Тэсс вспомнила, что Гертруда предупреждала ее, что все случится именно так. «Но я слишком была ослеплена любовью, чтобы прислушаться к ней», — с горечью подумала Тэсс.

В неверном свете свечи Тэсс пристально вглядывалась в черты лица Ричарда. Его синие глаза были холодны, на загорелом лице в углах глаз светлыми полосками пролегли небольшие морщинки. Нервно схватив догорающую свечу со стола, она поднесла ее к его неподвижному лицу.

— Ты принял условия короля?

— Нет, не принял, но и не отказался. — Тэсс в ярости задула мерцающий огонь свечи, не желая более видеть его лицо. К тому же ей не хотелось, чтобы Ричард видел ее ужас. Дым от потухшей свечи щипал глаза, Тэсс морщилась, моргала.

— Ричард, ты принял не то решение.

Он сидел, скрестив ноги, так же, как и Тэсс, их голые колени соприкасались.

— Я знаю.

— Если ты как следует подумаешь, ты не сможешь этого сделать.

— Смогу. — Он посмотрел на Тэсс ледяным взглядом. Перед ней был чужой человек. Казалось странным, что они только что занимались любовью. Она схватила его за руку.

— О Ричард. Я… я так люблю тебя. Ты знаешь это?

— Да — хрипло прошептал он. — И я тебя тоже.

— Ты любишь меня, милый, любишь?

— Да.

— Если ты сделаешь это… Ты понимаешь, что будет?

— О, любовь моя, — простонал Ричард, хватаясь за голову.

— Ричард, не отворачивайся, посмотри мне в глаза, скажи, что ты не сделаешь этого.

Он злобно уставился в угол спальни.

— Да ответь же наконец! — закричала Тэсс. Он продолжал молчать, и Тэсс решила больше не унижаться. — Чего ждут от тебя рыцари? — жестко спросила она.

— Конечно, чтобы я принял условия короля. Я не могу их за это осуждать, — чуть слышно произнес Ричард. — Если король отдает мне Мэрли-Вэйл, пропадает необходимость воевать. В любом случае мне остается только подчиниться приказу. Генрих все равно бы потребовал выдать ему лоллардов, это всего лишь вопрос времени. Воины явно предпочтут воевать с Генрихом во Франции, им выгоднее грабить французские деревни, чем вести благородную борьбу здесь, в Англии.

— Значит, решение принято. Я правильно тебя поняла? — сквозь зубы процедила Тэсс.

— Все не так. Я только сказал о настроениях моих рыцарей.

В спальне становилось холодно. Дрожа то ли от холода, то ли от волнения, Тэсс закуталась в одеяло.

— Но как только лолларды окажутся в руках Генриха, их казнят.

— Я знаю.

— Точно так же, как моего отца.

— Да.

— Как же ты можешь принимать такие условия?

— Из-за Мэрли-Вэйл, — ответил Ричард. — Я всю жизнь ждал, когда смогу вернуть эту землю. И сейчас, когда мне ее подносят на блюдечке, я что, должен с презрением отказаться?

— Это блюдечко забрызгано кровью. Зачем человеку весь мир, если потеряна душа?

— Я не душу теряю, а вновь обретаю друга.

— Это Генрих-то друг? — язвительно спросила Тэсс. — Ричард, одумайся, король не может быть другом. Он будет ласковым с тобой, пока ты ему нужен. Ричард, дружба и политика — несовместимы. Вот увидишь, когда закончится война во Франции, он уже не будет с тобой так дружелюбен, и ты останешься один на один со своей совестью. Ради Бога, вспомни своего отца, как бы он поступил в такой ситуации?

— Не трогай его, Тэсс, он умер.

— Но его дух жив, потому что он жил честно, — со страстью сказала Тэсс. Она боролась за свою любовь. Неужели Ричард не понимает, чем рискует? — Милый, я понимаю, что слишком многого требую от тебя. Но я это делаю не просто так.

— Понимаю. Ты так сильно любишь Гертруду?

— Да, я люблю Гертруду, но не так сильно, как тебя! Как мне объяснить тебе, Ричард? Я верю, что в душе ты не хочешь посылать лоллардов на смерть. Тебя же самого потом замучает совесть.

— О Боже, пощади!

— Хорошо, забирай Мэрли-Вэйл, принимай условия короля. И если у тебя не хватает мужества отказаться передать лоллардов Генриху, то устрой им хотя бы побег. Потом попросишь у короля прощения, скажешь — не досмотрел.

— Тэсс, ты понимаешь, что говоришь чепуху? — Ричард резко встал и начал одеваться. — Как ты можешь говорить за людей, которые должны сложить головы в бесполезной войне? Сколько уже воинов погибло?

— Восемь, — выдавила Тэсс сквозь зубы.

— Сколькими ты еще хочешь пожертвовать за землю, которую мне Генрих считай что вернул? Сколько тебе надо? Еще восемь? Восемнадцать? Может, восемьдесят?

— Нисколько! — Смерть, смерть… почему в этой жизни всякая борьба требует таких больших жертв?

— Тогда тебе лучше не убеждать меня возобновлять войну против епископа, война не бывает без смертей!

— Ричард! — крикнула Тэсс, когда он пошел к двери. Она мысленно приказала себе запомнить этот момент, когда настал конец их отношениям, когда граф стал холоден и неприступен.

— Если бы я знала, что ты на все готов, лишь бы угодить королю, меня бы до восхода солнца уже не было в этом замке. Да, я люблю тебя так, что трудно представить, но я не могу жить с человеком, продавшим душу. Только продажный человек может отдать праведных людей в руки палачей.

У Ричарда нервно дергались желваки на скулах, когда он тихо закрыл за собой дверь. Тэсс, содрогаясь, как в ознобе, осталась наедине со своими мыслями.


Ричард нашел отца Джеймса перед алтарем. Он стоял на коленях спиной к графу. Ричарду казалось, будто священник ждет его прихода в любой день и в любой час.

Старик молился, глядя вверх на распятие.

— «Пронеси мимо меня эту чашу», — однажды сказал Иисус. Я думаю, ты будешь молиться о том же.

Отцу Джеймсу даже не надо было оглядываться, чтобы узнать, кто и зачем пришел. Ричард улыбнулся, хотя ему было не до веселья. У него было чувство, будто все происходящее он наблюдает со стороны, стоя на краю пропасти.

Ричард проследовал по проходу между скамьями, глядя на свечи, зажженные перед статуей девы Марии в правом углу. Дойдя до алтаря, он встал на колени рядом со священником.

— Как вы узнали, что мне предстоит испить горькую чашу?

— Час назад я слушал исповедь человека, который очень интересуется твоим решением. — Старик полуслепыми глазами оценивающе посмотрел на Ричарда. — Ты уже принял решение?

— Я не хочу больше жертвовать своими воинами. Войну я закончу и отправлю войско Генриху.

— Очень хорошо, ты поступаешь правильно. — Ричарду становилось больно стоять на коленях на мраморном полу. — Но я должен послать лоллардов на смерть. Тэсс отвернется от меня, если я это сделаю. Господи, как я хотел получить обратно эту землю! А сейчас меня это вовсе не радует. Любовь Тэсс оказалась мне дороже всех моих владений, до последнего замка и двора.

— Да, ты взрослеешь, мой мальчик, такие мысли приходят с годами, — медленно произнес старик скрипучим голосом. — Любовь — это величайший дар Божий, который важнее всех земель и замков. Но, — тут он поднял кверху палец с узловатыми суставами. — Но… не важнее самой жизни. — Костлявой рукой старик схватил Ричарда за плечо. Его лицо выражало неколебимую веру. — Нет большей потери, чем жизнь молодого воина, погибшего в бессмысленной войне. Зачем посылать воинов на смерть, когда тебе согласны вернуть Мэрли-Вэйл?

— А как же быть с лоллардами? Разве справедливо сжигать людей только за то, что их убеждения не совпадают с церковными?

— Я допускаю, сын мой, что лолларды искренни в своих убеждениях. По этой самой причине они и опасны для церкви. Они хотят реформ, которых давно ждет народ. Несомненно, когда-нибудь этот день наступит. Но сегодняшним реформаторам не дождаться его, они приговорили себя мятежом в Элсаме. Не рискуй своей головой, спасая еретиков. Их участь решена. — Священник очень просто произнес эти страшные слова.

— Вы считаете, что я должен принять условия короля. Но я все же пришел не за этим советом. Я ожидал, что вы встанете на защиту Тэсс. В ее убеждениях я не сомневаюсь, конечно, она права.

— Тэсс — очень милая девушка.

— Отец Джеймс, если бы вы только знали, как она благородна, как яростно борется за справедливость, — ее же можно назвать святой. У меня сердце кровью обливается при мысли, что она разочаруется во мне.

Ричард не смог выразить словами ту боль, которая разрывала ему сердце. Ведь Тэсс сказала ясно, что, если он пошлет лоллардов на смерть, их любовь умрет.

— Ричард, твой отец исповедовался у меня в течение тридцати лет. Он очень любил твою мать, но никогда не слушал своего сердца, когда дела касались государства. Я думаю, ты будешь страдать больше, если пошлешь воинов на бессмысленную смерть, чтобы угодить леди. Будь твой отец жив, он посоветовал бы тебе думать головой, а не сердцем.

— Святой отец, дело не только в моей жене и моем сердце. Меня мучает совесть. Я никогда не забуду, как кричала Тэсс, когда ее отца сжигали на костре. А однажды Генрих сам сжег несчастного лолларда и заставил меня смотреть на эту кошмарную сцену.

Ричард заскрежетал зубами. Перед его глазами вновь всплыл обезображенный труп с обугленной кожей, сквозь трещины которой краснела плоть.

— Генрих приказал воинам затолкать несчастного еретика в бочку с хворостом и развести огонь. Через некоторое время Генрих вытащил умирающего мученика, чтобы узнать, не раскаивается ли тот. Но еретик не отказался от своих убеждений, и Генрих приказал затолкать его обратно. Я помню, как меня тогда тошнило, да и сейчас тошнит.

— Генрих твердо идет своим курсом.

— Да, короля зовут героем за его решительность. Но справедлив ли он? Могу ли я отдать в его руки леди Гертруду? Ведь она ничего не замышляла против него. Она имела несчастье отрицать догматы церкви, которой я тоже бросил вызов, начав войну с Киркингамом.

— Ричард, у тебя нет выбора. Ради своего отца, ради своей земли смирись.