее ожидаючи, да только Гэртон наш вызвался ее проводить, а как не проводить-то, когда дорога от нас через горы совсем безлюдная.

Гэртон в течение всего разговора стоял, засунув руки в карманы, и не мог рта раскрыть от застенчивости, но по всему видно было, что мое вторжение ему не по нраву.

– Ну, долго ли мне еще ждать? – продолжала я, не обращая внимания на причитания служанки. – Через десять минут стемнеет. Где пони, мисс Кэти? Где наш пойнтер Феникс? Если не поторопитесь, то я одна уйду, а вы можете оставаться и капризничать вволю.

– Пони во дворе, – ответила она, – а Феникса пришлось в сарае закрыть – его покусали, как и Чарли. Я тебе обо всем этом собиралась рассказать, но, видно, ты не в духе, значит, никаких историй от меня тебе не будет.

Я попробовала вновь водрузить шляпку на кудри Кэти, но проказница, почувствовав, что обитатели Грозового Перевала на ее стороне, принялась носиться по комнате, а я – за ней. Она, как мышка, пряталась от меня за мебель, вскакивала на стулья и кресла, ныряла под них, так что мне пришлось отказаться от погони, чтобы не уронить свой авторитет. Гэртон со служанкой захохотали, а она присоединилась к ним, не переставая своевольничать, пока я в раздражении не закричала:

– Не буду я больше за вами бегать, мисс Кэти! Коли знали бы вы, чей это дом, были бы только рады выбраться отсюда!

– Так это дом твоего отца? – спросила она, повернувшись к Гэртону.

– Нет, – пробормотал он, опустив глаза и краснея от смущения.

Он не мог выдержать прямого взгляда ее глаз, которые были точь-в-точь как его собственные.

– Тогда чей? Твоего хозяина? – не отставала она.

Гэртон покраснел еще сильнее, но уже не от смущения, а от досады и, пробормотав проклятье, отвернулся.

– Так кто же его хозяин? – не унималась несносная девчонка, обращаясь ко мне. – Он говорил «наш дом», «наши люди», вот я и решила, что он – сын хозяина. И он ни разу не назвал меня «мисс», а ведь он должен был так ко мне обращаться, если он слуга, разве не так?

Гэртон от этих ребяческих слов потемнел как туча. Я потихоньку дернула Кэти за руку, чтобы она перестала задавать бестактные вопросы. Теперь она стояла смирно и я наконец-то смогла снарядить ее в дорогу.

– А теперь приведи мне мою лошадь, – обратилась она к юноше, о родственных связях с которым и не подозревала, как если бы отдавала распоряжение какому-нибудь мальчишке-конюху в «Скворцах», – и можешь поехать со мной. Желаю увидеть, как гоблин-охотник встает из болота, хочу услышать о летающих эльфах, о которых ты мне все уши прожужжал. И поторопись! В чем дело? Где мой пони?

– Да провались ты ко всем чертям! Какой я тебе слуга?! – рявкнул оскорбленный парень.

– Куда мне провалиться? – с удивлением спросила Кэтрин.

– Ко всем чертям! Не слышала о таких, ведьма? – ответил он.

– Видите, мисс Кэти, в какое дурное общество вы попали! – не преминула ввернуть я. – А вы, молодой человек, тоже хороши! Как можно говорить такие слова юной леди? Прошу вас, мисс, не вступайте с ним в спор! Пойдемте, заберем вашу Минни, и – прочь отсюда!

– Но, Эллен, – только и смогла произнести она, окаменев от изумления, – как смеет он так говорить со мной? Он же обязан выполнять мои приказы, разве не так? Гадкий мальчишка, я на тебя папе пожалуюсь! Ну-ка быстро делай, что тебе говорят!

Гэртон в ответ на эту угрозу и ухом не повел. У Кэтрин из глаз брызнули слезы досады.

– Тогда ты приведи пони! – крикнула она служанке. – И сейчас же выпусти моего пса!

– Потише, мисс, – ответила та. – Вы бы поучились повежливей с людьми разговаривать. Наш молодой Гэртон, конечно, не хозяйский сын, но вам он двоюродным братом приходится, а я не нанималась вам служить.

– Эта деревенщина – мой двоюродный брат? – воскликнула Кэтрин с презрительным смехом.

– Так точно, мисс, – отозвалась дерзкая служанка.

– Ах, Эллен, не позволяй этим дурным людям говорить такие глупости! – заволновалась моя питомица. – Папа поехал в Лондон, чтобы привезти моего кузена, то есть двоюродного брата, который точно – сын джентльмена. А этот… – она не договорила и разразилась слезами от одной мысли о том, что стоящий перед ней деревенский парень может быть ее родственником.

– Тише, тише, – прошептала я, – у человека может быть много двоюродных братьев, и не все они будут благородными и благонравными, но хуже-то от этого он не станет. Просто не должен он водиться с теми, кого в семье паршивыми овцами называют.

– Он мне не кузен… И никогда не был… – настаивала на своем Кэтрин, вконец расстроившись и бросаясь ко мне в объятья, чтобы найти убежище от этой пугающей мысли.

Я очень досадовала и на нее, и на служанку: ведь они выболтали многое из того, что говорить не следовало. Я не сомневалась, что прислужница Хитклифа доложит злодею о скором приезде Линтона и что Кэтрин сразу же засыплет отца по его возвращении вопросами о своем действительном или мнимом грубияне-кузене. К этому времени Гэртон сумел перебороть свою обиду, проистекавшую из-за того, что его приняли за слугу, и выглядел искренне тронутым горем Кэтрин. Он не только подал пони к крыльцу, но, дабы утешить гостью, вытащил из конуры отличного породистого щенка терьера и попробовал всучить его девочке, показывая, что вовсе не хотел ее обидеть. Кэтрин притихла, с ужасом и отвращением посмотрела на него, а затем зарыдала пуще прежнего.

Трудно было не улыбнуться, наблюдая неприязнь, которую моя воспитанница испытывала к бедняге. Парень был хорошо сложен, крепок, здоров, черты лица его были красивые и правильные, но одежда соответствовала его повседневным занятиям, которые сводились к работе на ферме и охоте в поле на кроликов и другую дичь. Все же в его лице мне почудилось отражение таких положительных качеств характера, которыми его отец никогда не мог похвастаться. Конечно, добрые всходы забивались буйством сорняков, но даже бурный рост последних свидетельствовал о плодородной почве, которая при более благоприятных обстоятельствах могла бы принести поистине богатый урожай отборных злаков. Мне думается, Хитклиф за время их совместной жизни не поднимал руки на Гэртона, во всяком случае, забитым парень не выглядел. Мальчик был бесстрашен по натуре, а значит, не было в нем той пугливости и уязвимости, которые в тиранах вроде его опекуна порождают желание угнетать и мучить. Свою месть Хитклиф направил на то, чтобы вырастить парнишку совершеннейшим дикарем. Никто никогда не учил сына Хиндли читать или писать, никто не ругал его за дурные поступки, коль скоро они не раздражали хозяина дома, никто не поддерживал его на стезе добродетели и не отвращал с пути порока. По доходившим до меня слухам, Джозеф немало способствовал дурному воспитанию юноши. Когда Гэртон был мал, старый дурак в ослеплении своем безудержно льстил ребенку и баловал его, считая отпрыском и наследником славы знатного рода. Как раньше обвинял он Кэтрин Эрншо и Хитклифа в том, что они, будучи детьми, своими «злонамеренными проказами» исчерпали терпение Хиндли и довели того до пьянства, так теперь он возложил всю вину за недостатки Гэртона на того, кто присвоил себе его имущество. Если Гэртон непристойно ругался, Джозеф его не останавливал, если вел себя неподобающим образом, – нисколько не порицал. Я почти уверена, что Джозеф буквально любовался тем, как парень идет по кривой дорожке и как душа его движется навстречу гибели, ибо отвечать за это, по мнению старика, должен был Хитклиф. Случись что с Гэртоном, и его кровь будет на руках Хитклифа, считал старый ханжа, и эта мысль утешала его безмерно. Именно Джозеф внушил юноше неизбывную гордость за свое имя и происхождение, а если бы отважился, то постарался бы также вскормить в молодом человеке ненависть к нынешнему хозяину Грозового Перевала. Однако же страх слуги перед господином к этому времени разросся до суеверного ужаса, посему никаких открытых обличений Джозеф себе не позволял, а только ограничивался отвлеченными призывами к Господу покарать неизвестно кого. В те времена судить об укладе и распорядке жизни на Перевале я могла только понаслышке, потому что видела немного. В деревне считалось, что мистер Хитклиф «ох как прижимист» и арендаторам своим спуску не дает, однако в доме с приходом экономки воцарился прежний уют, а сцены буйной гульбы, разыгрывавшиеся в нем при Хиндли, больше не повторялись. Хозяин Грозового Перевала был слишком угрюм и нелюдим, чтобы искать общества, будь оно хорошее или дурное, да и сейчас, как вы знаете, живет отшельником, так уж повелось.