Линда Миллер - Грешный ангел

Через несколько часов Элай проснулся от ноющей боли в суставах. Бормоча проклятия, он выбрался из кровати, доковылял до ванной комнаты и напустил в ванну такую горячую воду, что поднялись клубы пара. Стиснув зубы, он погрузился в обжигающую воду, решив вытерпеть любую пытку, лишь бы расслабились натруженные мышцы.

Послышался осторожный стук в дверь.

– Убирайся, Сэт, – простонал Элай.

– У меня бренди, – заискивающе сказал Сэт, – с доставкой. Двойная доза.

Элай сменил гнев на милость.

– Заходи.

Сэт принес бренди в прозрачном бокале и протянул Элаю.

– Безумец, – добродушно проговорил он.

– Это я уже слышал, – ответил Элай, сделав несколько глотков, – скоро ли мне возвращаться в эту преисподнюю?

Сэт вынул из жилетного кармана часы и взглянул на них, подняв брови. Его очки так запотели от пара, что пришлось сдвинуть их на лоб, чтобы разглядеть циферблат.

– Около двух часов, хотя пойдешь ты туда, или нет, вопрос весьма спорный.

– Я должен идти, – мрачно сказал Элай.

– Почему?

– Потому что люди не будут мне доверять, пока не убедятся, что я могу делать то же самое, что каждый день делают они. Разве ты не понимаешь? Для них я – избалованный внук Джошуа. Они знают, что у меня много денег и до вчерашнего дня я ни разу не запачкал рук.

Сэт вздохнул.

– Я тебя понимаю.

– Хорошо, – сказал Элай, – это меня радует. Действительно, радует. А сейчас убирайся отсюда и дай мне умереть с достоинством, прошу тебя.

Когда Сэт ушел, Элай покончил с бренди, вылез из ванны и вернулся в комнату. Горничная будет клясть его, на чем свет стоит, когда увидит, во что превратил он идеально белую ванну, впрочем, какое ему до этого дело.

Мышцы по-прежнему ныли, когда Элай, сменив одежду, надел ботинки и спустился по лестнице, захватив пакет с едой. Он поел жареных цыплят в буфете и вскоре был возле завода, пробираясь вместе с другими, работающими во вторую смену, мимо орущих забастовщиков.

Эта ночь была еще хуже предыдущей. Духота казалась более нестерпимой и каждая лопата с углем вызывала боль в пояснице, но он не бросал работу до самого гудка. Сегодня он даже не мог заставить себя есть, хотя пища была нужна ему не меньше, чем отдых. Кусок застревал в горле, но Элай не сдавался, зная, что заболеет, если хоть что-нибудь не проглотит.

– Поешьте, мистер Мак Катчен, – сказал парень, работавший у соседнего горна, – никто не продержится двенадцать часов, если не подбросить в глотку немного топлива.

Элай положил сэндвич в пакет. Его доброжелатель, перепачканный сажей, походил на негра, и Элай знал, что и сам выглядит не лучше.

– Как тебя зовут?

– Бенджамин Роллинс.

– Давно здесь работаешь?

– Больше пяти лет, думаю. Начал десятилетним, – с гордостью ответил Роллинс.

– Десятилетним, – пробормотал Элай. В десять он пускал кораблики в пруду позади дедовского дома.

– Да, сэр. Поначалу смотрел за тигелями, но я оказался сильным и шустрым, поэтому меня вскоре перевели к горну. Оплата вдвое выше.

Элай только кивнул, не в силах продолжать разговор. Он взглянул на свои почерневшие руки в волдырях и печально улыбнулся, вспомнил слова деда, что нельзя требовать от рабочих того, чего не можешь сделать сам.

– Кое-кто удивляется, зачем это вам, мистер Мак Катчен? – спросил Роллинс, его глаза не отрывались от пакета Элая, – Богатые люди, как вы, не стоят с лопатой у топки.

Элай молча протянул ему сэндвич. Чем больше люди удивляются тому, что он работает наравне со всеми, тем лучше.

– Ну, если вы не хотите есть, – белки сверкнули на черном лице Роллинса. Он схватил сэндвич, протянутый Элаем, и запихнул его в рот.

В шесть часов утра, когда Элай вновь вышел на свет Божий, он с изумлением увидел, что Бонни ждет его у ворот. Она была очень свежей и хорошенькой в своем платье в розовую и белую клетку, ее волосы блестели под лучами солнца. Элаю захотелось броситься к ней и заключить ее в объятия.

– Ты что, спятил? – шепотом спросила она, приноравливаясь к его шагам. Каждое движение отзывалось в нем болью, но будь он проклят, если позволит Бонни догадаться об этом. – Ты не можешь заниматься такой работой!

– Благодарю за участие, – ответил Элай, – твой муж знает, что ты здесь?

Бонни закусила губу и опустила голову, и Элай почувствовал мучительную нежность к ней, заметив шелковистые пряди волос, упавшие ей на шею. Ему так хотелось поцеловать ее!

– Элай…

Он старался скрыть свою радость.

– Да, миссис Хатчисон?

Бонни остановилась и, прищурив глаза, взглянула в вымазанное сажей лицо Элая. Десятки людей с любопытством смотрели на них.

– Строительства жилья для рабочих вполне достаточно, Элай. Возможны и другие уступки. Но ты не обязан приносить себя в жертву из-за того, что богат.

– Я и не приношу себя в жертву, Бонни, – возразил Элай, – мне не безразличны эти люди, и я хочу, чтобы они знали об этом.

– Взгляни на себя! Ты так измучен, что еле держишься на ногах. Боже, как ты перепачкан! Это что – забота? – Она вздохнула. – Я скажу тебе, что это такое, Элай Мак Катчен – это безумие!

Элай пошел по дороге: на них смотрели рабочие, и у него все болело.

– Мне кажется, что твое присутствие здесь неуместно.

– Я не дам и… Меня не волнует, уместно это, или нет! Кто-то должен просветить твою чугунную голову, прежде чем ты угробишь себя!

Он ухмыльнулся.

– Если вы беспокоитесь о моем здоровье, миссис Хатчисон…

– Не смей так называть меня!

– Это же твое новое имя, не так ли?

Ее прекрасные глаза округлились и сверкнули.

– Да! Да, грубиян!

Рабочие обогнали их, многие продолжали оглядываться.

Элай понизил голос.

– Ты не упомянула о муже в ту ночь, когда мы занимались любовью. Может, у тебя такая привычка: путаться с другими за спиной у Хатчисона, Бонни?

Она влепила ему пощечину, но тотчас отдернула запачканную сажей руку. Ее глаза стали почти черными, а щеки пунцовыми.

Элай шел не спеша и задумчиво улыбаясь. Он покачал головой, будто вспомнив о чем-то.

– Я, видно, старомоден. Мне не понравилось бы, если бы моя жена позволяла другим мужчинам купать себя.

Бонни хотела возразить, но потеряла голову от злости. Как она могла выкрутиться, не сказав ему о том, что все это ложь? А такое признание было бы для Элая целительным бальзамом.

Больше всего Элаю хотелось затащить Бонни в кусты и долго заниматься с ней любовью.

– Ты так же вопишь в постели с Веббом, как и со мной? – съязвил он.

– Воплю? – Бонни остановилась, чтобы не упасть.

– Да, – цинично повторил Элай, – вопишь?

– Я… нет!

– Но ты же вопила, когда была со мной. И говорила такое, что мне неловко и повторить.

Казалось, покраснеть больше было невозможно, но Бонни покраснела. Издав сдавленный крик, она подхватила юбки и побежала к магазину. За спиной у нее раздавался язвительный смех Элая.

– Не думаю, что Элай верит в эту выдумку, – сказала Бонни Веббу, как только он вошел в магазин.

– И тебе тоже доброе утро, – вымученно ответил он, и устало облокотился на прилавок.

Бонни посмотрела на свою руку, вымазанную о щеку Элая, и нахмурилась. Зачем она сделала эту глупость – подошла к нему? Ей следовало бы знать, как он глух к доводам разума.

– Этот чурбан…

Вебб с шумом выдохнул:

– Бонни!

Бонни поморщилась и плечи ее поникли:

– Прости, ты что-то хочешь?

Вебб выпрямился, и в его голубых глазах появился упрек.

– Я хочу жениться на тебе, хочу, чтобы выдумка стала правдой.

Их брак казался таким заманчивым два дня назад, когда они обсуждали все это. Но теперь выяснилось, что она тогда многого не учла, главное – своей непреодолимой любви к Элаю, причинившему ей столько боли. Вдруг он попытается снова ее соблазнить? Устоит ли она? Никто другой ей не опасен, но Элай… Допустим, она выйдет замуж за Вебба, а потом предаст его? Вебб этого не переживет!

А Розмари! Разве можно заставить ее жить во лжи, убедив девочку, что ее отец Вебб, а не Элай? Ведь она уже зовет его папой. Бонни не допускала и мысли о том, чтобы потерять дочь, но и обманывать ее не хотела. Но если они осуществят этот безумный план, ей придется лгать Розмари, как и всем прочим.

– О, Вебб, я не знаю, что делать, – призналась она, едва решаясь взглянуть на него. Воспоминания о ночи, проведенной с Элаем, жгли ее. Что сказал бы Вебб, узнав об этом? Желал бы он и тогда, чтобы она стала его женой?

– Я думал, мы уже решили, что делать, – мягко сказал Вебб.

Бонни подняла шторы на окнах и вытерла сажу с ладони.

– Мы не можем жить во лжи, Вебб. Мы не можем сказать Роз, что ты ее отец. Это дурно.

– Я буду ей хорошим отцом.

Бонни знала, что это правда: она видела, как нежен Вебб с Роз, как терпелив, заботлив и добр. Да, он будет хорошим отцом, и он будет с Роз всегда. Если Элай заберет ребенка, он почти наверняка переложит заботы о ней на нянек и гувернанток, а сам будет уделять ей мало времени. А когда она станет старше, он отошлет ее в частную школу: богатые именно так воспитывают своих детей.

– Я не уверена, что смогу стать такой женой, которая тебе нужна, – проговорила Бонни, надеясь, что Вебб поймет ее правильно.

Но Вебб не понял того, что крылось за этими словами.

– Я не могу ждать вечно, – грустно сказал он и, надев шляпу, вышел.

Бонни, очень подавленная, занялась обычными делами. Теперь, когда она не танцевала в «Медном Ястребе», денег почти не было. Скоро она не сможет содержать магазин, тогда ей придется выйти за Вебба хотя бы для того, чтобы не умереть с голоду.

Она была погружена в эти безотрадные мысли, когда в магазин вошел улыбающийся Сэт Кэллахан.

Бонни испугалась. Может Кэллахан пришел предъявить документы, связанные с дальнейшей судьбой Роз.