Женщина присела на корточки и посмотрела на кошку, та лишь обвела ее взглядом, но не сдвинулась с места. Над входной дверью прозвенел колокольчик, женщины обернулись.

— Добрый вечер.

— Добрый, — сказали хором, только Вера игриво, а ее мама настороженно.

— Мне нужен номер или просто место для ночевки.

— А мест нет, — женщина поднялась, подошла к стойке.

— Ну, как нет, ма, ой, Евгения Николаевна, ну как же нет? Из восьмой сегодня съехал постоялец. Такой смешной был, вы представляете, варил пельмени в чайнике. Говорил, они так на вахте делают.

— Вера!

— А если нет, так я могу уступить свою комнату, сама перееду на чердак.

— Вера!

— Не стоит таких жертв.

Девушка замолчала, прикусив губу, облокотившись еще больше на стойку, поправила облегающую футболку. Мужчина лишь ухмыльнулся, было смешно смотреть, как совсем молоденькая девочка заигрывает, а мать при этом смотрит строго.

— Чуть что, сразу Вера. Живу, как на каторге, вы не поверите, — девушка закатила глаза и начала листать журнал.

— О, Офелия, привет.

Все дружно посмотрели вниз, на кошку с цепочкой в виде ошейника на пушистой шерстке, та медленно прошлась, потерлась, чуть касаясь ног мужчины, и села рядом.

— Чудеса. А вы знакомы с нашей принцессой? На ней даже есть трекер, чтоб отследить, где гуляет — Вера указала на кошку.

— Да, знаком. Очень близко, можно сказать, знаком. Мне нужна ее хозяйка.

— Кира? Так она…

— Вера, замолчи уже, наконец, иди, проверь лучше, отстирала машинка или нет. Как вас зовут?

Женщина проводила дочь взглядом и вновь посмотрела на стоящего перед ней молодого мужчину. Высокий, широкоплечий, черная мятая рубашка с закатанными рукавами, по одной руке тянутся красивые узоры татуировок. Наверно, только с самолета, уставший взгляд голубых глаз. Он не пытался понравиться или расположить к себе, как это делали другие посетители в разгар сезона, чтобы получить место.

— Меня зовут Ян. Я могу увидеть вашу дочь?

— Для чего? Чтоб сделать ей еще больнее?

Ян не удивился такому вопросу, он бы и сам его задал, если бы дело касалось его детей.

— Нет, этого я не хочу и не стану никогда делать. Больше никогда.

Бросил дорожную сумку на пол, потер виски. Последние три недели вымотали так, что он чувствовал себя стариком. Скорая, реанимация, сложная операция, лучшие кардиохирурги страны боролись за жизнь его отца. А потом искусственная кома, из которой Кельмана-старшего так и не вывели.

Ян все время был рядом, сам не понимая почему, хотя должен был найти Киру, все объяснить, если она согласится его выслушать. Сказать ей, как он был глуп и слеп, должен сказать, пусть не поверит. Сказать, что любит ее, пусть не примет, сказать, что просит прощения, пусть не простит.

Но он все это время не вылезал из клиники или офиса компании, спал по несколько часов в сутки, надо было завершить слияние, подготовить и оформить все документы. Но когда три дня назад ему сказали, что отец скончался, не почувствовал ничего.

Долго прислушивался к себе и своим эмоциям, но было лишь сожаление, что отец так и не стал ему близким человеком.

А дальше была вереница людей в черных одеждах, соболезнования, скупые слезы друзей семьи, гроб из красного дерева, белые лилии на черной земле и высокий крест на могиле. Ян тогда подумал: «Странно, зачем здесь крест? Отец никогда не верил в Бога, он сам, по его же мнению, им был».

Но он сделал правильно, что остался, он сделал все правильно, тем самым он отдал отцу долг, больше он ничего ему не должен.

После похорон лишь два часа на сборы, долгое ожидание рейса, который постоянно задерживали, два литра кофе. Немного сна в самолете, и вот уже морской воздух оседает на легких солью, темная ночь, снова дорога, небольшая частная гостиница, принадлежащая родителям Киры, и ее мама, так с укором смотрящая на него.

— Я не знаю, где она, днем обычно дома, но как солнце начинает садиться, то уходит.

— Я поищу ее, вы не против?

— Нет, поищи, конечно.

— Вещи оставлю.

Ян не дослушивает ответ, быстро выходит, идет, сам не зная куда, по дорожке между невысоких деревьев. Достает на ходу телефон, наберет номер, который знает уже наизусть, длинные гудки, это уже хорошо.

— Возьми трубку, девочка моя, пожалуйста, возьми.

— Да.

— Кира! Кира! Скажи, где ты?

Тишина, слышно лишь ее неровное дыхание и еще шум прибоя.

— Ян?

— Кира, где ты? Я приду, скажи, где ты?

— На пляже. Ян, что ты… как ты здесь?

— В какой стороне здесь пляж?

— Просто иди на шум.

Кира посмотрела на свой телефон, ничего не понимая, потом по сторонам, но пляж был практически пустой, только вдалеке гуляла парочка влюбленных. Она долго за ними наблюдала, радуясь тому, что они счастливы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Так теперь проходил каждый ее день, точнее, вечер и половина ночи. Жара и солнце днем утомляли, она была, как разбитое корыто, а еще иногда тошнило. Но вот вечером было настоящее удовольствие смотреть на закат, на то, как солнце десятками оттенков, от желтого до алого, переливается над морской гладью, а потом тонет в ней.

За три недели она много что передумала, окончательно убедившись в правильности решения приехать сюда, и даже кошку забрала у Светки. С работой что-то решит, не совсем бездарность она, к осени можно будет снять офис, дать рекламу, в конце концов, любителей фонтанов и павлинов хватает везде, можно и на них заработать.

Вся история, что приключилась с ней за этот год, казалась написанным кем-то романом. Молодой парень, сын олигарха, взрослая женщина, безумная страсть, интриги, шантаж, потеря ребенка, о котором она даже не догадывалась, слезы, новая встреча.

Но сейчас будет все иначе, сейчас будет все по-другому. Улыбнулась, накрывая осторожно ладонью живот.

Он шел широкими шагами по мелкой гальке, яркая луна освещала мужской силуэт, сердце Киры дрогнуло, прикусила губу, чтоб не заплакать.

— Кира! — Ян громко крикнул, остановился, вглядываясь в темноту.

Встала, пошла медленно навстречу, ведь потеряется опять, глупый такой.

— Кира!

— Ты решил поплавать ночью?

Ян замер на месте, Кира была совсем рядом, только руку протяни, но они словно онемели, а сам он потерял дар речи.

— Нет, я искал тебя.

— Зачем?

— Чтоб сказать, много что сказать, только не перебивай меня, я не мастер много говорить, но времени было достаточно, чтоб обо всем подумать и убедиться в том, какой я дурак, кретин и глупец.

— Я не перебиваю.

Морской ветер развевал ее темные волосы, луна освещала лицо, а Яну хотелось просто поцеловать ее, зацеловать всю, такую любимую, такую родную.

— Я целый год носил в себе придуманную боль, видя только себя, свой эгоизм, как обиженный ребенок, не замечая ничего вокруг. Не сопоставив все события, ведомый человеком, который так отлично играл на эмоциях других. Я же думал, что сам распоряжаюсь своей жизнью. Прости меня, прости за все, даже если не простишь, я буду говорить эти слова снова и снова. Прости, что тогда поверил своим глазам, ничего не спросив, просто увидел, что хотел видеть. Прости, что тебе довелось это пережить.

— Ты все знаешь?

— Да. У тебя хорошая подруга, — в лунном свете Ян был еще бледнее, под глазами темные круги, сухие губы.

– Ты очень изменился, ты теперь не тот наглый парнишка, что клеил меня в автосервисе на окраине, соблазняя и разглядывая.

— Совсем не тот. Давно уже не тот.

— Но мне так нравился он.

Ян лишь грустно улыбнулся.

— Как папа? — сама не поняла, зачем спросила.

— Умер, в вечер приема был приступ, несколько часов назад были похороны. Извини, я не мог приехать раньше.

Кира промолчала, снова повисла тишина, отвернулась к морю, по щекам текли слезы.

— Как невеста?

— Нет и не было никакой невесты, и не могло быть.

Их разделяло всего два шага, Ян решительно сделал их, прижимая так крепко девушку к себе, что, казалось, задушит. Зарываясь в ее волосы руками, вдыхая ее запах.

— Я так люблю тебя, ты не представляешь, как. Очень люблю.

Кира всхлипнула, цепляясь за рубашку Яна, отстранилась, чтоб заглянуть ему в глаза

— Ты знаешь, наверно, все, что произошло, должно было произойти, иначе мы бы просто ничего не поняли.

— Так ты простила меня?

— Подожди, теперь ты не перебивай. Я сама еще год назад была другой, веселая интрижка с парнем моложе меня на девять лет была просто интрижкой. Я бы не поверила твоим словам тогда, ты — избалованный мальчишка, я — взрослая тетка, какая может быть любовь? Это ты прости, что не сказала все сразу, что устроила тот спонтанный спектакль, а потом просто умирала, проклиная себя за все. За то, что потеряла нашего ребенка.

— Я знаю, знаю, родная, только не плачь.

— Но теперь я не потеряю его. Точно не потеряю.

— Кира?

Ян берет ее за лицо, до боли в висках вглядывается в ее глаза, кажется, что сейчас нервы лопнут, как туго натянутая струна, и его разорвет на части, если то, что он думает, будет неправдой.

— Я люблю тебя, мой сумасшедший мальчик, — гладит Яна по заросшим щетиной щекам и все плачет, не в силах остановиться.

— Кира?

— Да, я, кажется, беременна.

— Точно?

— Купила тест, но я сама знаю, что это так.

— Ты моя любимая девочка! Я говорил тебе об этом?

— А ты не спросишь, чей это ребенок?

— Это мой ребенок, иначе быть не может.

Снова прижимает Киру к себе, а она чувствует, как бешено бьется сердце у него в груди.