Мередит Рич - Грешки

– Итак, даем обет воздержания, – поддержала ее Джуно.

– Вот именно. Будем обходить мужчин стороной.

Они сами нисколько не верили своим словам.

После совместной поездки в Нью-Йорк Джуно и Лидия особенно сдружились. Лидии нравилась Джуно, высокая, красивая девушка с Дикого Запада. Она питала к ней исключительное доверие, но постепенно начала отдаляться, опасаясь, что слишком раскрылась перед подругой, ибо вообще была не склонна к откровенности и давно уже обходилась без этого.

Как-то раз Джуно догнала Лидию после репетиции.

– Последнюю сцену ты сыграла потрясающе. Она получилась очень динамичной.

Лидия надела меховые наушники и обмотала вокруг шеи теплый шарф.

– Спасибо, Джуно. По-моему, получилось то, что надо.

– Хочешь выпить чашечку кофе? Заодно и поговорили бы. Последние две недели мы с тобой почти не виделись.

– Извини, но завтра мне надо сдать реферат.

Джуно внимательно посмотрела на подругу:

– У тебя все в порядке? Нет неприятностей?

– Все в порядке, – беззаботно ответила Лидия. – Просто на меня свалилось много работы: и премьера пьесы в следующий уик-энд, и все прочее.

– Понимаю, но может, выкроишь полчасика?

Лидия рассеянно улыбнулась:

– Нет… Я правда не могу. До свидания. – И она поспешно пошла через университетский двор.

– До свидания, – вздохнула Джуно, не понимая, почему Лидия вдруг охладела к ней, и отправилась к себе в комнату. В детстве она легко заводила друзей, теперь сходиться с людьми ей стало гораздо труднее. Джуно овладело знакомое чувство одиночества.

Алекс Сейдж, порывшись в кармане старомодной енотовой шубы, выудил «бычок» «Акапулько-голд», зашел в подъезд, чтобы раскурить его, потом направился прочь от колледжа Бренфорда, где в этот момент шла премьера его пьесы «В задымленной комнате». Алекс так нервничал, что не мог находиться в зале.

Ему удалось отразить в пьесе события, последовавшие за тем, как в Йеле ввели совместное обучение. Перенеся время действия на пятнадцать лет вперед, он показал встречу однокурсников, но положил в основу реалии и характеры нынешнего года. Замысел пьесы, пока Алекс работал над ней, казался ему необычайно новаторским. Сейчас же он не понимал, что побудило его представить все это широкой аудитории.

Вернувшись в Бренфорд, Алекс вошел в фойе и сразу услышал гомерический хохот зрителей, но подавил искушение незаметно проскользнуть в зрительный зал и понаблюдать за происходящим. А вдруг публика смеется не над остроумными репликами, а над самим драматургом?

Алекс взглянул на часы. До конца спектакля оставалось десять минут. Напрасно он пригласил к себе всех участников после премьеры. В старых фильмах нередко показывали, как это бывает: собравшиеся мрачно и смущенно наблюдают за неудачливым драматургом, который напивается и отпускает злобные и плоские шутки.

Последние десять минут тянулись бесконечно долго, и Алекс ходил взад-вперед по коридору. Ничто не нарушало тишину в зале. «Ох, пропади все пропадом, – подумал он. – Значит, » все еще хуже, чем можно было предположить. Пьеса провалилась». Алекс прислушался, ожидая, что из зала донесется свист и топот ног.

И тут произошло невообразимое. Занавес опустился, и раздался гром аплодисментов. Актеры вышли на сцену, и аплодисменты загремели еще громче. Потом публика начала кричать, требуя автора. Алекс как во сне поднялся на сцену. Участники спектакля поздравляли, обнимали и целовали его. Муки и страхи рассеялись.

Пьеса имела несомненный успех.

– Эй, парень, потрясающее зрелище!

– Великолепно, Сейдж, просто великолепно!

– Черт побери, это действительно остроумная пьеса.

Уверен, что Йельский драматический театр тоже захочет поставить ее.

За кулисами, окруженный почитателями, Алекс погрузился в знакомую стихию. Давно уже он не испытывал такого удовлетворения! Ему впервые удалось воплотить свой замысел так, как хотелось.

– Бродвей через пять лет. Договорились? – Рауль Роджерс обнял его.

Алекс рассмеялся:

– Понял. Может, раньше, если мне повезет.

– Не скромничай, Алекс. Тут дело не в одном везении! Главное – талант. – Лидия в черном декольтированном платье, с трудом отделавшись от поклонников, подошла к Апексу.

– Спасибо, Лидия. Мы с Раулем всегда готовы принять тебя в актерскую труппу на Бродвее, – Алекс поцеловал ее. – Однако полагаю, ты окажешься там раньше, чем мы. Твоя игра великолепна!

– А ты откуда знаешь? – спросил Рауль и, наклонившись к Лидии, громко прошептал:

– Алекса не было в зале. У него на нервной почве заболел живот, и он не видел второго акта.

– О чем это ты? Мне просто захотелось глотнуть свежего воздуха, а нервы у меня крепче, чем Форт-Нокс.

Вот Рауль, например…

– А у Рауля в это время так разыгрались нервы, что он порвал за кулисами текст пьесы в клочья, – засмеялась Джуно.

– А я-то считал, что у нас бесстрашный режиссер! А как чувствовала себя наша премьерша? – спросил Алекс.

– Я никогда не отличалась храбростью. Пока не выйду на сцену, не могу ни есть, ни спать. Меня преследует страх, что забуду роль.

– Кстати, работа осветителя – тоже нелегкая, – вставила Джуно. – Держать световое пятно на премьерше и помнить порядок реплик, когда актеры путают текст, весьма напряженное занятие. И что за удовольствие получают люди в театре?

Все дружно рассмеялись и, обменявшись рукопожатиями, торжественно поклялись переключиться на занятия высокой наукой.

В комнате Алекса, которую он снимал вместе с Брюсом Хопкинсом, собрались молодые люди, похожие на хиппи. Слух о вечеринке распространился молниеносно. Кроме юношей и девушек, увлеченных театром и литературным творчеством, здесь появилась самая разношерстная публика, осведомленная о том, что Алекс угощает отличным вином, хорошей «травкой» и отменной закуской. Письменный стол Алекса, обычно заваленный бумагами, освободили, и теперь на нем лежали копченый лосось, хлеб, сыры и холодные мясные закуски, доставленные посыльным из Нью-Йорка с поздравлениями от Кэсси Сейдж-Тревиллиан.

Джуно на вечеринке появилась поздно, и не одна, а со своим приятелем Хоппи Джонсом, студентом факультета искусств и гомосексуалистом. С недавних пор она отлично проводила время с этим безопасным для нее парнем, когда поблизости не было его приятелей.

– Что ж, лучше поздно, чем никогда! – воскликнул Алекс, неся поднос с пластмассовыми стаканчиками и бутылкой вина.

– Нам, рабочим сцены, пришлось задержаться и все прибрать. Ведь знаменитые драматурги этим не занимаются. – Джуно поцеловала Алекса. – Прими мои поздравления. Здесь, далеко от Бродвея, ты всем очень понравился. – Она представила ему Хоппи, и Алекс налил им вина. Хоппи заметил в комнате одного из своих любовников и быстро подсел к нему.

Алекс обнял Джуно.

– Наконец-то ты одна, – улыбнулся он. – Твой приятель к тебе не пристает?

– Не смеши меня, Алекс. Я начала поститься.

– А я-то надеялся, что у нас с тобой намечается интрижка!

У Джуно екнуло сердце, но она сказала себе, что Алекс, наверное, просто в игривом настроении, ибо опьянен успехом и вином.

Кто-то положил руку ей на плечо. Джуно, обернувшись, увидела Макса Милтона и почувствовала смятение. Уже несколько недель Макс чудился ей за каждым углом, и она, выходя на улицу, всякий раз с опаской окидывала взглядом университетский двор, надеясь избежать встречи, если заметит его издали. Зрачки у небритого Макса были расширены.

– Ты последнее время почти недоступна, – не вполне внятно пробормотал Макс. – А я искал тебя.

– Неужели? – Джуно быстро огляделась. К кому бы подойти?

– Да, – продолжал Макс. – Ты все же настоящая сучка.

Девушка видела, что он так же враждебен, как и в тот последний вечер, и боялась, что Макс спровоцирует скандал.

– Думай что хочешь, Макс.. – Джуно направилась прочь, но он грубо схватил ее за плечи. – Возьми себя в руки и оставь меня в покое. Я не хочу сейчас разговаривать с тобой.

– Вот как! – воскликнул Макс. – Ты предпочла бы трахнуться? Ведь в этом деле ты мастак – трахнуться и смыться. – Обычно бледное лицо Макса побагровело.

Между тем собравшиеся уже обратили на них внимание.

Он окинул взглядом гостей.

– Хотите кое-что узнать об этой проклятой амазонке? Она меня использовала… желая получить удовольствие. Она…

– Замолчи, Макс. Это не правда! – Взбешенная Джуно размахнулась и изо всех сил ударила Макса. Стакан с вином, который она держала в другой руке, упал, залив ее лиловый замшевый костюм и ковер. Макс с трудом устоял на ногах – его поддержали два его длинноволосых приятеля, Джуно увидела, что из разбитой губы Макса сочится кровь и он растерянно таращит глаза.

– С ним все в порядке… просто оглушен, – заметил кто-то.

– Давай отведем его домой, – предложил один из его приятелей, с сочувствием посмотрев на Джуно. – Макс ничего не соображает, к утру и не вспомнит, что произошло. Я ему скажу, что он ввязался в драку в «Мори».

Они потащили Макса вниз по лестнице.

Джуно словно приросла к полу. Дыхание у нее участилось, а колени дрожали. Девушке хотелось провалиться сквозь землю, а между тем окружающие похлопывали ее по спине, комментируя инцидент:

– Не слабо!

– Он в момент отключился!

– Где ты научилась таким ударам?

– Он меня достал. – Джуно заставила себя улыбнуться, пошла в ванную, заперла дверь изнутри. Сдерживая слезы, вымыла лицо холодной водой и попыталась оттереть с костюма винные пятна, но это ей не удалось.

«Проклятие! – Она задыхалась от обиды и возмущения. – Дерьмо! Черт бы тебя побрал!»

Кто-то тихо постучал.

– Джуно? Это я, Лидия. Открой!

Джуно впустила подругу.

– Я только что пришла. Мне все рассказали… Что за мерзавец! Как ты?

– Я унижена, а в остальном все в порядке.

– Не смущайся, все уже забыли об этом и продолжают веселиться. Алекс попросил меня узнать, как ты… – Она достала сигарету. – По-моему, ты ему нравишься. – Ее тон стал холоднее, тревога за подругу словно исчезла. Джуно не понимала Лидию – то участливую, то совершенно равнодушную. Сегодня перед представлением она подарила Лидии ее портрет, набросанный карандашом во время репетиции. Та обняла ее и, казалось, была искренне тронута.