Как она прекрасна сегодня! Когда он вошел к Эмме, она сидела с закрытыми глазами, откинув голову назад. Ее грудь поднялась, под тонким атласом явственно проступали соски. А потом она положила руку ему меж бедер.

Как ему выдержать эту пытку? А этот голубой атлас – просто наваждение. Платье не давало мужчине повода для воображения – вся красота женского тела была перед его глазами. И Чарлз залюбовался, с трудом оторвав себя от мыслей о простынях и обнаженной Эмме.

– Эмма, я принес вам подарок. – Он вытащил из кармана ожерелье. – Оно подходит к кольцу. Есть еще браслет и диадема, но, думаю, сегодня этого будет вполне достаточно.

Сапфиры легли ей на шею. Чарлз щелкнул замочком.

– Чарлз! – Пальцы Эммы прошлись по сверкающим камням. – Оно прекрасно! Но я не могу его принять.

– Разумеется, можете. Скоро вы станете моей женой, маркизой.

Скажи ему в Лондоне кто-нибудь, что он вскоре произнесет слова «жена» и «маркиза» без содрогания! Он вызвал бы нахала на дуэль. Как все изменилось!

– Могу вас успокоить. Ожерелье ваше лишь на время. Оно прилагается к титулу. Когда-нибудь вам придется отдать его жене нашего сына.

– Это меняет дело. Но все равно мне нужно хорошенько подумать.

– Не ломайте себе голову. Просто улыбнитесь и носите ожерелье.

Он привлек ее к себе, стараясь не помять платье, и поцеловал в губы.

– Пойдемте посмотрим, не приехал ли ваш отец.


Эмма удивилась, когда поняла – она еще способна чувствовать что-то, помимо желания. Она стояла около двери в кабинет, сжимая руку Чарлза. Волнение, тревога, смущение и раскаяние – все смешалось в ее душе.

– Спасибо, что позвали отца в кабинет. Я бы просто не выдержала, если бы нас слышал кто-то еще.

– Вероятно, с ним миссис Грэм. Может, стоит попросить ее выйти?

– Да. Нет. Ох, не знаю. – Эмма прикусила губу. – Сама не понимаю, что со мной.

– Тогда, полагаю, нам пора туда войти. Думаю, отец поймет ваши чувства. Но может быть, вы хотите поговорить с ним без меня?

– Ни за что.

– Отлично. Входите первая, мисс Петерсон.

Эмма вдруг остановилась, преградив ему дорогу.

– Может, нам следует сначала постучать? То есть, если они…

Чарлз усмехнулся:

– Вряд ли ваш отец станет заниматься в моем кабинете чем-то таким, Эмма. Тем более что там есть моя библиотека.

– Вы полагаете? Дверь-то закрыта.

– Уверен. К тому же они нас ждут, так что вряд ли им сейчас придет в голову целоваться. Зато у меня возник вопрос. Не намекаете ли вы, что моя добродетель будет подвергаться покушению каждый раз, как мы окажемся за закрытой дверью?

– Разумеется, нет!

– Я разочарован.

Чарлз распахнул дверь. Эмма переступила через порог. Отец был один. Он стоял возле стола, убрав руки в карманы. Он показался ей одиноким и немного грустным. Она заметила, что он уже совсем седой. Конечно, он не мог поседеть так быстро, за то время, что она прожила в Найтсдейле.

Когда в последний раз она смотрела на него внимательно? И смотрела ли вообще?

– Папа!

Он повернулся к ней и улыбнулся:

– Эмма! Лорд Найтсдейл…

– Прошу вас, сэр. Называйте меня по имени. Вы ведь станете моим тестем, и говорить «милорд» все время будет очень неудобно.

Лицо отца просияло.

– Эмма, ты выходишь замуж за Чарлза?

– Да, папа.

Отчего же ей кажется, что ноги приросли к полу? Ей бы броситься к отцу в объятия. Наверняка он этого ждал.

– А где же миссис Грэм?

– В соседней комнате. Она подумала… она ведь не член семьи.

– И напрасно.

Отец застыл на месте:

– Что ты сказала?

– Я сказала, что ей следует войти в нашу семью, папа, если ты ее любишь. А ведь ты ее любишь, правда?

Отец глубоко вздохнул:

– Да, я ее люблю. Но ни я, ни она не хотим… Ты моя дочь, Эмма. Мой главный долг – беречь тебя.

– Нет. – Эмма говорила, не веря собственным ушам. Неужели это ее собственные слова? И она сама отпускает отца на свободу? – Нет, папа, я думаю, прежде всего ты должен думать о себе. По крайней мере, в этом вопросе. И о миссис Грэм. Харриет. – Она перевела дух. – Мэг тоже считает, что ты должен жениться на Харриет. Она поняла это раньше меня. Заметила, что ты стал чаще улыбаться, стал счастливее.

– Эмма!

– Тебя теперь радуют не только пыльные книги. Думаю, Мэг права. Мне тоже следовало это понять, но я думала только о себе. Поступай, как велит тебе сердце. Я не встану на твоем пути.

По ее лицу текли слезы. Растаял ледяной комок в груди. Отец раскрыл ей объятия, и она бросилась к нему, не чуя под собой ног. Она обняла его крепко-крепко. Взглянула в лицо – оно было мокрым от слез.


– Как… интересно, мисс Петерсон! – Слова давались леди Оулдстон нелегко. Так Королева Бесс выплевывала из глотки комок шерсти.

– В самом деле, – фыркнула миссис Пелем. – Кто бы мог подумать! Но ведь вы подруга детства, не так ли?

– Да, очень давняя подруга, – улыбнулась леди Оулдстон, делая ударение на слове «давняя». – Старые друзья – это так романтично, не правда ли?

Мисс Оулдстон и миссис Пелем молча таращили глаза. Эмма натянуто улыбалась.

Зато радовалось Общество. Дамы окружили Эмму, оттеснив лондонских леди.

– Дело сделано, – сказала миссис Бегли. – Рада, что вы последовали моему совету.

– Через девять месяцев ждем наследника, – сообщила мисс Рейчел Фартингтон.

– Или раньше. – Мисс Эстер подтолкнула сестру локтем. Обе захихикали.

– Вижу, в кабинете вы не теряли времени понапрасну, – шепнула мисс Рассел. – Вот он идет!

– Соблюдайте приличия, дамы! – сказала миссис Бегли. Все стали смотреть на Чарлза и улыбаться. Его бровь удивленно поднялась, но он заставил себя улыбнуться в ответ:

– Добрый вечер, дамы. Прошу отпустить Эмму. Нам с ней пора открывать бал..

– Разумеется.

– Вперед!

– Конечно. О Боже!

– А брюки на нем сидят и вправду хорошо. – Замечание леди Эстер понеслось им вдогонку сквозь шум бального зала. Музыканты взялись за инструменты.

– Кажется, я краснею, – заметил Чарлз, приглашая Эмму на танец.

– Но ведь она права. – Эмма представила то, что скрывали эти туго обтягивающие брюки. Голос Чарлза опустился до шепота.

– Как очаровательно вы сами покраснели! Интересно, что за мысль пришла вам в голову? Скажите мне.

– Нет, не могу. – Эмме казалось, если она признается, то ее поразит молния или, что еще хуже, подслушает леди Оулдстон или миссис Пелем.

– Зато я знаю, о чем думаю я. Как вы прекрасны в этом платье! Но без него вы будете еще прекраснее.

– Чарлз!

– Представляю, как вы будете лежать в моей постели нагая.

– Чарлз! – Она, должно быть, разговаривала слишком громко, потому что на нее обернулся герцог Олворд, а герцогиня улыбнулась.

– Ваша молочно-белая кожа на фоне простыней, чудесные кудри струятся по подушке…

– Чарлз! – Эмма испуганно оглянулась по сторонам.

Не подслушивает ли кто?

– Ваши чудесные полные груди умоляют о поцелуе…

У Эммы подкашивались ноги.

– А ваша талия! Бедра! И тот островок между ножек, покрытый чудесными завитками. Ах, эти ножки! Гладкие, белые, они раздвигаются, приветствуя, приглашая…

– Чарлз, – шепнула Эмма. Она едва смогла выговорить его имя. Что за вещи он говорит ей прямо тут, в бальном зале, где их могут услышать…

– Я хочу зарыться туда лицом, вдыхать ваш запах, пробовать на вкус…

– Чарлз, если ты сейчас же не замолчишь, я… я… не знаю, что именно я сделаю, но в любом случае нечто очень непристойное. Крайне возмутительное.

– Правда? Заманчиво.

– Чарлз…

– Не беспокойтесь. Я буду вести себя подобающе. Но позже, в постели… – он приблизил губы к ее уху, – буду таким неприличным, что вы и представить себе не можете.

Лицо Эммы залила краска.


За время бала она танцевала с лордом Уэстбруком и герцогом Олвордом, а один танец подарила сквайру Бегли, один – отцу. А потом к ней подошел мистер Стокли.

– Примите мои поздравления, мисс Петерсон. Значит, вам достался главный приз?

– Простите?

– Теперь я понимаю, почему вы не пришли в мою комнату. Были слишком заняты в спальне лорда Найтсдейла?

– Мистер Стокли, вы забываетесь!

Мистер Стокли пожал плечами:

– Ах, простите! И в мыслях не было вас оскорбить. Просто восхищен вашей ловкостью. – Его взгляд задержался на ее шее. – Красивое ожерелье.

Этот взгляд мог бы смутить Эмму. Но она понимала – Стокли смотрит только на ожерелье.

– Благодарю вас.

– Подарок к помолвке?

– Да. Это часть гарнитура.

– Вот как?

Музыка вновь заиграла. Каждый раз, когда Эмма проносилась в танце мимо мистера Стокли, его глаза сверкали, как сапфиры Найтсдейлов. Ей стало неуютно. Она даже обрадовалась, когда танец закончился. Неприятно чувствовать себя витриной музея. Хотя вряд ли в мире нашелся бы экспонат, который сумел бы отвлечь мистера Стокли от созерцания ожерелья на ее шее.


Эмма стояла у окна в сад, когда слуга принес ей записку.

– Благодарю вас. – Она взяла с подноса сложенный вчетверо листок бумаги. – Лицо лакея было ей незнакомо. Наверное, это временный слуга, нанятый для праздника.

Почерк был ей также незнаком. Но сейчас было не до почерка – ее встревожило содержание записки:

«Идите в детскую к Клер. Приходите немедленно».

Почему в детскую? Клер не должна быть в детской в столь поздний час. В. чем дело? И где няня?

Не важно. Нужно идти, если ее зовет Клер. Может быть, малышке просто стало грустно. Она поцелует ее на ночь, пожелает спокойной ночи. И никто не заметит – Эмма вернется через несколько минут. Никто ее не хватится.

Она побежала вверх по лестнице.

– Клер! Клер! Это мама Петерсон! Где ты?

В детской было темно и тихо. Что-то не так. Эмма перевела дух. Она стояла в детской совершенно одна. Нужно было предупредить Чарлза, куда она идет. Или отправиться наверх вместе с ним. В крайнем случае он мог бы задержаться возле няниной комнаты. Эмма повернулась, чтобы выйти.