— Будешь круассан? — спросила Марина таким голосом, будто ей было безразлично как появление Эдварда, так и его возможный ответ.

— Покорми Блейка, пока он слюной не захлебнулся, — усмехнулся парень и сделал шаг в сторону. Алиса не смотрела на него, но краем глаза заметила, как он намеривался покинуть их столик.

«Уходи быстрее! Уходи!»

— Не посидишь с нами? — не унимался Дилан, и Голден едва ли удержала стон разочарования.

«Пусть он уходит!»

— Ну, ребят, вы здесь явно на что-то рассчитываете, — забавлялся Принс. — А я забочусь о своём аппетите, так что присоединюсь к Майку и его компании.

Это был удар под дых.

Майк.

Чёртов Майк. Его руки и вонь алкоголя изо рта до сих пор пробирали до мурашек.

Алиса сжала пальцы под столом и уставилась в спину удаляющегося Принса.

— Почему он такой… — Рози не договорила, заканчивая мысль характерным покачиванием головы.

«Мудак», — мысленно договорила Голден.

Он на неё так и не посмотрел. Ни взглядом, ни колким словом, — никак не выдал своего отношения к тому позору, который она учудила. Это же хорошо?

Тогда почему Алисе стало в разы хуже?

* * *

Генри сидел за столом, поставив локти на гладкую поверхность, и ладонями зажал уши. Его глаза бегали по строчкам учебника, губы шевелились в такт звучавшему в голове голосу.

Эдвард оторвался от учебника по философии и задумчиво уставился в окно. Закат сбавлял позиции, сгущались сумерки, и холодный воздух всё настойчивее бился в приоткрытую форточку.

— Что читаешь? — спросил Эдвард, когда тишина начала давить на ушные перепонки.

— Повторяю Римское право.

Эдвард поморщился и даже с нескрываемой симпатией взглянул на учебник по философии. Философия казалось ему интереснее римского правосознания, но не исключал возможности тесного переплетения двух предметов.

— Чем планируешь заняться после выпуска? — спросил друга, которому предстояло закончить университет уже в следующем году. Этот факт его, надо признать, огорчал по нескольким причинам: Генри интересный человек и неплохой сосед. Лишаться ни первого, ни второго не хотелось.

— Музыкой, конечно. Продолжим с группой выступать в барах, запишем альбом, будем стрИмиться и, в перспективе, создадим собственный лейбл.

Эдвард кивнул на учебник по праву:

— Нахрена мозг грузишь правовыми системами?

— Родители настояли. Сказали, что ничего против музыки иметь не будут, если я получу юридическое образование. У меня в семье все по мужской линии адвокаты.

Принс кивнул и уставился в учебник. О чём он только что читал? Мысленно вновь вернулся к другу.

Семья Кинг пришла к компромиссу, благодаря которому каждый оставался при своём. Генри продолжит заниматься музыкой, а родители будут хвалиться юридическим образованием сына.

Глубоко в душе Эдвард позавидовал парню. Он мог без стеснения, без внутренней борьбы брать в руки гитару и выступать перед публикой. Наверное, родители не прочь послушать песни сына и не прочь похвалить его талант.

Да, Эдвард почувствовал зависть. Отвратное чувство.

Он не мог позволить себе такую роскошь, потому что не Генри, и семья его не Кинг.

— Чем ты планируешь заниматься? — спросил в свою очередь Генри, на что Эдвард пожал плечами:

— Ещё не думал над этим. У меня впереди четыре года.

Ложь.

Эдвард знал своё будущее с точностью до минуты, будто сам Ностардамус нашёптывал предсказания на ухо. Роль Ностардамуса пришлась по вкусу чёртовому Райдеру.

Именно он, в один ужасный вечер, пригласил к себе в кабинет и подробно пересказал пять лет дальнейшей жизни.

— Ты поступаешь в Кембридж, — осведомил Эдварда мужчина, вальяжно распластавшись на кожаном кресле. — Будешь учиться на факультете международного права.

На такое заявление парень лишь приподнял брови. Он не хотел высказывать своё «фи», вспоминая разговор с матерью, которая минутой ранее умоляла его сдерживаться.

Он сдерживался.

— Будешь учиться только на «хорошо» и «отлично», — на этот раз Эдвард не удержал усмешки. — Да-да, именно так. Я лично буду звонить в деканат и узнавать о твоей успеваемости.

— Какая забота…

— Я вбухиваю в тебя огромные деньги, Эд! — стальные ноты проскользнули в голосе мужчины. — А я привык, чтобы мои вложения оправдывались. Ты меня понял?

— Я не просил об этом.

— Просила твоя мать.

Эдвард сильно сжал челюсть, отчего десна болезненно заныли.

— Окончишь университет, и я устрою тебя в свою компанию. Будешь под моим крылом.

«Под каблуком», — мысленно усмехнулся Эдвард.

— Всё понятно? Можешь идти.

— Симус, можно откровенный вопрос?

Мужчина с явным неудовольствием кивнул.

— Вы любите мою мать?

— Иначе, почему терплю тебя?

Это был не самый приятный их разговор, однако, и не самый ужасный. По крайней мере, Эдвард покидал кабинет без чувства вселенской ненависти и желания переломить попадающуюся на пути мебель.

Громкий стук в дверь вырвал из воспоминаний, и парни уставились на ворвавшегося в комнату Дилана.

Платиновый блондин кинул под кровать Эдварда баскетбольный мяч и попросил:

— Не давайте Блейку до моего возвращения!

— А ты куда?

— На свидание, — хмыкнул Дилан и, оттопырив полы тёмно-синего пиджака, повернулся вокруг своей оси. — Алиса согласилась скоротать со мной вечер.

Эдвард с прищуром оглядел разодетого друга и перевёл взгляд на учебник по философии. Как бы не скривиться при виде улыбающейся рожи и отутюженного костюма.

— И ночь? — вырвалось непроизвольно, потому что узнавать подробности не хотелось.

Чёрт подери, его вовсе не интересовала интрижка друга, тем более, если эта интрижка с Голден. Тут не интерес, а отвращение: друг — извращенец.

— Эд, читай философию, — посмеялся Дилан и вышел из комнаты, ловко уйдя от ответа.

Эдвард всё-таки скривился и отбросил учебник в сторону. Ощутил на себе внимательный взгляд и взъелся:

— Ну, что?

— Почему тебя раздражает Алиса?

— Меня не раздражает Ал… Голден, — не согласился парень, стараясь говорить как можно спокойнее. — Мне безразлична её личность. Совсем.

— Но ты злишься.

— Я злюсь на Дилана, который тянет в нашу компанию активистку, выскочку и жополизку, то есть Голден.

Генри поднял руки, как если бы защищался, и вернулся к изучению правовой системы. Вновь поставил локти на стол и закрыл уши ладонями.

Эдвард медленно выдохнул.

Он не просто злился. Его буквально выворачивало наизнанку от мысли, что где-то в конце коридора счастливая Голден обнимает разодетого Дилана. И что же дальше? Разодетый Дилан только и будет, что поднимать ей настроение на протяжении всего вечера. Возможно, он раскрутит соломенное чучело на поцелуй.

Предательский укол пришёлся на губы, и Эдвард в раздражении потёр их пальцами.

Он не завидовал Дилану. Целуется чучело также отвратительно, как и выглядело.

Он не завидовал Дилану. Только злился на неудачный вечер в компании учебника, когда у соломенного чучела намечался романтик.

Он не завидовал Дилану, а желание сорваться с места и застать картину маслом в конце коридора — это всего лишь желание лишний раз высмеять чучело.

Руки потянулись к гитаре, зажатой между стеной и подушкой. Нужно отвлечься. Музыка — лучшее лекарство от противоречивых мыслей.

Устроил инструмент на коленях и, сгорбившись, несмело провёл пальцами по струнам.

— Я тебя отвлекаю?

— Нет, — покачал головой Генри. — Хорошая музыка даже помогает запомнить материал.

Эдвард усмехнулся и, поколебавшись несколько секунд, заиграл.

Перед глазами закрутились знакомые пружинки, которые изуродовали тетрадку с текстами. Пальцы подстроились под воспоминания, с помощью струн выдавая те самые ноты. Ноты, неспешно сливающиеся в приятную слуху мелодию.

Редко, когда Эдварду нравилась собственная музыка — он вечно был недоволен материалом. Однако сейчас всё казалось правильным, даже навострившиеся уши Генри не раздражали.

— «I don't want to make you feel bad

But I've been trying hard not to talk to you

My sunflower»(1).

Эдвард запнулся, и пальцы резко соскользнули со струн.

Музыка прервалась. Поднял взгляд на друга, который продолжал пялиться в учебник, и усмехнулся.

— Out of this shade, — напел Принс, следя за невозмутимым профилем товарища. — Sunflower, sunflower.

Your flowers just die, plant new seeds in the melody

Let me inside, I wanna get to know you(2).

Последние ноты выпрыгнули из-под струн гитары, и комната погрузилась в привычную тишину.

Наконец, Генри не выдержал. Развернулся на стуле и уставился на неожиданно запевшего Эдварда с непонятным любопытством во взгляде.

— Обойдёмся без оваций, — закатил глаза и убрал гитару, всё-таки глубоко в душе рассчитывая на комментарии парня.

Лестные или нет, — без разницы. Эдвард не помнил, когда последний раз играл, а уж тем более пел, в присутствии кого-то. Потому это было важно.

Но вида подавать не стал, возвращая гитару на привычное для неё место.

— Почему подсолнух?

Генри удалось удивить своим вопросом.

— Потому что всегда следует за солнцем.

— И-и-и? Ты явно пел о девушке.

Эдвард иронично приподнял брови:

— Я пел о подсолнухе, — и рассмеялся. — Даже не пытайся узнать, почему подсолнух. Иной раз я сам не могу понять, откуда берутся эти ассоциации.

Генри на то и Генри Кинг, потому не стал допытывать и вернулся за стол. Однако смотрел не в книгу, а в окно, за которым едва ли проглядывались очертания деревьев.