Мистера Эрншо, конечно же, пригласили проводить свою сестру в последний путь, но он так и не появился на похоронах, даже не потрудившись прислать извинения. Таким образом, гроб провожали, кроме мужа, только арендаторы и слуги. Изабеллу не позвали.

Местом последнего упокоения Кэтрин, к удивлению местных жителей, избрали не фамильную усыпальницу Линтонов в нашей церкви, украшенную богатой резьбой, и не место на погосте подле могил ее родственников. Ее зарыли на зеленом склоне в самом углу кладбища, где стена так низка, что через нее перебрались поросли вереска и черники с пустоши. Могильный холм почти теряется среди торфяных, мшистых склонов. Ее муж похоронен тут же рядом, каждому в головах поставлен простой могильный камень, а в ногах лежит серая незатейливая плита, отмечая могилы.

Глава 17

Пятница похорон была последним хорошим днем той весны – за ней последовал месяц сплошной непогоды. Уже к вечеру в природе наступил перелом: ветер сменился с южного на северо-восточный и принес сначала дождь, а затем снег и град. Наутро не верилось, что до этого стояли три недели почти летнего тепла. Первоцвет и крокусы скрылись под сугробами снега, жаворонки умолкли, молодые листья, раскрывшиеся слишком рано, побило холодом. Новый день шествовал мрачный, неуютный и сумрачный… Мой хозяин не выходил из своей комнаты, а я переселилась в опустевшую гостиную, превратив ее в детскую. Здесь я и сидела, держа на коленях тихо плачущую малышку – дитя было крохотным, как кукла. Я укачивала бедняжку, глядя в незанавешенное окно, медленно заносимое снежными хлопьями, как вдруг двери распахнулись и в комнату вбежала какая-то женщина. Она запыхалась от быстрого бега и громко смеялась. Сначала я скорее разозлилась, чем удивилась, решив, что это какая-то нерадивая горничная, и прикрикнула:

– Ну-ка потише! Как ты смеешь врываться сюда? Что за неподобающее случаю веселье? Что скажет мистер Линтон, если услышит?

– Прости! – ответил знакомый голос. – Но я знаю, что Эдгар уже отошел ко сну. Я должна была войти, иного выхода у меня нет.

С этими словами говорившая подошла к огню, тяжело дыша и держась за бок от быстрого бега.

– Я бежала всю дорогу от Грозового Перевала до усадьбы, – продолжала она, – а если б могла, то полетела бы! Не сосчитать, сколько раз я падала… Теперь у меня все болит! Не тревожься, я тебе расскажу, что произошло, как только смогу. А пока будь так добра, распорядись заложить экипаж, чтобы мне на нем добраться до Гиммертона. И еще отправь горничную в мою бывшую комнату взять что-нибудь из моей одежды.

Как вы уже поняли, нежданной гостьей была миссис Изабелла Хитклиф. И смех, с которым она вбежала в наш дом, был скорее смехом отчаянья, потому что вид ее не внушал веселья: волосы в беспорядке рассыпаны по плечам и мокры от растаявшего на них снега, одета она была в платье, более приличествующее незамужней девушке, чем хозяйке дома, с глубоким вырезом и короткими рукавами, – ни накидки, ни шляпы. Платье было из легкого шелка и намокло так, что облепило тело. На ногах – домашние туфельки, совершенно не соответствующие погоде. Кроме того, под ухом виднелся глубокий порез, который обильно не кровоточил только из-за холода, бледное лицо было сплошь покрыто царапинами и синяками. Изабелла едва держалась на ногах от усталости. Можете вообразить, как усилилась моя тревога после того, как я получше рассмотрела нашу гостью.

– Моя дорогая госпожа, – твердо сказала я, – я никуда не пойду и никаких распоряжений отдавать не буду, пока не одену вас во все сухое. А уж о том, чтобы ехать в Гиммертон на ночь глядя, – и думать забудьте!

– Нет, я должна выбраться отсюда, если не в экипаже, то пешком пойду, – ответила она. – Но я не против одеться прилично… Ой, посмотри, у меня кровь по шее побежала. Всего-то чуть-чуть отогрелась, а она так сильно течет!

Изабелла настояла, чтобы я выполнила все ее указания, прежде чем позволила мне оказать ей хотя бы малейшую помощь. Только когда кучер был наготове, а горничная отправлена наверх с приказом собрать и упаковать необходимый гардероб, она разрешила мне перевязать ей рану и помочь переодеться.

– Ну а теперь, Эллен, – начала она, когда я справилась с этим делом, усадила ее в низкое, покойное кресло у очага и поставила перед ней чашечку горячего чая, – садись-ка напротив меня и уложи наконец несчастного младенчика Кэтрин в колыбель, но так, чтобы я его и не видела. Не думай, что я не скорблю о Кэтрин, коль скоро я ворвалась сюда с глупым смехом. Смех мой был сквозь слезы, а уж причин плакать у меня поболе, чем у других. Ты ведь помнишь, что мы с ней расстались, поссорившись и не помирившись, и я никогда себе этого не прощу. А что до него, моего мужа, то нет во мне ни капли сочувствия к этой грубой скотине! Дай сюда кочергу! Вот последнее, что осталось на мне из его вещей! – Она стащила золотое кольцо со среднего пальца и швырнула его на пол. – Я его расплющу и размозжу! – вскричала она, в детской ярости колотя по нему кочергой. – А что останется – брошу в огонь! – В подтверждение ее слов изуродованное кольцо полетело на угли. – Вот так! Пусть мерзавец покупает мне новое, если попробует вернуть меня. Он способен явиться сюда за мной, чтобы позлить Эдгара. Нельзя мне у вас оставаться – а вдруг ему взбредет в голову явиться сюда с этой целью? И еще одно – я ведь по-прежнему у Эдгара в немилости, разве не так? Негоже мне умолять брата о помощи, негоже мне навлекать на него новые беды! Только необходимость заставила меня искать приюта под вашим кровом. Но если бы я не знала наверняка, что не столкнусь с Эдгаром по приходе к вам, я бы сразу пошла на кухню, умылась, велела бы собрать необходимые вещи и тут же покинула бы этот дом, чтобы бежать без оглядки туда, где меня не сможет найти этот проклятый гоблин в человечьем обличье! Ах, Нелли, он был в бешенстве! Если бы мне не удалось сбежать, он бы расправился со мною… Как жаль, что Эрншо не может тягаться с ним, силы не те: я бы не убежала, пока не увидела, как Хиндли расправляется с этим исчадием ада, моим мужем, но владельцу Грозового Перевала до Хитклифа далеко!

– Минуточку, мисс, не говорите так быстро! – прервала я ее. – А не то вы сдвинете повязку, которую я наложила на вашу рану, и она опять начнет кровоточить. Выпейте чаю, передохните, отдышитесь, только, умоляю вас, не нужно больше смеяться, ибо смех неуместен под этим кровом и в вашем состоянии!

– Ты права, и не мне это отрицать, – ответила она. – Послушай, этот младенец плачет, не умолкая… Унеси его куда-нибудь хотя бы на час – дольше я не задержусь.

Я позвонила и передала малышку на руки служанке. Потом настал мой черед задавать вопросы Изабелле: что заставило ее сбежать с Грозового Перевала, чем объясняется ее непотребный вид, куда она направит свои стопы, коль скоро она не хочет оставаться в «Скворцах»?

– Ты не представляешь, как бы мне хотелось остаться здесь, – отвечала она, – чтобы поддержать Эдгара и помочь в уходе за ребенком, и еще потому, что здесь – мой настоящий дом. Но говорю тебе – он не оставит меня в покое! Неужели он позволит мне поправить расстроенное здоровье и нервы? Неужели он даст нам возможность существовать в тишине и мире и не откажется от мысли отравить наш покой? Теперь я твердо знаю, что он ненавидит и презирает меня, что его безумно раздражает одно только мое присутствие, что на звук моего голоса он отвечает скрежетом зубовным. Я заметила, что стоит мне попасться ему на глаза, и на лице его помимо его желания появляется гримаса ненависти! Я ему противна, во-первых, потому, что имею гораздо больше причин питать к нему то же чувство, а во-вторых, в силу его давнего ко мне отвращения. Это отвращение столь сильно, что я теперь уверена: не будет он искать меня по всей Англии, если мне удастся благополучно сбежать от него. Значит, я должна исчезнуть из этих мест без следа. Слава Богу, я полностью излечилась от прежнего желания заставить его убить меня. Пусть лучше он покончит жизнь самоубийством! Он сделал все возможное, чтобы растоптать мою любовь, так что теперь я спокойна! Но знаешь, Нелли, я до сих пор помню, как же сильно я любила его, и даже теперь иногда как в тумане представляю себе, что смогла бы вновь его полюбить, если… Но нет, прочь эти глупые мысли! Даже если бы он вдруг прилетел ко мне на крыльях любви, его дьявольская натура дала бы себя знать так или иначе, рано или поздно. У покойной Кэтрин был воистину извращенный вкус, коль скоро она – та, что знала его лучше всех, – так с ним носилась. Чудовище! Пусть сгинет он с лица земли, пусть сотрется навеки из моей памяти!

– Тише! Тише! Нельзя так о человеке говорить! – возмутилась я. – Будьте более снисходительны, есть люди и похуже его!

– Он не человек! – возразила она. – Нет у него прав на мое снисхождение! Я отдала ему мое сердце, поднесла на блюде, как яблоко, а он надкусил его, разломил надвое и швырнул мне обратно. Люди-то чувствуют сердцем, Эллен, а он мое совсем извел, поэтому и сочувствовать мне нечем. Да хоть бы он умолял меня о прощении, хоть бы он умывался кровавыми слезами по Кэтрин, я никогда, слышишь, никогда больше… – голос Изабеллы прервался, она разразилась рыданиями, но тут же смахнула слезы с глаз и продолжала: – Ты спрашиваешь, что же побудило меня наконец решиться на побег? Ничего другого не оставалось, – ведь мне удалось повернуть дело так, что в кои-то веки ярость моего мужа взяла верх над злобной расчетливостью. Игра на нервах – это все равно что пытка раскаленными клещами, но она требует большего хладнокровья, чем прямое насилие. Я его довела до того, что он забыл свою дьявольскую осмотрительность и дал волю рукам, да так, что чуть не убил меня. Я испытала удовольствие от того, что мне удалось вывести его из себя до этой опасной степени. Но это же чувство разбудило во мне инстинкт самосохранения, жажду жизни, и я вырвалась на свободу. Если я когда-нибудь снова окажусь в его власти, пусть только попробует осуществить свою страшную месть…